Валерий Елманов - Сокол против кречета
Глава 18
Битва под Ряжском
Там русский поражен врагами,
Здесь пал растерзанный монгол,
Тут слышен копий треск и звуки,
Там сокрушился меч о меч.
Летят отсеченные руки,
И головы катятся с плеч.[116]
«Задонщина»Нынче сказали бы, что глубокая депрессия монгольского хана стала неизбежным последствием каталептического припадка, который, в свою очередь, вызвали постоянные потрясения, связанные с нервной работой. Что до последнего, тут спору нет. Ходить грабить Русь – труд не из легких. А в остальном…
В те времена народ изъяснялся гораздо проще, и кешиктены, стоящие на страже ханской юрты, боязливым шепотом сообщали друг другу при смене постов, что джихангир все так же лютует.
Заглянуть вовнутрь не решался никто. Даже старый Субудай, подойдя к ханской юрте, всякий раз колебался и некоторое время прислушивался к звукам, доносившимся изнутри. Затем, услышав особо громкий вопль своего воспитанника, он вновь приходил к благоразумному выводу о том, что с визитом лучше повременить.
Лекарей он тоже не посылал. Из троицы самых лучших один уже валялся бездыханным после визита к хану, а второго – с тяжкими ранами – как раз лечил третий, которого следовало поберечь.
Лишь через сутки одноглазый барс все-таки отважился на решительный шаг, зашел к Бату и остолбенел. Такого погрома он не видел ни разу за всю свою долгую и полную событиями жизнь. Даже если предположить невероятное и допустить, что в ханскую юрту забрались грабители, то и они никогда не сумели бы учинить там такой беспорядок, каковой предстал перед его глазами.
Ну, унесли бы они всю ценную утварь, прихватили бы оружие, ухитрились бы вдобавок обмотать себя дорогими хорасанскими коврами, которые так нравились Бату за причудливые темно-багровые узоры. Пусть даже эти грабители что-то в спешке перевернули бы, кое-где задрали бы кошму, но они не стали бы так изгаляться над пуховыми подушками и одеялом, не топтали бы ногами медные кумганы[117], да и войлок, покрывавший пол, не стали бы грызть зубами и тыкать в него саблей.
Сам буян лежал навзничь с бледным, словно у покойника, лицом и дышал так тихо, что Субудай поначалу даже слегка испугался, не помер ли хан в одночасье. Прислушавшись, понял – жив. Дыхание было ровным и спокойным, как у младенца.
Немного подумав, Субудай решил не будить Вату, хотя сказать было что – вестей за пару дней набралось изрядно. Чего стоил только один каан русичей. Вон его люди стоят – отсюда можно разглядеть. Стоят и ждут.
Хорошее местечко выбрал каан для своих людей, ничего не скажешь. Одно поле чего стоит – узкое, так что для слабого пешего воина самое то. Да и с боков не подойти – лес да река. Разумеется, попытаться все равно нужно, тем более что урусы нападения оттуда и не ждут. С реки – нет, гиблое дело, а вот со стороны леска…
Но лучше всего нанести удар в спину, которую пока что прикрывает городок, наскоро срубленный той тысячей урусов, которую так и не смог побить Шейбани. Конечно, штурмовать его в лоб глупо. Пусть он и состряпан на скорую руку, но об него поломали себе зубы целых три тысячи воинов.
Однако тут была одна хитрость. Городок-то невелик, но по бокам – что влево, что вправо – пустота. Зачем его вообще брать? Пусть остается, как утес в море, которое поступает мудро и, разливаясь, не трогает скалу, а обходит ее со всех сторон, наступая на берег там, где он самый пологий.
Берег – это полки каана. Разгроми их, и все, а разобраться потом с утесом-городком – пара пустяков. Субудай, уверенный в том, что джихангир непременно одобрит его решение, когда, гм-гм, выздоровеет, уже отправил гонцов к Шейбани с повелением от имени Бату снимать осаду Биляра, продвигаться к устью Вятки и незаметно сосредоточиться на ее противоположном берегу.
Две или три тысячи воинов желательно направить в обход для удара со стороны леса, но этот вопрос не поздно будет решить и вечером, вместе с джихангиром. К этому времени он как раз должен очнуться.
Старый Субудай ошибался крайне редко. Вот и теперь Бату, ослабевший и бледный после своего буйства, но – хвала Тенгри – спокойный, одобрительно кивнул и заметил:
– Ты мудро сделал. Не зря я держу тебя у своего сердца. – Но тут же внес и поправку: – Мы ударим не только со стороны леса, но и с реки. От ту-мена Бурунчи осталось почти восемь тысяч людей, которые не уберегли своего темника и всех тысячников, – пусть искупят свою вину. Пять тысяч из них я поставлю на острие келя[118]. Они нанесут самый первый удар. Остальные три чуть позже, по сигналу, который мы им дадим, двинутся со стороны реки. Когда урусы вступят в бой с ними, тогда мы ударим всерьез сразу с двух сторон – с леса и со спины. Пушки, которые мы привезли с собой, поставим позади, в обозе.
– Но с ними никто не умеет обращаться, – напомнил Бату юный Берке, довольный тем, что сумел хоть в чем-то оказаться посмышленее своего старшего брата.
– Правильно, – кивнул нимало не смутившийся хан. – Но урусы об этом ничего не знают. Если у них кто-то и таится сзади наших туменов, то при виде их побоится нападать. А для пущего страха у каждой пушки надо поставить воина с огнем в руках, чтобы враг видел их еще издалека. Тогда те тысячи, которые стерегут наш товар[119], мы тоже сможем бросить на урусов.
– А их пушки? – спросил Субудай.
– Ты разве не понял, почему те злобные урусы, которые так доблестно отбивались от трусливых шакалов Шейбани, ни разу не выстрелили из них? – хмыкнул Бату. – Да потому, что у них нет огненного зелья.
– У них – нет, но что будет, если его привез с собой Константин? – усомнился Субудай, но Бату только отмахнулся от одноглазого полководца.
– Даже если и привез, то немного, – заметил он. – К тому же, когда мы сойдемся вплотную, они не смогут стрелять из них, опасаясь побить своих же. И еще одно, – добавил хан. – Нашим дозорам как-то удалось отбить у урусов несколько телег.
– Да, я помню, – кивнул Субудай.
– Тогда вспомни и то, что лежало на одной из них. Камнемет! – торжествующе выпалил Бату. – Зачем им камнемет, если у них есть много огненного зелья? Ни к чему. Значит, его мало. Да и изготавливали камнемет в спешке, поэтому он такой маленький и совсем не опасный для моих воинов. – И произнес твердым уверенным голосом: – Я понял свою ошибку. Мне вообще нужно было рассчитывать не на эти пушки, а только на доблесть и отвагу воинов. Когда мой великий дед воевал с ханьцами[120], он любил говорить, что одному монголу никогда не одолеть ста врагов, но один его тумен всегда победит десять туменов, потому что ханьцы – землепашцы, а меч в их руках появляется раз в год, да и то не в каждый. Урусы – такие же землепашцы. На два их тумена приходится три моих, а если считать людей Шейбани и остатки тумена Бурунчи, то и вовсе больше четырех. Стыдно надеяться на что-то еще при таком перевесе. Великий воитель, взирая на меня с высот Вечного Неба, не утерпел и поднял на дыбы урусскую крепость Яик, чтобы я даже не думал об огненном бое. Я понял его предупреждение и повинуюсь ему… А вот поле узковато, – заметил он со вздохом. – Будь оно чуть пошире, и было бы совсем хорошо. А еще лучше… – и он мечтательно прищурился, – чтобы к Константину прискакали гонцы и сообщили, что хан Гуюк взял Рязань.
– Да, я думаю, эта новость не понравилось бы каану урусов, – подтвердил Субудай.
Оба они не знали, как обстоят дела у сына Угедея и его братьев, и того, что всего четыре дня назад та часть монголов, что двинулась к столице урусов, еще на подходе к Рязани была вынуждена принять бой.
…Гуюк обожал лесть. Хан считал, что наследник великого каана лучше всех прочих людей во всех отношениях, исходя из одного только факта своего высокого рождения. Иначе просто не могло быть. Об этом, если уж на то пошло, наглядно свидетельствовало все окружающее. Кто рождается у тигра? Только тигренок. А у волка? Только волчонок. А кто может сравниться с его отцом Угэдэем, который одновременно был и могучим тигром, и мудрым змеем? Никто.
Если бы еще он не пил… Именно вино, как считал Гуюк, было главной причиной временного умственного помрачения отца, когда тот подписывал завещание и выбирал наследника. Вино да еще его подлые гнусные советники.
Но ничего. Он еще докажет отцу, что тот сильно ошибался в своем старшем сыне. Хитрец Бату поначалу предложил ему идти на Волжскую Булгарию. Правда, он честно заявил, что, скорее всего, сам ка-ан Руси Константин кинется на защиту своей столицы, но зато у булгар большие города. Стоит ли людям Гуюка менять богатую добычу на честь победы, которая то ли будет, то ли нет?
Ну, с Бату и без того все ясно. Его отец и сам был весьма сомнительного происхождения, вот он и ревнует к сыну каана. Гуюк еще по совместным боям с ханьцами помнил, насколько огромно честолюбие Бату и его жажда почестей и славы. Зря отец принял решение помочь сыновьям своего старшего брата. Нет, объявлять великий поход на западные страны, конечно же, нужно было, но почему он назначил джихангиром именно Бату?
