Анатолий Дроздов - Интендант третьего ранга
Крайнев молча расцеловался с каждым и усадил за стол. Гости степенно выпили с ним по чарке «слезового», закусили квашенной капусткой и откланялись. Приглашение на свадьбу они вежливо отклонили. Крайнев не стал настаивать.
Подарки Крайнев хранил в тайне даже от Насти. В назначенный день он встал затемно, переоделся и в обновке показался невесте. Она обрадовано запрыгала вокруг него, и тогда он достал ожерелье. Она не позволила его надеть, вначале долго рассматривала, любуясь блеском камней. Крайнев честно признался, откуда у него все это.
— Видела, как они приходили, — вспомнила Настя, — подумала: что-то просить. Какие люди!
— Хорошие люди! — подтвердил Крайнев и повел показывать гостям невесту.
На свадьбе гости громко восхищались красивой парой, но Крайнев чувствовал, что восхищение не совсем искреннее. Пару раз он уловил шепот: «Зачаровала…» и понял: Настю не считают ему ровней. Невеста тоже услышала, заволновалась и за праздничным столом выглядела неважно: бледная, с красными пятнами на лице. Крайнева это не смущало: он знал, какая она на самом деле.
Женихом на деревенской свадьбе было хорошо. Не требовалось куда-то ехать, посещать обязательные места, фотографироваться и совершать массу других глупостей. Обрядами занимались сваты, от молодых требовалось чинно сидеть в красном углу и робко целоваться под крики «Горько!». Они и сидели, взявшись за руки, пряча эти сцепленные руки под столом. Обошлось без столь страшной для Насти дежи и проверки ночной рубашки наутро. Пара глупых баб сунулась соблюсти обычай, но Семен встретил их с немецким штыком в руках. Он встал на пороге и отточенным до бритвенной остроты лезвием стал подрезать ногти. Бабы проглотили заготовленные слова и пулей выскочили из сеней.
В церковь они не поехали, в эти дни не венчали. Крайнев думал, что съездят позже, но Настя молчала. Он спросил сам.
— Потом! — отмахнулась она. — Перед венчанием надо исповедаться, узнает батюшка, что до свадьбы жили, наложит епитимью. Запретит спать вместе до венца. Подружки замуж выходили, рассказывали. Я не хочу без тебя даже ночь!
— Что люди скажут?
— Они без того говорят! Чародейством мужа добыла… Конопатая, тощая, а какого мужика оторвала! Зачаровала…
— Не слушай дураков! — упрекнул он. — Что они понимают? Ты самая красивая! Я насмотреться на тебя не могу! На твои милые конопушки, маленькие ножки, ручки, пальчики…
— В твоем времени нет таких девушек?
Крайнев хватил ртом воздух.
— Ты знаешь?…
— Давно! — беззаботно ответила Настя. — Папа сразу заметил: говоришь не так, держишь себя не как мы, по-другому относишься к людям и вещам. Мы очень удивились, когда ты принес дорогие отрезы и попросил взамен домотканую одежду. Позже папа показал мне твою. Эти застежки…
— Молнии…
— Я только раз видела. В школу приезжал летчик, у него была кожаная куртка на молнии. Все рассматривали, щупали… Та молния была металлической, а твои сделаны из неведомого материала. Папа вытащил нитку из твоего костюма и поджег. Она стала закручиваться шариком и вонять…
«Чертовы китайцы! — мысленно выругался Крайнев. — На этикетке — хлопок…»
— Потом твоя одежда внезапно исчезла. Ты тоже исчезал. Растворился, но через мгновение появился обратно с узлом в руках. Там были лекарства и много других нужных вещей. Нам сказал, что купил в Городе, хотя никуда не ездил…
— Подглядывала? — укоризненно спросил Крайнев.
Настя захихикала.
— Не стыдно?
Она закрутила головой.
— Взять бы вожжи!
— Не возьмешь!
— Почему?
— Потому что добрый.
— Злой! — делано рассердился Крайнев, отстраняясь.
— Добрый! Добрый! — запротестовала Настя, вновь устраиваясь на его груди. — Ты как папа: грозит вожжами, а ни разу ни ударил. Я тебя полюбила, как только увидела.
— Так не бывает!
— Бывает! — не согласилась Настя. — Мы с подружками решили гадать на суженых, я спросила у мамы как лучше. Она ответила: «Зачем гадать? Суженого сразу узнаешь!» «Как?» — спрашиваю. «Просто! Видела, как цыпленок бежит к наседке и прячется под крыло? Ему становится тепло и спокойно, глазки закрывает. Почувствуешь от парня такое тепло, захочешь прислониться и глазки закрыть, значит, суженый!» Мне захотелось.
— Ты не очень-то походила на цыпленка! — сказал Крайнев, трогая ее голову. — Скорее на ежика. Маленького и колючего.
— На тебя очень сердилась! — сказала Настя. — В любви не признавался!
— Чтоб признаться, надо полюбить.
— Так любил же!
— Я?
— Конечно! Я спросила тогда у мамы: «Как узнать, что он любит?» «Наседка, когда защищает цыпленка, бросается даже на коршуна, — ответила. — Не думает, что может погибнуть. Если он за тебя хоть на смерть — значит, любит!» Ты двух немцев убил, меня защищая. Застрелил пьяницу, что меня ударил!
— Хм!.. — сказал Крайнев.
— Я чувствовала, что тебе не безразлична. Помнишь, проведать тебя пришла, раненого, и Соней застала? Ты побежал за мной, стал утешать, а когда я сказала: «Утоплюсь!», испугался.
— Это получилось! — подтвердил Крайнев. — Испугала…
— К нам вернулся, ухаживать начал. Воду носил, работу за меня делал. Спать меня укладывал, когда возле тебя засыпала. Жалел. Когда любят, жалеют…
— Чем дольше я тебя слушаю, — сказал Крайнев, — тем больше о себе узнаю. Особенно впечатлило сравнение с наседкой.
— Вредный! — Настя стукнула его кулачком в грудь.
— Начинается! — вздохнул Крайнев. — Только женился!
— А ты не смейся! Я правду говорю! Влюбился — и все!
— Зачем же тогда чабрецом? — спросил Крайнев. — И лапку лягушачью…
— Дождаться не могла, — вздохнула Настя. — Думала: исчезнет — не поцелуемся даже!
— Не исчезну! — заверил Крайнев. — Меня там некому бить.
— Прицепился! — рассердилась Настя. — Можно подумать, у вас мужья жен не бьют!
— Случается! — согласился Крайнев. — Бывает, муж — жену, бывает наоборот. Мы уже определились.
— Не буду больше! — сказала Настя.
— Бей хоть каждый день! — сказал Крайнев. — Заберу к себе — хоть ногами.
— Если б мог, забрал бы Соню, — хмыкнула Настя. — Разве не так?
Крайнев понурился.
— Потому она тебя выгнала! — злорадно сказала Настя. — Хотела, чтоб с ней всю жизнь. Разве можно загадывать в войну? Не любила она… Я не в обиде. Не выгнала б, сам не пришел. Мог исчезнуть, не сказав, как меня любишь… — она всхлипнула.
— Настя! — сказал Крайнев. — Я тебе обещаю… Жизнью клянусь… Даже если придется остаться здесь… С Соней не получилось, но я что-нибудь придумаю.
— Хоть бы глазком взглянуть, как там в будущем! — сказала Настя. — У вас нет войны?
— Нет.
— А голода?
— Нет.
— Коммунизм?
— Нет.
— Но людям хорошо?
— По-разному. Есть богатые, есть бедные…
— Главное, что не война, — согласилась она. — Ты в каком городе живешь?
— В Москве.
— Правда? — изумилась она. — Я дальше Города нигде не была. Вот бы посмотреть!
— Посмотришь! — сказал он со страшной решительностью. — И не только столицу. Мы полетим к морю. Хочешь — в Испанию, хочешь — в Грецию, можно в Турцию или Таиланд…
— Нам разрешат?
— У нас не спрашивают разрешения. Садятся в самолет и летят.
Она захлопала в ладоши.
— Я не никогда не видела моря. И папа не видел. Даже не представляю, какое оно!
— Большое, теплое и ласковое. Мы ляжем на берегу, волны станут подкрадываться и щекотать нам пятки. Они игривые…
Она засмеялась. Крайнев взял ее ладошки, стал целовать — пальчик за пальчиком.
— Никому не рассказываю, что ты мне руки целуешь! — сказала Настя. — Чтоб не завидовали.
— Я больше не буду! — сказал Крайнев.
— Что ты! — испугалась Настя. — Целуй! Мне приятно.
— Целовать будем другие места!
— Какие? — шепотом спросила Настя.
— Такие! — сурово ответил Крайнев.
Настя покраснела и стала расстегивать пуговицы на платье.
— Одного не могу себе простить, — вздохнула, — как я сразу не догадалась с чабрецом?…
Они постоянно были вместе. Крайнев забросил домашнюю работу, Насте поневоле приходилось заниматься. В такие минуты Крайнев или помогал, или сидел, наблюдая за ней. Она чувствовала его взгляд, оборачивалась и улыбалась… Волна нежности накатывалась на Крайнева, такая сильная, что проступали слезы. Закончив работу, Настя присаживалась рядом или забиралась ему на колени; они могли сидеть так часами, ни о чем не говоря. И без того было хорошо. Семен, видя все это, перебрался жить в баню, а в дом заглядывать лишь поесть или позвать зятя пособить каком-либо деле. Днем молодожены не ложились в постель. Настя стеснялась — вдруг кто-то зайдет, а он не хотел ее огорчать. Все равно темнело рано, и ночи стояли зимние, длинные. Они ждали их с затаенной радостью, вместе бежали запирать дверь. После чего Крайнев брал ее на руки, нес за ширму, она в это время расстегивала пуговицы на платье и распускала косы. Он опасался вызвать у нее стыд, ласкал бережно. Она отдавалась ему с радостью, а после нежно целовала, отчего у Крайнева наворачивались слезы. Они засыпали, обнявшись, и просыпались вместе; стоило одному встать, как другой тут же подхватывался. В баню они ходили вдвоем. Настя расплетала косы; волосы, густые, тяжелые, падали, закрывая ее до пояса. Она обожала, чтоб он ее мыл, жмурилась от удовольствия, и в свою очередь старательно терла ему спину мочалом. В предбаннике он с головой укутывал ее в тулуп и на руках нес в дом, чтоб, не дай бог, не простудилась. Она сидела внутри тихо, как мышка. В доме Настя сразу располагалась перед открытым зевом печи, сушила волосы, медленно расчесывая их гребнем, а он наблюдал за ее движениями, тая от счастья. Еще они искали друг у друга в головах. Насекомых по деревням хватало, принести в дом вшей было проще простого. «Как обезьянки!» — шутил Крайнев, но, стесняясь даже себе признаться, очень любил, когда она перебирала его волосы тонкими пальчиками. В свою очередь он поддевал гребнем прядь любимых каштановых волос, перебрасывал на сторону, тщательно исследуя образовавшийся пробор. Дурачась, он часто притворялся, что ловит насекомое, топотал подушечками пальцев по пробору, она фыркала и смеялась…
