Александр Афанасьев - Силовой вариант ч. 1(СИ)
— Так может, он работает на русских?
— Доконич скажет вам об этом лучше меня. В конце концов — он работает с ними по линии ЦРУ. Но — нет… не думаю, что он работает на русских. Просто… он патологически лжив. Говорит, что командиры заставляли его и в СССР и в Афганистане совершать противозаконные действия, связанные в частности с наркоторговлей — но у меня большое подозрение, что он делал это по своей воле и вполне сознательно. Родился в Одессе, почему пошел в армию — я так и не смогла до конца выяснить. Доконич говорил, что у него отец крупный чиновник, работал на каком-то оборонном предприятии, сейчас на пенсии.
— Вот как… А почему вы работаете с ним? Почему предлагаете именно его?
— Мы работаем с тем, что у нас есть.
— Понятно. Номер четвертый?
— Гулиев, грузин. Брат отбывает срок в местах лишения свободы, отец, как он сказал — тоже отбывал срок, но по политическим мотивам. Поэтому — его не взяли в боевые части, отчего тот испытывал и до сих пор испытывает чувство обиды. Он вообще очень обидчив, в основном по пустякам. Тоже горяч — но на лидерство не претендует. Из всех — наименее подготовленный в военном отношении, но очень сильный. Пятый…
— Пятый меня не интересует, спасибо. Как они поведут себя в критической ситуации?
— Зависит от ситуации. Если будет возможность уклониться от прямого столкновения — уклонятся все, кроме, возможно, Ахмедова. Из всех из них он единственный — идейный противник русских, остальные на нашей стороне в силу стечения обстоятельств, хотя это не значит, что они готовы в любой момент предать.
— Если возможности уйти не будет?
— Драться будут Буза, возможно Гулиев. Свирцев будет пытаться уклонится даже в этом случае. Хотя он опасен.
— В смысле?
— Как крыса. Стоит загнать в угол, и… Он единственный вспомнил о том, как он в детстве мучил животных. Причем — рассказал он об этом — без малейшего раскаяния. Он более… цивилизован, считает себя выше остальных, держится как бы в стороне. Но при этом — если его загнать в угол… я просто не предскажу, что он может сделать.
— Спасибо, доктор.
— Не за что? — доктор Линдсей повернулась к бывшему послу, до этого она говорила стоя боком — вы действительно собираетесь их использовать в боевых условиях?
— Это секретная информация. Мэм.
— Готовность!
Невысокий, с короткими аккуратными усами солдат чуть пригнулся — как перед броском. Нас нем была джинсовая куртка, а волосы — длиннее, чем требовалось по уставу.
— Пошел!
Резкий бросок к столу. Кувырок — и у офицера в руках уже автомат. Козий рог — так называют эту штуку в Латинской Америке. От этого автомата — погибло, наверное, больше американцев, чем от револьвера Миротворец во времена Дикого запада. И сколько еще погибнет, если они не остановят большевизм?
Короткие хлопки одиночных — похожие на хлопки пастушьего кнута. Солдат не принимал каких-то стрелковых стоек, не останавливался — он двигался и стрелял.
— Дельта — сказал Генри Доконич, американец во втором поколении, чей отец был хорватским усташом, сбежавшим от правосудия в Америку — несколько таких парней могут поставить на уши целый город.
— Впечатляет — согласился Корти.
Расстреляв магазин — офицер бросил автомат, начал стрелять по мишеням с обеих рук из пистолетов Макарова.
— Изучение трофейного оружия. Они часто пользуются русским, потому что готовятся к войне на территории СССР.
— Они уже бывали там?
Доконич с самым независимым видом пожал плечами.
— Не знаю.
Ответ истинного разведчика.
— Который?
— Слева. Высокий, светлые волосы.
Корти поднес к глазам небольшой бинокль.
Парень как парень — моложе большинства присутствующих. Стандартная полевая униформа армии США, черный берет спецвойск, из-под которого выбивается пшеничного цвета чуб. Такого же цвета аккуратные усы.
— Не похож на русского, верно?
— Они уже освоились.
Солдат — закончил упражнение. Блондин и еще один человек с офицерскими знаками различия — подошли к нему и начали что-то оживленно обсуждать. Выполнявший упражнение солдат — показывал на оружие и что-то говорил.
— Серьезно работают.
— Здесь шутников нет…
При личной встрече — Буза чем-то сразу понравился Корти. Открытостью какой-то, что ли? Посол привык работать с намного более закрытыми людьми, намного более мерзкими. Почему то сразу вспомнился майор Лазарро — лучший дознаватель военной полиции в одном дурном месте, он не расставался с газовой горелкой. Это же — не заставишь.
Бузу сопровождал сержант с нашивкой МР — военная полиция на форме. Был непонятен режим, установленный для русских — с одной стороны их допускают к оружию на стрельбище, с другой стороны — конвоируют с военной полицией.
— Выйдите — сказал Корти, глядя не сержанта.
Сержант немного замялся — но потом повиновался. Он уже привык к повадкам работников ЦРУ и знал, что от них — можно ждать большого, очень большого дерьма…
Военный полицейский вышел, аккуратно закрыв за собой дверь.
— Как ваше имя здесь? — спросил Корти.
— Макс. Макс Несбич.
— Югослав?
— Да, хорват…
Слово «хорват» — Буза произнес с неожиданной ненавистью.
— Вам не нравятся хорваты?
— Нет.
— Почему же?
— Они воевали против нас. Один из них — возможно, убил моего деда под Сталинградом.
Играет? Или нет? Русские очень странно реагируют — в некоторых случаях они проявляют поразительное великодушие, в некоторых — проявляют агрессивность и жестокость буквально из-за пустяка.
Корти решил пока не продолжать эту тему.
— Почему вы выбрали свободу?
— Я отвечал на этот вопрос десятки раз! — ни с того ни с сего вдруг разозлился русский.
— Мне вы не отвечали.
— Потому что так решил, понятно!
— Допустим. Вы добровольно пошли в армию?
— У нас в армию призывают.
— Ах, да… А в Афганистан вы сами вызвались служить, или вас отправили насильно?
— Я получил приказ перебазироваться туда. И не один я, а вся моя часть. Я обязан был выполнить приказ.
— Но вы были согласны с этим приказом? Если бы вам дали право выбора, вы бы отправились служить в Афганистан или предпочли бы служить там, где нет войны?
Русский не ответил.
— А как насчет борцов за свободу? Как вы считаете, кто был прав в той войне?
Русский снова не ответил. Вероятно, дама с психологическим образованием и степенью доктора медицины его кое-чему научила. Контакт установить не удавалось.
Корти вздохнул.
— Хорошо. Расскажите мне про свое детство.
Русский недоуменно уставился на него.
— Это еще зачем?
— Потому что я так прошу. Разве у вас в армии принято переспрашивать а зачем это нужно каждый раз, как только вас просят что-то сделать?
— В армии приказывают. У нас.
— У нас тоже. Но я вас прошу.
Буза немного помедлил.
— Я ходил в сад. Затем в школу. Потом пошел в армию. Рассказывать особо нечего.
— Вам нравилось в… детском саду?
Буза пожал плечами.
— А что там может не нравиться…
— Да, верно. А в школе?
— Школа как школа. Обычная школа…
Корти усмехнулся.
— Вы не говорите правды.
— Почему?
— Потому что лжете сами себе. Сейчас поймете. Ваши родители были богаты?
Буза снова пожал плечами.
— Да как сказать. Квартира была, машина, дача. Все как у людей.
— Довольно прилично по советским меркам, верно?
— Да, хорошо — Буза настороженно смотрел на американца, не понимая, что тот от него хочет.
— Позвольте, я расскажу о себе, Макс. Я родился в Лондоне, в богатой семье. Мой отец был владельцем кораблей. Крупным, у него в собственности было много кораблей. Я учился в хорошей школе, потом в университете в Йеле. Знаю пять языков. Знаешь, у нас с тобой есть кое-что общее, Макс…
Русский настороженно уставился на американца. Он все еще не раскрылся.
— Что у нас может быть общего?
— Многое. Ты русский, я итальянец — но это неважно. Важно то, что мы оба — в каком-то смысле бунтари. Знаешь, я бы мог, наверное, пойти по гражданской колее и быть в каком-нибудь небольшом деле большой шишкой. У моего деда со стороны матери была сеть пекарен. Или мог бы пойти по штабной вертикали — благо отец бригадный генерал. Вест-пойнт и все такое. Но что бы потом говорили про меня? Да, этому парню повезло, он родился с золотой ложкой во рту. Но я решил — к черту все это. Я — не бесплатное приложение к своему отцу и к его богатству. Когда я добьюсь чего-то в жизни — в этом не будет ни единой капли заслуг моего отца. Только мои! Только мои, Макс! Понимаешь? Только мои.
Русский смотрел с недоверием, но теперь в его взгляде было и любопытство.
