Выпускник. Журналист (СИ) - Купцов Мэт

— Я хотела с тобой поговорить.

— Давай не сейчас…

— Сейчас! — настаивает, губы надувает.

Оборачиваюсь, смотрю на того, кто мне пять минут назад угрожал, но его уже след простыл.

Испугался свидетеля? Его проблемы.

— Идем, — беру девушку под руку, завожу в здание.

— Я не хочу, чтобы нас видели, — шепчет она, вглядываясь в длинный коридор.

— Предлагаешь затаиться в уголке? — усмехаюсь я, и в моих мыслях явно нет ничего доброго или злого, я без умысла спрашиваю. А девчонка реально тащит меня в угол. — Лучше так, лишь бы не видели.

— Послушай, Маша, да не наша, у меня нет к тебе симпатий как к женщине, понимаешь? Мы товарищи, вместе учимся. Я к тебе тепло отношусь потому, что мы с тобой советские люди, должны заботиться друг о друге. Ведь не чужие, у нас мораль одна, цель общая — коммунизм строить мы с тобой должны.

— Ты здоров? — Маша накрывает мой лоб теплой ладонью. Я бы ее оттолкнул и ладонь сбросил, но здесь темно, в том самом углу, куда она меня затолкала, поэтому я не брыкаюсь.

— Здоров. А ты чего?

— Я хотела сказать, что комсорг ходит по всему общежитию, ищет того, кто вместе с ней против тебя пойдет. Но девчата просили меня передать тебе, чтобы ты не волновался, мы с тобой. Никто из девочек против тебя не выступит.

— Вот оно что, — выдыхаю с облегчением. — Я и не волновался. Знаю, что ребята за меня горой встанут.

— Мы комиссарше так и сказали, если посмеет, бойкот ей объявим. Сама будет свои стенгазеты рисовать, петь, хороводы водить, на митинги ходить.

— Спасибо тебе Маш, и за варенье, и за добрые слова.

— Это тебе, Макар спасибо. Если бы не ты и Сашка, я бы в беду попала. А так я всё поняла, осознала. Теперь, когда мне скучно, не ищу приключений, а учусь.

— Чему учишься?

— Вязать. Крючком. Спицами.

Мой немного сбитый с толку взгляд заставляет Сергееву уточнить информацию:

— Я по Журналу Мод вяжу, там обучают, как связать вещь. Хочешь я тебе шарф свяжу или рукавицы?

Чтобы поскорее отвязаться от Машки, киваю.

— Расходимся по одному, — командую я.

— Слушай, а чего эта Веселова прицепилась к тебе? Вы поцапались с ней?

— Нет. Она вдруг решила, что мою душу нужно очистить от капиталистических замашек, и привести ее за руку к светлому коммунистическому будущему.

— Ты с ней в партию идешь?

— Нет. Я никуда не иду, поняла? Заруби это себе на носу. Я сам решаю, куда мне идти в этой жизни.

Твою мать! Что же это такое.

Я в новой жизни, а женщины здесь пытаются сказать мне, куда идти? Не бывать такому.

В той жизни жена меня со списком в магазин пыталась отправлять. Я не хотел ругаться по пустякам, молчал. Мужику полтинник, а она ему список на мобильный шлет. Даже не открывал его. Делал покупки на свое усмотрение. Жена лишь вздыхала, глядя на них.

Никто из женщин мне не указ.

Так что, бабоньки, летите на свой шабаш одни. А мы — мужики сами пойдем своей дорогой туда, куда шли — в светлое будущее.

Расставшись с Машей возвращаюсь к себе.

— Здорово, пацаны.

— Здорово, Макар.

Почистив зубы, забираюсь в кровать и моментально засыпаю. Меня больше не волнует ни надвигающаяся сессия, ни угрозы Лидии разоблачить, ни подкаты Марии, ни угрозы неизвестных мистеров. Я даже на время забываю о расследовании и пропавшей Марине.

Наутро всё, как обычно.

Просыпаюсь, умываюсь холодной водой из крана, чтобы сразу в себя прийти.

На столе в комнате меня уже поджидает вчерашняя гречневая каша и кусок чёрного хлеба.

По дороге как обычно встречаем девчонок, перекидываемся парой слов и шуток.

Шумная компания в коротких юбчонках удаляется от нас быстро, а я отмечаю про себя, что Лидии с ними нет. Маша Сергеева даже не посмотрела в мою сторону, это уже радует.

— Давайте быстрее, а то на пару опоздаем, — торопит нас Колян.

— Когда это ты об учебе стал заботиться? — цокает на него Миша.

— Сейчас пара у Медузы, она женщина железная, не пустит в аудиторию, если опоздаешь.

— Понятно, струсил перед ней, — хохмлю я.

— Да ну тебя, я на полном серьезе.

Успеваем до звонка занять места.

После последней пары возвращаемся в общежитие, по дороге меня отлавливает тетя Рая.

— Сомов, тебя тут с собаками разыскивали.

— Кто? — напрягаюсь я.

— Звонили от главреда «Правды» Мартынова.

— Серьезно?

— Нет, шутки шучу, — тетя Рая упирается руками в бока, зыркает на меня гневно.

— Этот человек Мартынова что–то просил передать мне?

— Еще как, только не просил, а требовал, чтобы ты немедленно бросал учебу и ехал в редакцию, — лицо женщины краснеет.

И я немного переживаю за нее, как бы ей плохо не стало. Поговорила с посланцем от важного человека, решила, что она теперь винт в большой машине. Будто это её главред вызвал к себе на ковёр. Тётя Рая уж точно не в редакции работает, так что чего ей переживать?

Ясное дело — ответственность чувствует человек на своем посту.

Эх, если бы все у нас на своих местах ощущали себя так, мы бы в светлое коммунистическое утро уже завтра пришли!

Быстрым шагом устремляюсь в комнату, на ходу нахлобучиваю на голову шапку, натягиваю куртку, хватаю в руки старый кожаный портфель, подаренный мне дядей Витей.

Выхожу на улицу — дождь, мелкий такой, со снегом, мерзкий, тот, который быстро превращает дороги в месиво.

Когда уже эта зима, наконец, придет.

Вопрос риторический. С природой не поспоришь.

До редакции добираюсь, как обычно, на метро. Захожу в здание и у дверей встречаю Валентину. В строгом трикотажном платье, с пуговичками под горло, в светлых сапогах, она тревожно смотрит на меня серыми пронзительными, спрашивает тихо, почти шёпотом, как будто мы в заговоре:

— Во что ты влип, Макар? Почему тебя вызывают?

Пожимаю плечами, честно отвечаю:

— Не знаю.

Но внутри–то всё переворачивается.

Неужели из–за той самой открытки–приглашения на экскурсию? Может, пожаловался кто? Хотя… Да не могли же! Ну чего такого, никакой крамолы.

Поднимаю голову, повыше задираю подбородок, спину выпрямляю, уверенным шагом иду в светлое будущее — то есть в кабинет к Мартынову захожу.

Секундное ощущение, что вошёл в логово зверя. Главред сидит, набычившись. На меня не смотрит, но как зверь чует, что кто-то вступил на его территорию.

Спустя мгновение он уже на ногах, подходит уверенным шагом к окну, снова возвращается на место.

Злой как черт, даже не скрывает своего рабочего настроя.

Молчу, не двигаюсь, жду, пока наконец заговорит.

— Ты, — Мартынов наконец бросает на меня взгляд, — материал по фабрике хорошо знаешь?

— Да. Я его готовил. Сегодня фотографии привёз. Отличные, вышли снимки. Хотите посмотреть?

Киваю на портфель, где лежат фотографии. Работа приличная, мы с Лёней постарались.

Мартынов машет рукой в сторону двери.

— Редактору покажи.

— Не понял? — переспрашиваю.

— Ника заболела, — говорит так, будто это всё — моя вина. — В больницу попала с аппендицитом. Сегодня ночью. А у меня аврал, работать некому.

Мартынов замолкает, глядит на меня с недовольством:

— Так что речь тебе толкать, товарищ Сомов, вот и посмотрим, на что ты годен! Твоя судьба сегодня решается, ты уж постарайся.

Вот это поворот! Я же думал, что приеду, материалы для статьи сдам, и всё, а тут — речь толкать.

Мечта — выступить с трибуны — осуществилась благодаря Нике? Поверить не могу.

Многие сотрудники «Правды» за всю жизнь удостаиваются чести написать всего несколько статей. В результате свой талант тратят на написание книг в стол. Кому повезет — кто членским билетом вышел, того печатают.

Сто процентов, что кто-то за меня похлопотал, но я этого точно не узнаю от Мартынова.

Я с виду спокоен, как удав. Главное — не показывать, что внутри всё колотится, как в паровозе на полном ходу.

— Так может, — говорю я с лёгким намёком, — статью про школу Валентина Синичкина напишет?