Боярышня Дуняша (СИ) - Меллер Юлия Викторовна

посовещались и решили, что лики святых тебе нельзя писать. Всё же ты даже не послушница, а

вот орнаментум из цветов…

Дуня свела брови, соображая, что Аграфена использовала латинское слово, говоря об

орнаменте. Монахиня заметила её усилия и попыталась объяснить, что такое орнамент.

— Я знаю, что это, но откуда ты…

— А, — не дослушав, махнула она рукой, — нас с сестрой в детстве многому учили.

Родители думали выдать нас за нарочитых мужей, да только вятшие берут жен по себе.

Аграфена задорно улыбнулась и махнула пухлой ладошкой, отсылая прочь чаяния из

детства. Дуня понимающе кивнула, соглашаясь, что жизнь складывается совсем не так, как

мечтается ребенком.

— Зато здесь пригодилось нам с Анастасией знание языков и умение читать иноземные

книги. Я тебе потом как-нибудь расскажу о нашей семье, если захочешь. Сейчас важно

определиться с росписью, — Аграфена обвела рукой помещение и вопросительно посмотрела

на Дуню. Девочка встрепенулась.

— Я сегодня же изображу на бумаге, какой вижу трапезную, и только получив

одобрение,приступлю к большой работе, — поспешила успокоить её Дуня.

— Видишь?

— Угу, я как вошла, то сразу увидела её такой, какой она должна быть.

— Хм, надо же!.. — Аграфена забавно округлила рот и прижала руки к груди.

Дуня смутилась, сообразив, что её слова можно воспринять, как заявку на общение с

высшими силами, а не элементарное озарение художника, которое можно поменять в

соответствие с пожеланием заказчика. И заторопилась перескочить на деловой лад:

— Только мне потребуется большой белый лист бумаги, а потом краски для росписи стен. Я

с собой ничего не привезла… мы ж недавно горели…

— Насчет бумаги и красок не беспокойся, — всплеснула руками Аграфена, — а сейчас тебе

свинцовую палочку дать? Или угольком обойдешься?

— Эскиз я сделаю восковыми палочками, — пояснила Дуняша. — Только у меня не все

цвета есть, но думаю, что их достаточно. Всё же здесь не княжеский терем, и яркостью, как и

богатством, кичиться неуместно.

Это был самый спорный момент. Дуне нравилось сочетать спокойные цвета или

использовать всего один-два цвета, но со множеством их оттенков. Душа бунтовала против

пестроты и ярких красок, но именно насыщенный цветом рисунок считался дорогим и

красивым.

Аграфена внимательно слушала и пусть с небольшим сомнением, но покивала, выражая

согласие и Дуня немного успокоилась.

Она залпом допила молоко и,оживившись, начала рассказывать о том, что задумала.

Дуняша быстро перебегала от одной стены к другой, размахивала руками, показывая

масштаб росписи или размер стеллажей, а также же успевая делать вид, что несёт гору посуды

издалека, чтобы расставить её на стол. Вышедшие из кухни монахини улыбались, наблюдая за

ней, а в их глазах появилось мечтательное выражение.

Для многих из них монастырь стал спасением, но женщин угнетало обилие камня и иногда

им казалось, что он студит не только тело, но и душу. Поэтому они были бы рады, если бы

маленькой боярышне удалось сделать обстановку более тёплой и жилой.

Аграфена оказалась благодарным слушателем и вовремя ахала, кивала или задавала

уточняющие вопросы.

— Неужто сделаешь всё, что сказала? — с надеждой спросила она.

— Коли помощники будут, то почему бы и нет?

— А кто тебе надобен?

Дуня объяснила, что ей необходимы леса, чтобы добраться до верхней части стены, а потом

показала на великолепную столешницу и начала объяснять, что полки должны быть столь же

массивны и солидны, но для них потребуется ковать опору.

— Да, самой тебе это не сделать, — усмехнулась Аграфена. — Думаешь, красиво будет?

— Уверена, — с жаром подтвердила она. — Это будет выглядеть надежно и близко к

природе, но даже если в трапезной эти полки не приживутся, то в помещении поменьше они

точно будут смотреться по-царски.

— Так уж и по-царски! — рассмеялась Аграфена. — Ну что ж, про мастеров я поняла…

— Бабуля, мне помощницы нужны будут… — тут Дуня осеклась, увидев, как исказилось

лицо родственницы. Такое улыбчивое и испещрённое легкими морщинками вдруг сморщилось, а губы задрожали… — Прости, матушка Аграфена, я… — испугалась она.

— Нет! — монахиня закрыла лицо руками и её плечи затряслись в безмолвном плаче.

Остальные тенями юркнули в кухню, а Дуня стояла столбом. Она сделала шаг вперед, намереваясь утешить, но остановилась, опасаясь сделать хуже.

Аграфена была такой уютной, понимающей, доброжелательно-снисходительной… она была

бабушкой… бабулей, которой у Дуни никогда не было.

Боярышня беспомощно оглянулась, сглотнула ком в горле и все же решилась подойти и

обнять.

— Я больше не буду, — покаялась она, сообразив, что, поддавшись обаянию задела чувства

Аграфены. А ведь она ничегошеньки про неё не знает!

Неожиданно Аграфена сама крепко прижала Дуню к себе и в последний раз всхлипнув, тихо

зашептала:

— Если наедине ты будешь обращаться ко мне бабушка, то я не против. Но при других ни-ни! Сама же знаешь, что нельзя…

Дуня болванчиком закивала и постаралась вернуть разговор в деловое русло:

— А игуменья Анастасия будет говорить со мной?

— Как же иначе? Она все глазоньки проглядела, тебя дожидаючи! — с иронией ответила

Аграфена. — И сейчас, поди, молнии мечет, что я тебя не веду к ней.

Дуня широко отрыла глаза и недоверчиво хмыкнула.

Бабуля подшучивала над ней или над игуменьей?

Но более в трапезной делать было нечего, и они вышли во двор. Там Аграфена поторопила

послушниц, разгружающих возок, и повела внучку к настоятельнице.

Дуня вертела головой, пытаясь ничего не упустить и почувствовать дух этого места. Здесь

было по-особенному, но в чём заключалась эта особенность,от Дуни ускользало.

Погожий день купал монастырский комплекс в солнечных лучах, преподнося здания в

выгодном свете, но не хватало ухоженности. Дуне хотелось стриженной травки, цветочков по

краям дорожек и соло из повислых берез.

В идеале бы вымостить дорожки, создать укромные уголки со скамеечками и заросшими

диким виноградом перголами. Все эти мелочи создали бы настроение, и мощные стены

построек перестали бы подавлять. Наоборот, подарили бы чувство защищенности и комфорта

тем, кто живет здесь.

Но тут же Дуня спорила сама с собой, доказывая себе, что попадающие под ноги черепки от

посуды, налетевшие из леса и раскисшие прошлогодние листья, конские подарочки, разломанные колеса и прочая валяющаяся по всюду мелочевка показывает, что жизнь здесь

кипит!

— Так вот ты какая, — со сдержанной улыбкой произнесла игуменья Анастасия.

— Да, это я, — обрадованно подтвердила боярышня и растерянно приоткрыла рот, торопясь

сказать что-нибудь поумнее, но поняла, что это не нужно.

Вторая Дунина родственница внешне была противоположностью Аграфены. Видная и

статная. При взгляде на неё приходило только одно слово: царица! В таких случаях не особо

важны красота и возраст: женщины, умеющие себя держать и правильно преподносить, надолго

оставались вне времени и как бы выше всех. Боярыня Кошкина была той же породы, но

дородность понижала эффект царственности, на Дунин взгляд.

— На Милославу похожа, — обронила игуменья Анастасия, — но чувствуется в тебе

бурлящая сила Дорониных. Хорошо ли это, покажет время.

Дуня согласно кивнула и даже развела руки, показывая ладошки, признавая спорный момент

обладания бурлящей энергией. Сколько раз зарекалась сначала думать, потом делать, а всё как

всегда! И ведь любит в тишине подумать, попланировать заранее, а как до дела доходит, то

опять двадцать пять.

Не ожидавшая какого-либо ответа игуменья удивлённо приподняла бровь и посмотрела на

сестру. Та развела руками и хмыкнула. Их внучка оказалась своеобразной и живенькой