Алексей Махров - Господин из завтра
Каждые полминуты в наушнике шуршал голос Петровича:
— У меня все тихо. Как сам? Помощь не требуется?
Политов бодро рапортовал о неизменности тактической позиции. От помощи отказывался. Сидящий в палате, у кроватей Олега и Димы, Дорофеев представлял собой последний рубеж обороны, контролируя не только тупиковую часть коридора, но и окна.
А все-таки они слабаки, эти гости из будущего — подумал Политов. Им бы сейчас прижать меня в три-четыре ствола, да выйти на дистанцию гранатного броска. И всё, привет! Но для этого нужно высунуть нос из-за угла, на простреливаемый участок, а у них, видимо, кишка тонка. Хотя с подготовкой, вроде бы, все в порядке. Генерал покосился на рваные дыры в сиденьях кресел. Стреляли чужаки достаточно точно.
Может быть, слишком рано Политов решил, что победил. Сглазил, как говорится. Или недооценил противника. Но в следующий момент фигуры в фантастической броне хлынули на него из дверей ближайших палат. Как они там очутились — теперь можно было только догадываться. Могли тихонько пробить тонкие межпалатные стенки. Могли спуститься с крыши на веревках.
Почему они для начала гранаты не кинули — успел подумать Политов, давя на спусковой крючок автомата. Длинная очередь смела первый ряд атакующих, потом патроны в магазине кончились. Краем уха генерал услышал дикий мат Петровича и голос его «Калаша». И до него добрались, суки! — выдохнул Политов, пытаясь подняться навстречу чужакам — сменить рожок он уже не успевал. Ближайший к генералу боевик взмахнул зажатой в кулаке хреновиной, похожей на короткую дубинку, голова взорвалась болью, а потом… «абонент находится вне зоны доступа!» — чёрное безмолвие за границами сознания…
Глава 8
Стоящий на краю стола новомодный агрегат — селектор, издал мелодичную трель. На палисандровой панели зажглась красная лампочка вызова.
Чертыхнувшись — как не вовремя — мне как раз удалось вспомнить схему трехступенчатой турбины Парсонса и я старался запечатлеть ее на бумаге. Отбросив карандаш и отложив линейку, я прижал клавишу из натуральной слоновой кости и буквально рыкнул в микрофон:
— Какого хрена?!!
— Александр Михалыч, извините, — донесся из динамика слегка напряженный голос моего секретаря, — но к вам посетитель без предварительной записи. Говорит, что по очень важному делу.
— И что ему надо?
— Э-э-э-э… — замялся секретарь.
Я догадался, что говорить открыто парень опасается. Видимо загадочный посетитель стоял у него над душой.
— Ладно, Саша, зайди, доложи подробно! — пришел я на выручку своему сотруднику.
Через несколько секунд дверь кабинета приоткрылась на две ладони, и в эту узкую щелку просочился секретарь Саша — молодой человек приятной наружности, которого я полгода назад вырвал с третьего курса Петербургского Университета, соблазнив большим окладом денежного содержания. К своим 20 годам Александр подавал большие надежды на поприще естественных наук. К счастью, Саша не знал, что, поступив ко мне на работу, он спас свою жизнь.
— Александр Михалыч, — я впервые видел этого юношу растерянным, — к вам на прием просится какой-то гусар. Но ведет себя странно — вроде бы не пьян, а глаза шальные. Я уж Ереме мигнул, чтобы присмотрел за сим субъектом. А то, как бы околоточного вызывать не пришлось…
— Ну, а чего он говорит то? — Усмехнулся я, доставая из кипарисового хьюмидора[41] гаванскую сигару ручной сборки. Раз уж все равно от дела оторвали, так хоть перекурю. Блин, напугала голая жопа ежа! Странный гусар! С бодунища, небось, мучается, да во время ночной игры в штосс проиграл кучу денег и родовое именьице под Тамбовом. И сейчас будет просить на опохмелку. Таких придурков я за последние три года навидался — совершенно никчемные люди, а гонору, гонору… А вот интересно, какой повод для взаимовспошествования этот типчик придумает? Если будет что-то оригинальное — дам три рубля, если нет — прикажу с лестницы спустить. И не посмотрю, что рюриковых кровей!
— Сказал, что пришел от юстаса! — выпалил Александр. — Сказал, мол, твой хозяин Александр. Сиречь — Алекс. Вот я и пришел к Алексу от Юстаса!
— Чего? — оторопел я. «Белочка» что ли гусара посетила? А потом до меня вдруг дошло…
— Зови его сюда немедленно!!! — заорал я.
Ошалевший Александр опрометью кинулся из кабинета, опять каким-то сложным маневром умудрившись просочится в узкую щель.
А вот мой гость не стеснялся! Дверь распахнулась настежь. Импульс к открытию явно был придан с помощью ноги. Сияя какой-то сложной, восхищенно-радостно-развязной улыбкой, в кабинет вальяжно вошел молодой темноволосый парень. Видок у него был… Обсыпанный блесками светофор можете представить? На ногах молодого человека были натянуты ярко-красные лосины, прошитые по швам золотой тесьмой. Поверх синего доломана, сплошь расшитого золотой канителью, небрежно накинут ментик с меховой оторочкой. Голову молодца венчал красный кивер, с золотой кокардой и золотыми же витыми шнурами. Высокие кавалерийские сапоги сверкали, словно антрацит.
«Интересно, в каком полку носят эту клоунскую форму?» — пронеслась по задворкам сознания шальная мысль. Я с жадностью рассматривал посетителя, пытаясь найти в нем знакомые черты. Ибо этот незамысловатый условный код с Алексом и Юстасом был придуман дедом на случай… Да, просто: на всякий случай!
Но ничего знакомого в облике гостя не просматривалось. Поручик сделал несколько шагов вперед, остановился точно в центре текинского ковра.
— У вас продается славянский шкаф? — звучным баритоном поинтересовался гусар, кокетливым жестом наматывая на палец кончик свисающего с кивера шнура.
— Шкафа нет, осталась только никелированная кровать! — на одном дыхании выпалил я.
— С тумбочкой? — уточнил гусар.
— С тумбочкой… — кивнул я, резко вставая. Откинутое кресло с грохотом рухнуло на паркет. Во входной проем заглянул Еремей. Я успокаивающе кивнул Засечному и он бесшумно закрыл дверь.
— Ну и что же ты не угощаешь дорогого гостя? — капризным тоном спросил гусар. — Сигарами гаванскими балуешься, а может у тебя и ром соответствующий к ним есть?
— Деда, неужели это ты? — У меня перехватило дыхание.
Гость торопливо оглянулся по сторонам. Потом его лицо приняло серьезно-озабоченное выражение. Гусар по периметру обошел кабинет, проверив, плотно ли закрыта дверь и не прячется ли кто за гардинами и в шкафу.
Закончив обход, пришелец ОТТУДА скинул кивер прямо на ковер, пригладил ладонью влажные волосы и, подойдя ко мне вплотную, полушепотом сказал:
— Нет, Димка, дед твой ТАМ остался! А мне вот пришлось… — парень вздохнул, — ёшкин дрын, да меня же ТАМ убили!!!
— Петрович? Дядя Илья? — догадался я. Словосочетание «Ёшкин дрын» было любимым выражением генерал-майора ГРУ в отставке Дорофеева
— Он самый, Димка! — радостно осклабился гусар. — И что самое удивительное — во плоти!
Мы крепко обнялись. С доломана отлетело несколько мелких пуговиц. В глазах Дорофеева блеснули слезы. Чтобы скрыть их, дядя Илья небрежно махнул рукавом и с нарочитой грубостью сказал:
— А ты совсем барином заделался! Весь в белом! Золотая цепь на пузе! В приемной секретарь с замашками пидора! А может ты и сам тут уже того… А?
Я громко засмеялся — Петрович был в своем репертуаре. Хлопнув по плечу старого соратника деда, я предложил ему присесть, а сам прошел в угол кабинета, где на массивной дубовой подставке покоилось «чучело Земли» — глобус. С Ильей Петровичем Дорофеевым меня связывала долгая дружба. Еще с тех времен, когда я пацаном, тихонько сидел в углу комнаты, а за накрытым столом, сняв галстуки и расстегнув до пупа рубашки, сидели матерые разведчики, вспоминая удачные акции и поминая погибших товарищей. Вся «старая банда» деда — его закадычные товарищи-напарники, считала меня кем-то вроде «сына полка».
Подойдя к глобусу, я нажал на изображение острова Хоккайдо. Петрович внимательно следил за моими манипуляциями. Верхняя половинка сферы откинулась, открыв забитый разнокалиберными бутылками минибарчик, а по-здешнему — погребец. Жестом фокусника я извлек бутылку настоящего ямайского рома и два толстостенных стакана.
— Пару кубиков льда? — улыбнулся я. Петрович тоже улыбнулся — это была старая шутка. Она пришла из тех времен, когда старший лейтенант Дорофеев служил на Кубе советником. От их «точки» до ближайшего кусочка льда было несколько сот километров. А вот рому, настоящего ямайского рому было хоть залейся.
Я щедро плеснул в стаканы и пододвинул Дорофееву открытый хьюмидор. Петрович неторопливо сделал большой глоток, смачно и одобрительно хмыкнул, допил остаток, занюхал рукавом и, поставив стакан на краешек стола, достал сигару.
