Александр Маркьянов - Период распада (Третья мировая война) Часть 1
И тогда, муртад и мунафик Салех, видя что удача на стороне тех, кто идет по пути Джихада, а его собственная армия вот-вот поднимет его на штыки — сделал еще более худшее преступление, хотя казалось что худшего уже быть не может. Он пригласил на йеменскую землю команду американских диверсантов и убийц, на руках которых уже было немало крови правоверных, пролитой в Ираке и Афганистане. Он продался им, и пригласил, и сказал — убейте ради меня, и Йемен будет ваш.
Тогда то и погиб его двоюродный брат, вождь племени Хути став шахидом на пути Аллаха, а вместе с ним стали шахидами еще пятьдесят братьев, убитых дьявольским оружием неверных — ракетами с беспилотников, что как коршуны и по сей день кружат над горами, высматривая себе добычу и поражая ее с неба ракетами. Все укрепления, что его племя годами и десятилетиями возводило в горах — в одну минуту стали бесполезными, ибо смерть теперь приходила не по земле — она поражала с неба. Но сколь бы ни были сильны неверные, сколь бы не было точно их оружие — на место шахидов вставали новые мученики, и война продолжалась.
И если уже из войск неверных бегут и становятся муджахеддинами братья, у которых открылись глаза, и которым стала ясна лживая и двуличная политика муртадских правителей региона, лишь для вида совершающих намазы и жертвующих деньги на нужды уммы, а в душе не верящих — значит, недалек тот день, когда пламя Священного Джихада охватит весь мир.
Аллаху Акбар!
За спиной раздалось едва слышное шипение — то одна за другой с простеньких самодельных треног стартовали в небо Кассамы, и шипение это отдалось в душе муджахеддинов радостным ликованием. Израильский солдат — тот самый, что стоял на пороге двери своего внедорожника бросил недопитую банку, прервал разговор на полуслове, обернулся — Тарику хорошо было видно его лицо — и тут Тарик выстрелил. Раз, потом еще раз и еще, он стрелял и стрелял, потому что новая русская снайперская винтовка в отличие от СВД не давала такую сильную отдачу и позволяла стрелять в более высоком темпе. Через прицел он увидел, как одна из пуль ударила в стекло, мгновенно покрывшееся трещинами… но один из израильских солдат лежал наполовину в машине, а на половину на земле, а еще двое, вместо того, чтобы попытаться скрыться или хотя бы залечь — пытались вытащить своего раненого товарища из машины. Тарик израсходовал шесть пуль, в магазине осталось еще пять, потому что он всегда досылал одну пулю в ствол… и эти пять патронов он отстрелял уже прицельно. Одна из пуль вошла под бронежилет второго израильского солдата… а второй находился в такой неудобной позе, что Тарику ничего не оставалось, как прострелить ему обе ноги. Последние две пули Тарик израсходовал на то, чтобы попытаться вывести из строя прицельную систему на дистанционно установленном пулемете, пулемет уже начал разворачиваться… и он выстрелил еще дважды, целясь в то, что он определил как линзу прицела. Попал он или нет — неизвестно, зато он заметил, как четвертый израильский солдат начал действовать, причем действовать грамотно. Открыв дверь со стороны, противоположной той, которая была под прицелом снайпера, он не стал подставляться под пули — пользуясь высоким клиренсом машины он начал вытаскивать одного из солдат под машиной, чтобы уже прикрываясь ее бронированным кузовом оказать ему первую помощь. Тарик присоединил к винтовке новый магазин, дослал патрон в патронник и… не стал стрелять, хотя мог бы выстрелить по поверженным израильским солдатам еще раз, чтобы добить наверняка. Но все же… он был не только муджахеддином, в нем осталось что-то от солдата, такого же солдата как эти пацаны, и… он просто не стал в них больше стрелять.
То же время, то же место
Рядовой Моше (Миша) Солодкин
ЦАХАЛ
Чертовы трепливые козлы…
Рядовой израильской армии Моше (вообще то Миша, но вне семьи лучше Моше) Солодкин сидел в раскаленном солнцем броневике Голан с вышедшим из строя кондиционером, смотрел на экран дистанционно управляемой пулеметной установки и изредка недовольно поглядывал на своего командира, который пил безалкогольное пиво и трепался с двумя другими своими подчиненными. То что он видел — ему не нравилось.
Дело было в том что Солодкин — единственный из всех четверых был родом с территорий, он привык к постоянному чувству опасности, он знал, что нужно просто выполнять необходимые меры предосторожности, чтобы оставаться в живых — а вот трепач Ави, пусть и сержант, и его командир — этого не знал, иначе не трепался бы. Родители Миши совершили Алию в начале двухтысячных из Ростова на Дону, и когда приехали в Израиль — то оказалось, что единственное жилье довольно приличное и за ту цену которую они могли себе позволить — это жилье на территориях. Тогда шел мирный процесс, израильские политики прилюдно обнимались и палестинскими, подписывали какие-то документами… и тогда казалось, что в жилье на территориях нет ничего опасного. Ариэль Шарон и вторая интифада изменили все…
Вот и рос русский по сути паренек (наполовину еврей, наполовину русский) — играя с отцовским, купленным по случаю АКМ, стреляя на стрельбище и с одиннадцати лет стоя на охране их обнесенного колючей проволокой поселения. Вообще то, для любого пацана, который живет в типичном западном городе, чистеньком и безопасном это, наверное кажется крутым и в чем то даже романтичным — с автоматом, в бронежилете стоять на воротах, вместо игрушек играть настоящими боевыми патронами, вместе с отцом ездить на стрельбище. Оно, конечно, — если не считать минометной мины, разорвавшейся у Либерманов на заднем дворе и убившей семидесятилетнюю Иду, это если не считать арабских пацанов: любой из них готов убить тебя, просто так, потому что ты еврей. Не набить морду — а именно убить, на самом деле убить, не понарошку, и если он это сделает — он будет героем своего народа. Это если не считать взглядов… любой, кто видел, как смотрят палестинцы, этого никогда не забудет. Миша все это понял, даже можно сказать — прохавал, но сдаваться и уходить не собирался, потому что тебе это была его земля. Пусть она каменистая, скудна, неурожайная, пусть ее надо постоянно поливать, а для этого содержать в исправности оросительную систему, но все равно это — его.
А вот Ави был совсем другим. Израильтянин уже в третьем поколении, гений, танцующей походкой идущей по жизни он и в армии то выделялся каким-то несерьезным к ней отношением, как будто это всего лишь приключение, и если тебя и убьют — то понарошку, на счет. Он был веселым, белокурым малым, больше похожим на скандинава, нежели на еврея, он любил пиво Миллер и молоденьких арабок, он вообще как будто поставил себе цель оплодотворить как можно больше палестинок, чтобы палестинцы таким образом породнились с евреями и на окровавленной земле Палестины наконец-то наступил мир. Сделать это было не так то просто — палестинка, вступившаяся в связь с израильским солдатом, рисковала быть убитой разъяренной родней — но ему каким-то образом все же удавалось иметь компанию в каждой увольнительной, о чем он сейчас и рассказывал двум другим рядовым его патруля. Нет, его нельзя было назвать трусливым или глупым — Моше видел, как он командует патрулем, когда на них напали, и нужно было прорываться и вызывать подмогу. Он просто был легкомысленным, и тратился по мелочам, вот и все…
А началось все с того, что Гиладу приспичило отлить…
Миша недовольно посмотрел на часы — стоят уже одиннадцать минут
— Эй, Гилад, ты кажется уже отлил! — сказал он, не высовывая носа из машины.
Гилад не успел ответить — за него ответил командир патруля
— Сейчас — допьем и поедем…
— На твоем месте, я бы тут не маячил… — сказал Миша
— Эй, ты что-нибудь видишь?
— Ни хрена не вижу! Но вот твою задницу могут видеть очень многие…
Ави рассмеялся, легко и беззаботно, как и все что он делал до тех пор, пока не начиналась война
— Тогда не дергайся! Даже если я сейчас сниму штаны и выставлю напоказ свою тощую задницу — муслики все равно не смогут в нее попасть, у них нет настоящих снайперов. Тем более — рядом их нет.
Может оно и так. Но Миша — все равно не рисковал бы, он хорошо помнил тот случай, когда на блок-посту расстреляли десятерых, их них девятерых насмерть. Как потом стало известно разведке — работал скорее всего русский, наемник, бывший «афганец». Что мешает объявиться здесь и сейчас еще одному такому снайперу?[75]
Было жарко… Жарко настолько, что было нечем дышать, а по спине ползли струйки пота, они ползли очень медленно, а почесать спину было нельзя из-за бронежилета. Вздохнув, Миша оторвался от наблюдения, снял с пояса большую, едва не в два раза больше штатной флягу, отвинтило колпачок — и с наслаждением приложился к ней, глотая теплую, чуть подсоленную для компенсации выходящих с потом солей воду.
