Андрей Посняков - Капитан-командор
— Понимаете, месье Тоннер, всякое может случиться. Вдруг да что-то пойдет не так? Или что-то нужно будет держать в самой строжайшей тайне? А в этих парнях я уверен, один — брат жены, другой — муж старшей дочери. Не продадут — мы ж все же одно семейство.
Громов только плечами пожал — спрашивается, и чего господин Дюпре опасался? Наверное, было чего, командующий городским ополчением представлялся Андрею человеком опытным, тертым.
— Чу! — месье Дюпре вдруг подался вперед, отводя от лица черемуховую ветку. — Слышите? Идет кто-то. И это не один пономарь — и другие голоса слышатся. Тсс!!!
Через своего знакомого контролера полиции и пожарной охраны ополченец строил дело так, будто бы сарай при часовне являлся явно пожароопасным строением и на этом основании требовал самого тщательного осмотра, каковой и был назначен на завтра — и вот, людишки — кому надо! — поторопились, явились ближе к ночи, пришли — нервишки, видать, не выдержали, сдали, потребовалось срочно перепрятать улики.
— На этом мы их и возьмем, — потирал руки Андрей. — Жаль вот, нет других представителей власти.
— Нет-нет, — ополченец дернулся. — Сейчас мы их брать не будем, просто посмотрим. Ага! Вот они, голубчики, вот.
В свете луны, бесстыдно выкатившейся на небо медным, ярко блестевшим тазом, были хорошо видны не только фигуры, но даже и лица сигнальщиков — кроме нескладного пономаря Жака, еще трое молодых, судя по приглушенному смеху, вполне уверенных в себе парней в башмаках и добротных кафтанах…
— О, Святая Дева! — выпучив глаза, прошептал один из парней Дюпре — то ли зять, то ли шурин. — Да это же…
— Тихо! — резким шепотом оборвал милицейский глава. — Ага… выносят… Понесли, понесли…
Где-то неподалеку, за часовней, вдруг послышалось лошадиное ржание.
— Ого! — Спиридон навострил уши. — У них и кони…
— Что будем делать? — поинтересовался Андрей у главного организатора засады. — На лошадях-то незаметно проследить не удастся.
— А и не нужно больше ни за кем следить, — вытерев пот со лба, ополченец отозвался как-то понуро, безрадостно, словно бы изначально предчувствовал какую-то гадость, и вот она вам, пожалуйста — нате, кушайте, смотрите не подавитесь!
— Помните, я вас кое о чем предупреждал, господин де Тоннер?
Громов сдержал усмешку: ну конечно, предупреждал. Вот оно!
— Я так полагаю, вы очень хорошо знаете всех этих молодцов, месье Дюпре?
— Еще бы не знать, — скривился командир ополчения. — Двое — слуги господина судьи, третий — личный адъютант полковника конной полиции Жана-Батиста д'Эвре.
— Полиция и правосудие, — Андрей презрительно сплюнул. — А ничего компания подобралась, в самый раз. Я полагаю, слуги и адъютант тут не без ведома своих господ ошиваются?
— Верно полагаете, — кивнув, Дюпре со злостью выругался в спины уходящим парням. — Вот дьявол! Мы ничего и никому не докажем! Даже если б взяли их сейчас с поличным…
— Кто бы сомневался, — понятливо хмыкнув, Громов вдохнул в себя вкусный запах черемухи. — У нас в Российской Федерации тоже все примерно так же!
— У вас в России — варварство, — резко перебил ополченец. — А Франция все же цивилизованная страна… по крайней мере, таковой считалась. Я и раньше слыхал, что у господина судьи есть финансовые интересы в Англии… А вот что подвигло барона?
— Вы о ком?
— О д'Эвре. Не понимаю! Хотя… как-то быстро он разбогател, женился… — Дюпре размышлял вслух свистящим шепотом. — Все думают, что он поправил свое положение выгодным браком… А вот, оказывается, не все так просто!
Громов передернул плечом:
— И что же теперь? Так и дальше позволять этой мрази предавать своих земляков? Нет, то, что никто ничего не докажет — это я понимаю, можете не говорить…
— В следующий раз я просто пошлю сюда небольшой отряд, — тихо промолвил месье Дюпре. — С фузеями, пистолетами, палашами…
— Тоже выход, — согласился Андрей. — Только, увы, временный.
— Разве что какой-нибудь влиятельный человек нам поможет, — выходя их кустов на поляну, глава ополчения поправил едва не сбитую веткой шляпу и, оглянувшись, взглянул собеседнику в глаза. — Говорят, молодой маркиз де Сент-Обан — ваш старый приятель?
— Антуан? — молодой человек не стал скромничать. — Ну да, он мой друг… еще с американских времен. Не так уж он и молод — лет тридцать пять, пожалуй.
— Тридцать два. Здесь его все знают. Так вы с ним поговорите?
— Обязательно поговорю, любезный месье Дюпре! — гулко рассмеялся Громов. — Уж в этом не сомневайтесь!
— А я и не сомневаюсь, — ополченец усмехнулся. — Там поглядим! А сейчас приглашаю вас к себе домой, господин капитан. Кое-что обсудим да выпьем — что еще нам остается?!
Дом главного городского ополченца, узкий — в два окна — зато каменный и в целых пять этажей, располагался на набережной Святого Этьена, в полсотне шагов от одноименной церкви, выстроенной вроде бы в готическом стиле, только с каким-то странным массивным шпилем, выкрашенным в веселый ярко-зеленый цвет — цвет надежды.
Внутри все помещения оказались куда просторнее, нежели думалось, глядя на дом снаружи, все потому, что узенькое по фасаду здание было сильно вытянуто вглубь. Обстановка в комнатах — по крайней мере, в тех, что видел Громов, поднимаясь на третий этаж в кабинет хозяина, являла собой пример пуританской скромности, разбавленной кое-каким излишествами в виде шпалер из мореного дуба и картин в резных золоченых рамах. Натюрморты, пейзажи — все тщательно выписанное, четко, как на фотографиях — до импрессионизма еще было далеко. В укрепленных на стенах подсвечниках жарко горели свечи.
— Присаживайтесь, господин капитан!
Гостеприимно кивнув на небольшой, обитый темно-голубым велюром диванчик, хозяин дома уселся в широкое резное кресло, но тут же вскочил и, позвонив в колокольчик, позвал слугу, сделав распоряжения насчет выпивки и закуски.
Отцепив шпагу, Громов устало вытянул ноги и принялся с любопытством разглядывать обстановку — массивный, покрытый зеленым сукном двухтумбовый стол, заваленный многочисленными бумагами, резной столик поменьше — как раз напротив дивана, у левой стены — изящное бюро с полочками, на которых были расставлены различного рода мелочи-безделушки — лаковые табакерки, резные — из слоновой кости — шкатулки, статуэтки… среди которых Андрей отчетливо увидел небольшого, дюйма в полтора, короля — или царя — зеленого, с золотой саблею и тюрбаном.
Черт побери!
— А это у вас не шахматная фигурка, случайно?
— Шахматы, — обернувшись, улыбнулся Дюпре. — Только она от индийских шахмат, супруга как-то купила… Давненько уже — лет восемь назад, что ли, а то и десять. В лавке старика Марсье и купила, еще жив был тогда старик, хороший человек, кстати.
— А у Марсье откуда взялась эта фигурка? — Громов понимал, что задает глупый вопрос, но все же не удержался, полюбопытничал.
Ну конечно, такой же ответ и получил:
— А черт его знает, откуда? Наверняка продал кто-то из моряков.
И правда… Тряхнув головой, молодой человек взял любезно поданный хозяином серебряный стаканчик, до краев наполненный кальвадосом, и, крякнув, выпил, закусив поданными на большом медном блюде орешками.
Об увиденной фигурке Андрей все же не забыл рассказать возлюбленной сразу, когда вернулся домой. Описал во всех подробностях.
— Ну да, это чатуранга, — свесив ноги с кровати, Бьянка задумчиво покрутила локон. — Наверное, моя подружка Камилла была бы рада ее найти.
— Да, Камилла, — снимая ботфорты, рассеянно отозвался Андрей. — Где-то они с Генрихом сейчас есть? Добрались ли до Митавы?
— Они в этот собирались… как его… Ревель!
— Ну там рядом.
Камилла и ее любовник, судовой врач «Красного Барона» Генрих Штамм, почти сразу же после прихода в Онфлер принялись искать корабль до Ревеля или Риги. Генрих собирался вернуться на родину, причем не один, а с невестой, о чем честно предупредил своего капитана еще в океане. Громов не стал мешать влюбленным, наоборот, даже выплатил врачу повышенное жалованье, а потом, вместе с Бьянкой, пожелал молодым удачного пути. Племянница дядюшки Сэма и ее возлюбленный сели на заглянувший в Онфлер попутный корабль — шведское торговое судно. Никакое иное свободно добраться до Ревеля не могло — Балтийское море все давно уже именовали не иначе как Шведское озеро, ибо, стараниями своего великого короля Густава-Адольфа, Швеция владела по его берегам всем, чем только было можно. Почти все в том регионе подчинились шведам, а кто не подчинился — тот боялся. Корабль — добротный трехмачтовый парусник водоизмещением в шестьсот тонн — носил гордое название «Биргер-ярл», по имени основателя Стокгольма и вообще личности неординарной, которому, если верить путаным новгородским летописям, святой князь Александр, гораздо позднее прозванный «Невским», «возложи копием печать на чело». Впрочем, никакого шрама на лице Биргера никто никогда не видел, и карьера его резко пошла в гору как раз после Невской битвы, сражения, по своим масштабам довольно-таки мелкого, скорее просто — большой драки.
