Столичный доктор. Том III (СИ) - Вязовский Алексей

— Кузьма, давай к портье. Сдать билеты до Москвы. Купить до Берлина на ближайший, даже если он через час отправляется. Взять расписание поездов от Берлина до Франкфурта. Ты еще здесь? Быстрее, а то нас точно расстреляют!

Всё сложилось прекрасно. С точки зрения экспресс-броска до Вольфсгартена. Поезд до Берлина через два часа, из Берлина до Франкфурта через полтора после прибытия. Надеюсь, нигде задержек не случится. Там, правда, с одного вокзала на другой переезжать, но рядом всё, времени хватит.

Сказать, что я переживал и беспокоился — ничего не сказать. Мысли одна другой хуже так и лезли в голову. Благо, медицинское образование давало обширное поле для фантазий. Естественно, возглавляли рейтинг самые плохие предчувствия. Ведь если что случилось, лейб-акушер Петерман с радостью переведет все стрелки на меня. А что, кто инициировал осмотр в зеркалах? Разрешил Великой княгине пешие прогулки и вообще велел побольше двигаться и пребывать на свежем воздухе? В точности как в священном писании. И сказала Есфирь: враг и неприятель — этот злобный Аман! И Аман затрепетал пред царём и царицею. Вот и я тоже.

С другого плеча нашептывал всегдашний адвокат: всё обойдется, быть не может плохого, это неврастеник Сергей Александрович накрутил себя, он вообще любой чих за катастрофу принимает, нечего идти на поводу у тревожных и токсичных родственников.

И так всю дорогу. Накрутился — помедитировал, успокоился. Попытался заснуть. Когда не получилось, взял книгу. Буквы никак не желали складываться в слова, через полчаса натужного взирания на открытый разворот я понял, что даже не знаю, на каком языке текст. Коньяк тоже не помог. Голова, и так дурная, стала как ватой набитая.

Пытка неизвестностью тянулась до выгрузки на перрон Силезского вокзала. Там случился перерыв на носильщика, извозчика до Лертского вокзала, приобретение билетов и телеграмму о времени прибытия. Уж экипаж могут прислать, если я им так срочно нужен.

И снова всю дорогу качели — от «шеф, всё пропало» до «фигня, ничего страшного, прорвемся». Кузьма, когда пришел собирать вещи перед Франкфуртом, слова не сказал, глядя на меня, только пыхтел.

Не успели выгрузиться, как к нам подбежал смутно знакомый по прошлому визиту кучер. Как его зовут, не помнил, да и не важно. Главное, что он, поздоровавшись, схватил чемоданы и рысью помчался к экипажу. И я вслед за ним. Скоро всё узнаю. Пятнадцать километров бодрые лошадки быстро преодолеют, и проклятая неопределенность кончится.

Впрочем, новости я узнал гораздо раньше. Сюрприз! Навстречу спешит знакомая долговязая фигура. Первый, и, надеюсь, последний раз меня встречает на вокзале член августейшей фамилии. Великий князь решил лично, так сказать, сопроводить.

— Что там, Сергей Александрович? — спросил я, только увидев, кто пожаловал. Этикетом пренебрег, но не до того.

Впрочем, и Великому князю не до расшаркиваний было. Он схватил меня за руку, и начал рассказывать, быстро и сбивчиво:

— Всё хорошо было, Лизонька гуляла, аппетит замечательный, рвота ее совсем не беспокоила. Даже выразила желание прокатиться в коляске. Крепкий сон, я нарадоваться не мог… А позавчера вдруг боли внизу живота, приступами… не прекращаются до сих пор. Спаси, Господи, и сохрани, — он перекрестился, и я вслед за ним тоже.

Ну теперь все понятно. Угроза выкидыша, вот какие дела. Хреновые, надо сказать. Если считать с момента зачатия, у нас срок примерно двенадцать-четырнадцать недель. В первом триместре лучше никаких медикаментов не вводить, ибо чревато. Но мы одной ногой во втором, уже почти не страшно. И что можно предложить? Спазмолитики? В природе отсутствуют. Никакого дротаверина на горизонте не видать. Гестины? Не смешите мои тапки, и слова такого еще нет. Впору вместе с безутешным супругом заказывать молебны и бить земные поклоны. Нет, у Лизы может быть и другое. Что там, навскидку? Надо исключить спастический колит, острый аппендицит, всякие пиелонефриты, памятные мне по Вюрцбургу почечные колики и цистит до кучи. Ничего, ехать недолго, разберемся на месте.

— Что говорит доктор Петерман?

— Молчит, негодяй. Выгнать его надо. Толку всё равно никакого. Евгений Александрович, голубчик, постарайтесь. Вы же можете! Вы же волшебник!

Нет, я только учусь.

И так всю дорогу, все пятнадцать километров. Я уже и не знал, что хуже: неизвестность, которая меня поедала от Варшавы до Франкфурта, или вот такая осведомленность?

В Вольфсгартене я только наскоро помылся с дороги, надел свежую одежду, сверху накинул белый халат, подхватил свой саквояжик, и помчался знакомым маршрутом в покои Великой княгини.

Все в сборе: августейшие супруги, лейб-акушер и всякие горничные создают массовку. Меня только не хватало.

— Ваше императорское высочество, — поклонился я на пороге и быстро прошел к постели беременной, не обращая внимания на остальных. — Что беспокоит?

Черт, бледная-то какая. Вены видны на шее, под глазами синяки.

— Боли внизу живота, схватками, не очень продолжительные, — ответила Лиза, явно следуя говоренным десятки раз формулировкам.

Я заметил, как дернулся Сергей Александрович. А вот нечего собирать толпу для такого интимного мероприятия.

— Ваше императорское высочество, — тихо сказал я ему. — Наверняка вам лучше подождать у себя. Как только мы закончим осмотр, я тут же сообщу вам результаты. Вы волнуетесь, тревога может передаться и Елизавете Федотовне.

Боже, какую только дичь не придумаешь, чтобы очистить место работы от посторонних. Я бы и хренова колбасника Петермана выгнал, но он мне нужен как свидетель и соучастник. А что, в эту игру можно и вдвоем играть. Его слово против моего. А узкий специалист из нас двоих — точно не я.

Цинично звучит, но мне не только Лизу жаль. Но и себя тоже. Если в первом триместре появляются симптомы угрожающего выкидыша у молодой и здоровой женщины, это с высокой степенью вероятности связано с «генетическим сбросом» дефектного эмбриона. Вот поэтому в двадцать первом веке ни европейцы, ни американцы с угрозой выкидыша на сроках до двенадцати недель вообще не заморачивались. Но у нас тут совсем другой случай. И время другое.

— Выделения были? — спросил я Лизу, когда все лишние удалились, и ее постели остались только я на пару с Петерманом и безымянная горничная на подхвате.

— Немного, вчера и сегодня. Так, белье только испачкалось.

Дорого бы я дал, чтобы посмотреть на размер пятна, но кто ж его оставил? Всё потащили в стирку в ту же секунду.

— Ваш выход, коллега, — я чуть не подтолкнул Петермана.

Тот тщательно обработал руки, приступил к осмотру. Пыхтел минут десять, производя все необходимые манипуляции, потом распрямился, повернулся ко мне.

— Матка в тонусе, величина соответствует сроку беременности. Имеются кровянистые выделения, скудные. Артериальное давление сто сорок на девяносто. Пульс сто десять в минуту. Боюсь…

— А ты не бойся, а работай! — рявкнул я, не вытерпев. — В сторону!

Внутривенное введение раствора сернокислого магния оставляет пациенту несколько незабываемых мгновений. Волна нестерпимого жара разливается по всему телу, так что приходится скорость регулировать и делать остановки. Зато скелетная мускулатура расслабляется и наступает легкий седативный эффект. И на плод негативного воздействия нет.

К сожалению, матка хоть и состоит большей частью из мышц, но гладких. Минут через десять боли возобновились. Петерман смотрел на меня сычом, Лиза — с надеждой. Блин, отвар пустырника и свечи с красавкой — дело хорошее, только сейчас нужен спазмолитик помощнее. И делать это надо быстро. Эх, как же не хотелось! И сейчас не хочется. А придется.

— Я собираюсь ввести ее императорскому высочеству в мышцу морфий в дозе один миллилитр однопроцентного водного раствора, — сказал я для протокола, который точно подаст немецкий специалист. — Сейчас восемнадцать часов двадцать одна минута семнадцатого ноября одна тысяча восемьсот девяносто пятого года.