Андрей Бондаренко - Страж государя
Он перевёл свой взгляд в противоположный от камина торец комнаты, всмотрелся, невольно встретившись со своим собственным взглядом — в большом прямоугольном зеркале, рядом с которым и обнаружились противники.
В массивном, явно старинном кресле, деревянные ручки которого были украшены искусно вырезанными драконьими зубастыми мордами, восседал некто очень важный: в тёмно-синем бесформенном балахоне, с широким капюшоном, небрежно наброшенном на голову. Из-под капюшона виднелись только пухлые щёки и массивный бритый подбородок — натуральная кувалда. Ладони человека в капюшоне барственно-спокойно возлежали на драконьих головах. Рядом с приметным креслом важного господина стоял хилый субъект средних лет, одетый неброско и скромно: обыкновенный классический халдей — неприметный снаружи и коварный — внутри. За спинами этой парочки наблюдались зверские физиономии двух дюжих охранников, в левом углу — шикарная китайская ширма, над которой поднимался чуть видимый молочно-белый дымок…
«А охранники-то — серьёзные такие ребятишки, здоровенные — как быки немецкие! В руках деревянные дубинки, из-за кожаных широких поясов торчат пистолетные рукоятки… — обеспокоенно отметил внутренний голос. — Не, братец, с такими обломами тебе не совладать, даже и не мечтай! Срочно просчитывай другие варианты — пока ещё не поздно!» — Если не ошибаюсь, то я имею дело с подданным английской короны? — с хорошо сыгранным презрением спросил Егор — на неплохом (в его понимании, ясное дело) английском языке, небрежно поинтересовался: — Эсквайр, баронет, пэр — с правом наследной передачи титула?
Фигура в тёмно-синем балахоне застыла, демонстрируя недюжинную выдержку, а халдей, что стоял возле хозяйского кресла, принялся громко и безудержно икать. Дюжие охранники абсолютно никак не среагировали, было очевидно, что они просто не владели английским языком и были наняты на службу уже здесь, в Германии.
Минуты две-три понадобилось важному господину, чтобы собраться с мыслями. Громко и недовольно скрипнув зубами, он, стараясь не уронить собственного достоинства, спросил (на английском языке) совершенно спокойным и нейтральным тоном:
— Какой из Петров — настоящий? Тот — что в Москве? Или тот, который волонтёр Пётр Михайлов? Ты, страж царский, ответь мне честно… Живым тогда останешься, слово дворянина! Я же всё-всё понимаю и тебя не тороплю. Целых семь минут у тебя есть… Эй, Оуэн, бросайте свинец в ёмкость! Ну? — угрожающе и вопросительно прикрикнул на Егора. — Говори — чего знаешь! Иначе всё, что располагается ниже пояса, залью тебе свинцом раскаленным! Это очень даже больно…
— Может, поболтаем всерьёз? — намекнул Егор (мол, на хрена нам, серьёзным и доверенным людям, всякие пешки рядовые?), после чего развил свою мысль: — Прогони ты этих трёх псов: двух волкодавов и одну болонку, вот тогда и поговорим славно…
Пухлая рука англичанина уже дёрнулась — откинуть капюшон назад, но вдруг застыла.
— Меня предупреждали, что ты, страж царский, очень хитёр! — сообщил с придыханием ничем не приметный голос. — Что очень разговорчив… Сейчас твою кисть левой руки опустят в кипящий свинец. А можно и не кисть, а совсем другой орган… Подождём после этого немного. А потом продолжим наш увлекательный разговор…
Хиляк Оуэн, не торопясь и откровенно рисуясь, прошёл за китайскую ширму, через несколько минут вернулся обратно, неся в вытянутой руке ковшик на длинной ручке — очень напоминающий обычную турку для заваривания хорошего кофе. Над «туркой» клубился угрожающе-фиолетовый пар…
Долго раздумывать Егор не стал. А что? Надо было дождаться, когда на ваши собственные гениталии, к которым вы относитесь с искренним пиететом, — весело закапают раскалённые капли свинца? Симпатичные такие — с точки зрения современного дизайна, но — слегка горячие…
Незаметно размяв за спиной руки, уже свободные от верёвки, он сильно оттолкнулся ногами от пола подземелья и молнией бросился к широкому зеву камина, нырнув туда, начал быстро подниматься наверх, активно перебирая ступнями по металлическим скобкам, вбитым в кирпичи каминной трубы… Остановился, продолжая сильно ударять по одной и той же скобе кулаком правой руки.
Сзади слышался шум и треск — от переворачиваемой мебели, взволнованные голоса, спорящие о чём-то.
— Не сметь стрелять в каминную трубу! Он мне нужен живым! — на плохом немецком языке громко приказал ничем не приметный голос. — Быстро на улицу! Факела возьмите с собой! С крыши он может спуститься только по старой груше, с восточной стороны…
Выждав с минуту, Егор ловко спустился вниз, выскочил из камина, приняв на всякий случай боевую оборонительную стойку, мгновенно оглядел помещение: одинокий факел, вокруг — ни души, в торце подвального помещения виднелась приоткрытая дверь.
Стараясь продвигаться максимально бесшумно, Егор проскользнул за дверь: короткая лестница, коридор, поворот, новый коридор, близкий голос неожиданно прокричал — тревожно, с просительными нотками:
— Сэр, только держите пистолет наготове! Этот русский очень опасен!
«Вот это точно, опасен! Может, и не очень, но местами — опасен, это точно!» — неслышно хохотнул внутренний голос.
Егор осторожно выглянул из-за угла: одной рукой придерживая широко открытую входную дверь, а другой — поднимая вверх ярко горящий факел, к нему спиной застыл Оуэн, напряжённо вслушиваясь в ночную тишину.
Сильно зверствовать Егор не стал, бесшумно подойдя сзади, просто от души приложил халдея кулаком по темечку, аккуратно прислонил безвольное тело в сидячем положении к двери, не давая ей закрыться, рачительно вытащил из кармана сюртука английского халдея тяжёлый кошелёк.
«С деньгами-то путешествовать гораздо сподручней! — искренне обрадовался внутренний голос. — В любые времена и в любой точке этой планеты… Да что там — планеты! В любой точке Вселенной…»
Егор поднял с земли факел, осмотрелся, определился — на скорую руку, забросил факел в прихожую дома, смело направился в сторону, где в свете факела предварительно высмотрел невысокую живую изгородь — из ровно подстриженного кустарника.
Никто его так и не заметил.
Ловко перемахнув через неширокий ряд кустарника (кажется, жасмина — по запаху), Егор размеренно потрусил к неширокой реке, матовые воды которой в полукилометровом отдалении, увлечённо игрались с желтоватым лунным светом, удовлетворённо бормоча себе под нос:
— Отсутствие высоких заборов и сторожевых собак — безусловно-позитивное достижение европейской цивилизации…
Тщательно отряхнув и смыв с себя печную копоть и золу, он направился дальше — перпендикулярно к речному берегу.
«В Германии невозможно заблудиться! — рассуждал про себя Егор. — Главное — выйти на любую дорогу и дойти до первого перекрёстка…»
Через три минуты он вышел на неширокую просёлочную дорогу, ещё через пять — дошёл до перекрёстка, достал из «рюкзака» кремневое кресало, сорвал с обочины большой пук сухой травы, намотал траву на длинную ветку орешника, пощёлкал кресалом, дождавшись, когда огонь ярко разгорится, поднял вверх свой импровизированный факел, поднёс его к многочисленным дорожным указателям, щедро натыканным на перекрёстке.
— Ильзенбург! — удовлетворённо прочёл Егор на одной из табличек-стрелок и одобрительно прокомментировал: — Дойче орднунг — дас ист зер гут!
На такой случай (исчезновение Егора) был заранее разработан отдельный вариант: Алёшка Бровкин (как же без него?) должен был тут же послать двух гонцов (разными дорогами) к Лефорту, после чего заселиться в самую большую гостиницу, крепко запереться вместе с царём в номере и терпеливо ждать подмогу. Даже недельный запас продовольствия и напитков был предусмотрен, чтобы существовать автономно, не рискуя случайно нарваться на яд, подсыпанный и подмешанный коварными масонами.
На реквизированные у неприятеля денежные средства Егор нанял у заспанного немецкого крестьянина тележку, в которую был запряжён такой же заспанный и сонный коняшка, и уже к завтраку подъехал к «Золотому поросёнку» — самому известному и крупному постоялому двору Ильзенбурга.
Пётр, выслушав подробный рассказ Егора о ночных злоключениях, откровенно испугался и сильно замандражировал:
— Это что же такое творится на белом свете? Сегодня они тебя, Алексашка, украли, а завтра что — меня? Говоришь, пытать хотели — свинцом расплавленным? — Пётр неожиданно побледнел, упал на пол и забился в несимпатичных конвульсиях, на царских штанах появилось большое мокрое пятно…
Царя откачали, переодели в запасные сухие порты, усадили в кресло, к ушибленному во время падения затылку приложили кусок льда (хозяин гостиницы любезно принёс из погреба), завёрнутый в толстую холстину.
— Что, мин херц, может, уже поедем домой, в Россию? Раз такие дела происходят — насквозь непонятные? — заботливо предложил Егор. — Насмотрелись вдосталь на эту Европу, хватит! Лично я уже соскучился сильно — по дому, по жене, по детям. Даже по Москве нашей, занюханной и задрипанной…
