Чужой среди своих (СИ) - Панфилов Василий Сергеевич "Маленький Диванный Тигр"
А на барже у мамы включилось извечное «Ешьте, чтобы не пропало!» И мы ели… Господи, как мы ели… через не могу, через не хочу, через надо и укоризненный взгляд…
Так что есть я не хочу, а вот…
— Туалет вон там? — осведомился я несколько напряжённо, ощущая старый, но ещё не прочитанный (для таких случаев и берёг) «Советский спорт» в кармане куртки.
— Ага… — отозвался Лёвка, — я покажу!
— А потом мыться с дороги! — решительно постановил дядя Боря, и добавил внушительно, веско проговаривая каждое слово:
— В нашем Дворце Спорта душ есть!
Намыливая руки крохотным, потрескавшимся коричневым обмылком, вполуха слушаю Лёву, который таки нашёл свободные уши…
« — Да тьфу ты! Всего пять минут, как еврей, а уже местечковый акцент в мыслях прорезался, — ужаснулся я, -Откуда только… А-а! Точно! Сериал «Ликвидация» и Гоцман… что значит — мастерская работа! Намертво приклеилось, на две жизни!»
… а троюродный брат (!) тем временем, перескакивая с дворовых разборок до запутанных родственных связей, упоённо вываливает на меня всё, что считает важным.
— Ага… — рассеянно киваю я, смывая мыло, — а они? Так, так…
— Воду надо принести, — сообщил Лёва, привставая на цыпочки и заглядывая в бачок уличного рукомойника, — Сейчас… я тебе и колонку заодно покажу!
Заскочив в близлежащий сарай, стоящий без всяких замков, лишь с одной проржавевшей щеколдой, давно не используемой по назначению, он чем-то загремел и почти тут же выскочил со старым металлическим ведром.
— Пошли! — мотанул кузен стриженой головой, — Минут пять у нас точно есть! Пока мама не навешает папе уши, она его не отпустит.
Киваю, подмечая словечки из русского для не русских, ведь это теперь и моё, родное! Зачем мне вообще всё это…
« — А своих узнавать! — ёрнически вякнуло подсознание, — Я ж теперь этот… сионист! Скажет кто-то «Таки да» или что-то такое же, и я тут же пойму, что он или из наших, или из Одессы! А нам, евреям, положено держаться вместе и стоить козни все остальным!»
Ёрничество моё, впрочем, несколько натужное, вымученное. Убедившись в туалете, что я — точно (!) еврей, и таки да — Моше не только по папе и маме, но и, судя по тому самому, ещё и по записям в синагоге, впал в несколько меланхоличное настроение.
В голове, разом, мешая друг другу, крутятся мысли о том, как я мог не заметить… хм, паспортных данных, так и о вынужденном пересмотре многих жизненных ценностей. Не знаю толком, чего уж мне там придётся пересматривать, но полагаю, какие-то вещи пересмотрятся сами собой…
Я не антисемит, упаси Боже! Были у меня и друзья евреи, и отношения, и деловые контакты, и всё было нормально. Собственно, о еврействе некоторых из друзей или деловых партнёров я узнавал годы спустя, и не то, чтобы они это скрывали, а просто всем было плевать.
Ну, евреи… а я вот русский! Был… Ещё немножечко финн, удмурт и эстонец, если верить генетической экспертизе. В прошлом…
Но вот как теперь быть с государством Израиль? Как теперь прикажете о нём думать? Раньше я относился к Израилю с ноткой осуждающего понимания. Дескать, молодцы и всё такое… но ведь есть и засилье религиозных мракобесов, а ещё они бедных палестинцев угнетают!
Не особо интересовался, да и вообще, можно сказать, не интересовался… а так, поверхностно всё. Но теперь меня всё это напрямую касается, и вот что-то мне подсказывает, что бытие может здорово переформатировать сознание!
« — А ещё есть дело врачей, — услужливо подкинуло подсознание давешнюю фотографию из пожелтевшей газеты, — безродные космополиты и знак равенства между сионизмом и расизмом[ii], пятая графа и прочие радости… и всё это — на мне! Чёрт…
Я ещё раз покосился на Лёву, идущего по левую руку от меня. Чернявый, носатый, изрядно лопоухий…
« — Но хотя бы имя нормальное! — иззавидовался я, — Лев! А тут… Чёрт! Я ж теперь натуральный персонаж из еврейских анекдотов. Там кого ни возьми — либо Рабинович, либо Мойша! А если я ещё и…»
Помотав головой и выбросив из неё самое страшное, я невольно ускорил шаги, проходя за угол.
— Во-он там колонка, — показал Лёва, и тут же пошёл медленнее, забормотав себе под нос что-то на идише.
— Прости? — переспросил я.
— Витька Долгов… — процедил сквозь зубы кузен с искренней ненавистью, — с дружками! Это, я скажу тебе, такой шнорер[iii] и мудак!
— Ага… — озадаченно сказал я, в свою очередь замедляя шаг, и пытаясь разглядеть в фигурах подростков пресловутого Витьку.
Возле колонки, стоящей на бетонном возвышении, трое мальчишек примерно моих лет или чуть старше, и, чуть в стороне, две девчонки лет десяти-одиннадцати, одетые очень просто, и я бы даже сказал — бедно. Впрочем, здесь вообще бедненько одеваются, а дети носят латаное-перелатаное, доставшееся чуть ли не через пятые руки, ничуть этого не смущаясь.
— Эй! — услышал я, а затем раздался нахальный свист, от которого у меня на загривке волосы встали дыбом — от возмущения и предвкушения.
— Заметили… — выдохнул Лёвка обречённо.
— Бить будут? — деловито осведомился я, незаметно разминая кисти.
— Ну… может и нет, — дёрнул щекой кузен, не очень-то веря своим же словам.
— Носатый! Ты глухой ко всему, жидёныш? Давай сюда… — он добавил несколько выражений, от которых я поморщился. Лёвка выдохнул, и, покосившись на меня, как-то весь напружинился.
« — Драться приготовился, — понял я, — Никак гостя защищать собрался? А, ну да… мама чуть не сходу вывалила, что я мальчик болезненный…»
Лёва пошёл вперёд с обречённым видом, и троица недругов неторопливо, вразвалочку, двинулась навстречу.
— Я те чё говорил, Носатый… — как бы не замечая меня, начала предводитель, белобрысый, коротко стриженый мальчишка лет пятнадцати, держа руки в карманах.
« — Подрастёт ещё чуть, и все бабы его, — с невольной неприязнью отмечаю я, — практически Ален Делон в юности!»
— А это кто? — будто только сейчас заметив меня, поинтересовался красавчик, плюя мне под ноги так, что плевок лёг под самый рант ботинка, забрызгав носок, — Что за хуй мамин?
Его дружки с готовностью захихикали, а я, поморщившись, продолжил движение, и, не останавливаясь, провёл классическую «двоечку», многажды отработанную за последние недели. Левый прямой, правый боковой…
Дважды клацнула челюсть, и я, не глядя на оседающего у моих ног Долгова, делаю шаг вперёд.
— Ах ты су… — не договаривая, отшатнулся от меня второй, выставляя вперёд руки и делая спешный шаг назад, прогибаясь в пояснице. На автомате, не глядя, пробиваю ему по голени боковой частью подошвы, и, в лучших традициях уличного муай-тай, бью вдогонку коленом по физиономии, растягивая связки в паху.
— … вот тебе! — Лёвка уже повалил своего недруга в пыль, и, сидя на нём, с упоением колошматит по физиономии. Ощутимая разница в возрасте, росте и весе его не смутила… и да, в своих предположениях насчёт кастета в карманах приличного еврейского мальчика я оказался не прав. Свинчатка.
— Дамы… — слегка кланяюсь захихикавшим малявкам, приподняв кепку, и ставя пустое ведро с их тележки к колонке.
— Да я тебя… — начинает Долгов, неуверенно вставая с земли и добавляя цепочку грязных, но плохо связанных между собой ругательств, снова задевая маму, да не чью-то абстрактную, а вполне конкретную, мою.
— Фу, как некультурно… — не дав ему встать, пробиваю по-футбольному в голову, но впрочем, аккуратно, дозируя силу. Тот свалился и затих было, но вскоре завозился в пыли, а несколько секунд спустя, неуверенно сев, наблевал себе под ноги.
— Ну, жив будет… — отметил я, ставя девочкам на тележку полное ведро.
« — А сердце колотится, — отмечаю машинально, стараясь делать вид, что происшествия такого рода для меня ежедневная обыденность, — Всё ж таки опыт — это одно, а… хм, новенькое, необмятое подростковое тело, со всеми стандартными для подростка реакциями — совсем другое!»
Вместе с Лёвкой мы помогли хихикающим девочкам наполнить вёдра, а потом в четыре руки чистили изрядно увозившегося кузена от пыли, крови и бог весть, какой ещё дряни. Вышло откровенно неважно, но тот не расстроился, явно принимая подобные неприятности как неизбежную часть жизни.
