Александр Михайловский - В царствование императора Николая Павловича
— Ну а что Севастополь, он выдержал осаду? — с надеждой в голосе спросил Николай.
— Нет, Николай Павлович, — ответил Шумилин, — врагу после нескольких кровопролитных штурмов удалось овладеть его южной частью. Наши войска отошли на Северную сторону.
— Но почему? — с горечью воскликнул Николай. — Почему все так случилось? Неужели русские солдаты были недостаточно храбры, а русские генералы не преисполнены были решимости сражаться за Отечество? Что с лучилось с Россией и ее армией?
— Войска наши сражались храбро, а многие из военачальников честно сложили головы, защищая Севастополь, — ответил Александр. — Вот, например, у моего друга, Виктора Ивановича Сергеева, предок был рядовым Селенгинского пехотного полка. Он отличился во время обороны Севастополя, сумел вывести в офицеры своих детей, и его род вот уже на протяжении полутора веков честно служит Родине, защищая ее от врага.
— Похвально, похвально, — сказал Николай, — но вы ничего не сказали мне про то, что послужило причиной захвата врагом части Севастополя? И почему моя армия, которой я уделял столько внимания, и тратил на нее столько денег, оказалась неспособной отразить вражеское вторжение?
— На это, Николай Павлович, есть много причин, — сказал Шумилин. — Кстати, вы не против выпить еще кофе?
— С большим удовольствием, Александр Павлович, — ответил царь, — а вы пока будете его готовить, подумайте над ответом на мой вопрос. Я понимаю, что ответить на него будет непросто, но я вас не тороплю…
Когда Александр вошел в комнату с кофейником в руках, Николай, поднявшись с мягкого дивана, внимательно разглядывал картины в рамках, висевшие на стенах комнаты.
— Александр Павлович, — спросил он, — а что это за люди, изображенные на этих картинах? Например, вот этот военный – и Николай показал на репродукцию портрета художника Серова, изображавшего императора Александра III, стоявшего подбоченясь с рапортом в руке.
— А это, Николай Павлович, ваш родной внук, император всероссийский Александр III, — ответил Шумилин. — Очень умный и талантливый человек.
— Вот он какой, внук мой, — сказал Николай, с интересом посмотрев еще раз на портрет, — только борода у него, как у мужика. А ростом и статью – весь в меня.
— Да, Николай Павлович, — сказал Александр, поставив перед императором чашку с дымящимся кофе, — жаль только, что поцарствовать ему довелось сравнительно немного.
Но вернемся к вашему правлению. Вы, действительно, задали мне очень трудный вопрос. И ответить на него так сразу будет непросто. Начну с самого болезненной для России проблемы – с крепостной зависимости крестьянства…
— Александр Павлович, — царь укоризненно посмотрел на Шумилина, — если бы вы знали, сколько сил я потратил на то, чтобы как-то разрешить этот вопрос. Вы правы, крепостная зависимость – наше проклятие. Но нельзя вот так просто освободить крестьян и дать им землю. Что же тогда будет с дворянством, которое является опорой нашего государства?
— Знаю я все, что вы уже сделали и еще сделаете, Николай Павлович, — ответил Шумилин, — я помню, что к концу вашего царствования сократилось численности крепостных крестьян с 57–58 % в 1817 году, до 35–45 % в 1858 году. Именно при вас прекратилась раздача государственных крестьян помещикам. Знаем мы и облегчения и льготы, которые получили при вашем правлении помещичьи крестьяне. Вас сын, император Александр II, завершит вашу работу, в 1861 году отменив крепостное право. Правда, при этом он заложит такую мину под фундамент государства, что… Впрочем, об этом лучше поговорить отдельно.
А вот насчет армии российской – это особый разговор. Я знаю, что она для вас, Николай Павлович, любимое детище. Только, к сожалению, армия наша оказалась не готова к войне с европейскими державами. Знаю, что продолжение нашего разговора, касаемое армии, будет для вас очень неприятно. Может быть, отложим его?
— Нет уж, Александр Павлович, — сказал Николай, криво усмехнувшись, — замахнулись – бейте. К тому же, лекарство большей частью бывает горькое на вкус. Придется его принять, даже если оно будет малоприятным. Итак, я слушаю вас…
Война – дело серьезное…Шумилин посмотрел на Николая с жалостью. Все-таки неприятно лишать человека веры в то, чему он посвятил всю свою жизнь. Но иначе нельзя – трудно будет потом что-либо изменить в той реальности, и снова все может повториться: Восточный кризис, Крымская война, поражения при Альме и Евпатории, а потом – смерть от пневмонии на железной походной койке…
— Николай Павлович, — осторожно начал Александр, — я знаю, что армия для вас – все. Вы никогда не жалели денег на ее оснащение и содержание. Но тратились ли они с толком?
— У вас есть сомнения в этом? — встрепенулся Николай, — я готов выслушать их.
— Есть, и немалые. Причем, для начала я процитирую записки некоторых ваших современников, не называя, впрочем, их фамилий. Это не суть важно.
Вот, мнение человека, который позднее станет военный министром в правительстве вашего сына, и неплохим, кстати, министром: "…Даже в деле военном, которым император занимался с таким страстным увлечением, преобладала та же забота о порядке, о дисциплине, гонялись не за существенным благоустройством войска, не за приспособлением его к боевому назначению, а за внешней только стройностью, за блестящим видом на парадах, педантичным соблюдением бесчисленных мелочных формальностей, притупляющих человеческий рассудок и убивающих истинный воинский дух"…
— Александр Павлович! — возмущенно воскликнул Николай, — неужели вы считаете, что армия любой страны мира может существовать без дисциплины, умения держать строй и соблюдать общепринятые воинские ритуалы?
— Нет, я так не считаю, — ответил Шумилин, — без дисциплины армия – это стадо баранов. Да и строевая подготовка нужна, спору нет. Но все должно быть в меру. Солдат предназначен не для парада, а для войны. Он должен учиться не тянуть носок на плацу, а убивать своего противника в бою, причем, делать это он должен лучше, чем этот самый противник – иначе убьют его. И учить солдата надо, прежде всего, стрелять, причем, быстро и метко, передвигаться и маскироваться на местности, ну, и уметь думать. Как говорил великий Суворов: "Каждый воин должен понимать свой маневр…" А ведь сейчас как случается – порой не каждый генерал может разобраться в том, что происходит на поле боя.
— Все это так, но разве мы не учимся всему тому, о чем вы сейчас сказали, — возмутился Николай, — к тому же те, о которых вы уничижительно говорите, заслуженные командиры, отличившиеся во многих сражениях!
— Генералы должны не саблей рубить и штыком колоть, — заметил Шумилин, — а управлять войсками на поле боя. Тут одной личной храбрости мало. Нужно еще и умение думать, причем, думать быстро и не шаблонно. А у некоторых военачальников часто отсутствует умение принимать верные и своевременные решения на поле боя.
Я уже не говорю о том, что многие люди, носящие шитые золотом эполеты, считают военную службу чем-то вроде синекуры. То есть, используют свое служебное положение в личных целях. Вам привести наиболее вопиющие примеры казнокрадства в военном министерстве?
— Не надо, — буркнул недовольно Николай, — здесь я с вами спорить не стану. Но только таких жуликов и взяточников из армии удаляют, лишая их чинов. Ну а насчет умения думать… Я полагаю, что для военного важнее умение повиноваться, и исполнять приказы вышестоящего начальника.
— Вот-вот, — ответил Шумилин, — в ожидании приказа этого самого вышестоящего начальника и были проиграны сражения в Крыму. Например, во время Инкерманского сражения, когда русские войска успешно атаковали англичан, срочно понадобились резервы для того, чтобы развить успех. Но генерал Данненберг со своим 12-тысячным резервом не тронулся с места, так же как и генерал Горчаков, простоявший с 22-тысячным отрядом полутора верстах от поля боя. И наши войска потерпели поражение, так и не сумев деблокировать Севастополь.
— Не может такого быть! — воскликнул Николай. — Данненберг и Горчаков – подлецы! Как только я вернусь в Петербург, то сразу же уволю их со службы.
— А как вы поступите с князем Василием Андреевичем Долгоруким, который сейчас полковник, а во время Крымской войны будет военным министром? Так вот, он отказался прислать командующему русскими войсками в Крыму карту полуострова, потому что карта сия была в России всего в одном экземпляре, и хранилась у военного министра.
— Безобразие! — воскликнул Николай, — неужели, Александр Павлович, так все и было? Это же уму непостижимо!
— Было, Николай Павлович, — печально сказал Шумилин, — именно так все и обстояло. Я уже не говорю об обычном нашем российском разгильдяйстве. К примеру, полушубки, которые были заказаны к зиме, хотя и крымской, но все же холодной, пришли в Севастополь лишь к лету, когда надобность в них отпала.
