Андрей Ерпылев - Имперский рубеж
— Какая вам действующая армия? Вообще с контузией этой вашей с глузду съехали? Мы возвращаемся в Кабул! На зимние, можно сказать, квартиры. Все — навоевались.
— А как же мятеж, приказ короля…
— Вы что, ничего не знаете? Все, нет больше короля. Его величество Ахмад-Шах Первый скончался третьего дня и, согласно требованиям магометанской веры, погребен до заката солнца в тот же день.
— Так Ибрагим-Хан…
— Ха! Размечтались! Пусть ваш Ибрагим-Хан лечит головку спокойно — согласно воле покойного, королем Афганистана стал его второй племянник Махмуд-Хан. Вернее, сейчас уже Махмуд-Шах. Хотя вы же знакомы с обоими…
Бежецкий стоял, как пораженный громом: вот это да. А ведь все считали правление Ибрагим-Хана делом решенным… Неисповедимы пути Господни.
— В нашем дипломатическом корпусе считают, — продолжал Грум-Гржимайло, — что хитрый старик, чувствуя приближение Костлявой, специально затеял всю эту свистопляску с походом. Двух зайцев решил разом убить старый интриган. И бунтовщиков наставить на путь истинный — показать им, где раки зимуют, и дела семейные обделать. Мол, пока там Ибрагим-Хан покрывает свое имя славой, можно решить вопрос с престолонаследием по-свойски, без шума и пыли. Ведь Восток-то — дело такое… Прими решение Ахмад-Шах при нем, могло и нехорошо получиться. Обиделся бы принц, посчитал себя обойденным… Он ведь спал и видел себя на троне. А сторонников у него достаточно. Опять же, бог знает, как армия себя повела бы. Не только ведь у нас в осьмнадцатом столетии лейб-кумпанцы императриц на троны сажали… Зато сейчас все в ажуре.
— А как с нами… Ведь Махмуд-Хан… Махмуд-Шах…
— Да все в порядке. Не совсем так, как наши чинуши в Санкт-Петербурге вилами на воде написали, но тоже неплохо. Молодой король первым делом пригласил к себе посла и сообщил Илье Георгиевичу, что ничего, заведенного дядюшкой в отношении наших держав, менять не намерен. Мол, пусть брат его, Император наш Петр Алексеевич, будет спокоен за южного соседа. Наоборот, всеми силами станет расширять и укреплять… Ну, знаете, как это на дипломатическом языке называется?
Полковник цвел: всему кабульскому «сеттлменту» было известно, что Грум-Гржимайло — сторонник консервативной, эволюционной линии в отношении Афганского королевства. Битый жизнью, много повидавший вояка вполне разумно считал, что лучшее — враг хорошего и не стоит погонять лошадей без нужды. Особенно таких неверных, как афганские иноходцы.
А вот Саша был несколько разочарован.
«Неужели слова принца о нежелании становиться во главе государства, — думал он, возвращаясь от командира, — это всего лишь слова? Как там говорят про политиков? Умельцы лгать с честными глазами? Ну и грязное же дело эта политика… Пьяница и развратник Ибрагим-Хан в сто раз честнее своего сводного братца!»
И ему уже было несколько жаль неудачливого наследника, только что люто ненавидимого за душегубские наклонности…
* * *
Саша был встречен в «клубе» радостными возгласами.
— Ба-а! Наш герой вернулся! — подскочил к засмущавшемуся поручику Зебницкий и с размаху заключил его в объятия. — Дайте я рассмотрю вас поближе! А где же орден за спасение наследника афганского престола?
— Пусть лучше расскажет, как был произведен в полковники! — басил из-за дальнего стола ротмистр Валевич. — Да еще сразу в гвардейские!
— Ничего подобного! Бежецкого видели в мундире пехотного полковника!
— Се моветон, поручик! Изменить самому благородному роду войск!
— Но ведь полковник! Из кавалерийских поручиков в пехотные полковники — это ли не карьера!
— Да прекратите вы! Пусть сам расскажет!
— Шампанского полковнику!
— Ха, где тут взять шампанское, когда Валевич уже все выдул? Водки полковнику!
— А правда, что принц предлагал вам стать главнокомандующим всей афганской армии?
— Еще бы! Ведь наш поручик и так командовал всей армией несколько часов!
— Ну, это вы перегнули палку…
— Дайте же наконец сказать самому имениннику!
Саша махнул рукой, отчаявшись перекричать весь этот гомон, под радостные вопли залпом выпил стопку водки и присел за стол к Нефедову.
— Ну и как, Саша, в полковниках? — улыбнулся капитан, придвигая поручику тарелку с закуской. — Эполеты к земле не гнут?
— И вы туда же! — отмахнулся молодой человек, впиваясь крепкими зубами в кусок вяленой баранины. — По-вашему, было бы лучше, если бы я там в одном исподнем щеголял?
— Да что вы! Наоборот, было очень находчиво с вашей стороны раздеть именно полковника. Раз генерала, на беду, там не случилось.
— Случилось! — в сердцах буркнул Бежецкий. — Только его мундир был еще больше моего кровью попорчен. Кайсару Али голову осколком оторвало. Как ножом срезало.
— Да ладно вам, — положил ладонь ему на рукав капитан. — Я же просто пошутил. Но мундир вы все же сняли зря, — не удержался он от шутки. — Когда еще нашему брату удастся дослужиться до такого чина, пусть и туземного.
— Вы же до капитана дослужились. — Нефедов совсем недавно, двух месяцев не прошло, был все-таки произведен в капитаны. — Да и я уж как-нибудь своим ходом доберусь…
— Доберетесь! Помяните мое слово, Саша, еще и генералом станете. Есть в вас что-то такое… Вы случаем не в рубашке родились?
— Спрошу как-нибудь при случае матушку! — съязвил в ответ Александр. — А то как-то не припомню этого по малолетству.
— Спросите-спросите! Вы везунчик, поручик. Такие, как вы, далеко идут. Вы уж мне поверьте, — улыбнулся Нефедов. — У меня цыгане в родне были.
— Ну да. — Саша вгрызся в лепешку. — Вылитый цыганский барон! Вы фельдфебелю Кантонистову случайно не родня?…
А общество продолжало живо обсуждать его стремительное возвышение и столь же быстрое падение. Захмелевшему офицеру обрывки речей казались посторонним шумом.
— Что вы думаете о воцарении Махмуд-Хана? — переменил он тему.
— Шаха, Саша, уже шаха, — вздохнул Нефедов. — Высоко взлетел наш робкий затворник…
— Ну и как, не попросят нас вежливо отсюда? — обвел куском лепешки задымленное помещение поручик. — Что-то не показался мне принц горячим сторонником России.
— Вряд ли, — пожал плечами социалист. — Объективно сейчас наше присутствие Афганистану выгодно. Ведь уйди мы — освободившееся место сразу займут британцы. А с Великобританией у королевства давние нелады. Я думаю, что новый король будет продолжать балансировать между Россией, Персией и той же Францией.
— Почему Францией? — не понял Александр. — Где Франция, и где Афганистан. Да у них же в Средней Азии никаких интересов! Сирия и Ливан — вон где! А Индийский Пондишери — еще дальше.
— Не всегда, мой друг, для жизненных интересов важны общие рубежи, — покачал головой Нефедов. — Вон с Персией у них тоже ни аршина границы, а французские интересы в Тегеране общеизвестны. Те же нефтяные промыслы, втихаря скупаемые Ротшильдами. Зато Махмуд-Шах учился именно в Париже.
— Это я знаю… Но мало ли, кто где учился?
— Если бы это было его собственным желанием — конечно. Но на поездке в Париж настоял покойный король…
В «клуб» ввалилась компания пьяных вдрызг гусар в обнимку с девицами, и всеобщее внимание переключилось на них.
Как всегда, «покорители дамских сердец» первыми пронюхали о «женском десанте» и опередили всех. Империя, не опускаясь до примера Германии, Франции и Британии, просто открывавших для своих солдат за рубежом полевые бордели и разного рода «дома терпимости», тем не менее заботилось о психическом здоровье подданных, исполняющих долг вдали от Родины. Ведь везде нужны секретарши, телефонистки, сестры милосердия — так почему же не отдать предпочтение молодым, незамужним и симпатичным? А что до их морали, то это, в конце концов, их личное дело — в двадцатом веке живем, господа, в последней его четверти!
Получаса не прошло, как Бежецкий, тщетно пытаясь удержать остатки быстро улетучивающегося сознания, уже пил на брудершафт теплое шампанское из пивной кружки с сидящей у него на коленях черноглазой милашкой. Как бишь ее зовут? Галя… Софа… Таня…
* * *
— В-видишь, как я в… в… в…
Принц принимал Александра, лежа в постели, жалкий, маленький, просто затерявшийся среди многочисленных подушек. Худое желтое лицо с огромными синяками под глазами, ввалившиеся щеки. После контузии он очень плохо слышал и еще хуже — говорил. Заикаясь, мучительно затягивая фразы, гнусавя… Это был совсем не тот блистательный наследник престола, которого знал поручик.
— Вам нельзя много говорить, ваше высочество, — предупредительно склонился к его изголовью вельможа. — Врачи запретили!
