Спаситель (СИ) - Прохоров Иван

– В такую погоду мы с дочкой любили ходить в лес, кататься на лыжах…

Воевода резко повернул голову и обнаружил, что напротив соседнего окна стоит вовсе не Варлаам, а какой-то высокий человек в странном черном одеянии – со своими ниспадающими черными волосами, короткой бородкой, спокойным лицом и умными глазами, этот человек даже чем-то напомнил ему Христа с иконы Симона Ушакова «Великий Архиерей».

Между тем, странный человек, будто не замечая воеводы, продолжал говорить, мечтательно глядя в окно:

– Я рано научил ее кататься. Ей поначалу не нравилось, но я думаю, если ты родился в России, ты обязан хорошо ездить на лыжах. Хотел бы я показать ей эту горку, думаю, она бы ей понравилась.

Говорил человек чудно́, однако уверенное не по чину выражение лица его, поза с заложенными за спину руками и поведение в целом воеводе не нравились.

Незнакомец повернул к нему голову.

– У тебя ведь тоже есть дочь?

– Ты кто таков? – строго спросил воевода.

Незнакомец только усмехнулся и снова отвернулся к окну.

– Ты слышал, Иван Иванович, что в Москве теперь новый царь? – сказал он флегматично. – Заточил свою сестру в монастырь. Рубит головы направо и налево. Создает свою армию. Скоро станут звать его Великим. Знаешь его имя?

Воевода вдруг заподозрил, что незнакомец ведет себя так уверенно неспроста. А может статься и потому, что он какой-то тайный посланник из Москвы. Не зря он, явно не здешний, знает его имя – значит знает и кто он и по всей видимости имеет основания так вести себя с самим воеводой.

– Петр Алексеевич. – Ответил воевода, продолжая пытливо буровить незнакомца взглядом.

– А второго?

– Второго?

– Второго государя.

Воевода наморщил лоб и вдруг будто удивившись внезапному открытию, произнес:

– Иван…

Человек снова посмотрел на него.

– В Кремле еще стоит двойной трон, а ты имя едва вспоминаешь.

Воевода призадумался, растерянно разглядывая диковинное одеяние незнакомца, а потом будто опомнился – тряхнул головой, словно сбрасывая с себя наваждение.

– Вонми-ка, – произнес он, уперев руки в бока, – ежели по добру и милости моей, не скажешь немедля кто ты, какого чину, по чьему велению зде пребывати и где настоятель Варлаам, овый зде должен быти, велю схватить тебя, да хорошенько пропесочить батожьем, авось людской язык вспомнишь и яко вести себя пред боярином!

Незнакомец смиренно опустил голову с тихой улыбкой – будто любящий родитель, вынужденный терпеть капризы своих детей.

– Иногда то, к чему мы стремимся, оказывается совсем не тем, чего мы хотим на самом деле. – Произнес он, поднимая на воеводу небесный взгляд.

– Чаво?

– Неважно кто я. И настоятель тебе не поможет. Ты и сам это знаешь. Время советов и дум ушло, Иван Иванович, пришло время действий. Поэтому я здесь.

Воевода прищурился и показалось, будто он впервые начал понимать, что это за человек и главное, что он тут делает прямо сейчас.

Незнакомец словно прочитал его мысли и кивнул.

– В разряде есть еще те, кто готов поддержать тебя и сделать за тебя все необходимое.

– Тебя послал Варлаам?

– Да забудь ты уже о нем.

Воевода сунул ладони за пояс, отставил ногу и чуть отклонив корпус назад стал изучающе разглядывать незнакомца.

– Еже тебе годе?

– Для начала вернуть тебе власть в разряде.

Воевода прищурился, взгляд его стал пытливым.

– Кто ты?

– Тот кто может помочь.

– Как?

– Убрать того, кто тебе мешает.

– Ин еже тебе с того?

– Ответная услуга. И она будет стоить намного дешевле того, что забирает у тебя Карамацкий.

Воевода вдруг криво усмехнулся.

– Он подослал тебя.

– Зачем это ему? Ты же не думаешь, что для него большая тайна твое желание, чтобы он сгинул? Иван Иванович, все что он может сделать с тобой – он уже сделал. Остальное – просто твои фантазии.

Под окнами прошла небольшая группа монахов. Оба поворотили головы, посмотрели на них. Один думал, второй ждал.

Затем воевода поднял взгляд на незнакомца.

– Не ведаю кто послал тебя – Карамацкий ли, взаправду ли купцы им обиженные али может и сам дьявол. Токмо с чего ты взял, мил человек, еже мне надобен твой товар?

Незнакомец шагнул к нему, склонил голову.

– Подумай, Иван Иванович.

– О чем же, братец?

– Кем ты хочешь быть в этом разряде – Петром или его слабоумным братом Иваном. – Прошептал он, после чего развернулся и зашагал к выходу, но у самых дверей остановился, оглянулся.

Воевода смотрел ему в глаза.

– Если надумаешь – отправь своего человека на Волацкую ярмарку, пускай спросит там Гегама, торгующего железными яблоками. Только не медли, воевода, мой подарок без дела долго лежать не будет.

***

На улице Завадского поджидали двое легких саней, запряженных в резвые пары.

– Яко ключилося? – спросил Данила, едва Завадский прыгнул к нему в сани.

– По крайней мере, мы друг друга поняли. Придется, правда, помочь ему с принятием решения. – Ответил Завадский, и откинув крышку часов, крикнул: – Живей, Антоха!

Быстрые сани в сопровождении четырех всадников тотчас помчали с горы, поднимая вокруг себя ворохи снежной пыли.

За час добрались они до деревни Муреновки. Там Завадский пересел на коня и верхом вместе с Антоном помчался дальше. Минут через двадцать добрались до разрушенного моста через Ушайку. Из-за зарослей им навстречу вышли двое – подполковник Артемьев со своим денщиком Бартошниковым. Завадский спешился и оставив коня Антону пошел им навстречу. Артемьев тоже приказал денщику остановиться и встретился с Завадским один на один.

– Опаздываешь, – сказал Артемьев.

– Вини воеводу своего, подполковник, зело он у вас нерешительный.

– Так он согласен?

– Думает.

Артемьев покачал головой.

– Не годе.

– Наберись терпения, Олег Павлинович, уже полпути позади.

– Карамацкий убо чует, еже происходит.

– Кого подозревает?

– Коегаждо. Ин это-то и худо. Он убо не токмо умом, сколь чутьем крепок, ин оно у него сый дьявольское.

– Дай мне еще неделю.

– Да ты обезумел!

– А ты? Не забывай, подполковник, обратной дороги нет.

Артемьев усмехнулся.

– Егда мне Бартошников передал письмо от шурина своего – Мартемьяна Захаровича я подумал было – навет. – Подполковник поднял руку, сблизив большой и указательный пальцы. – Во-то настолько ты от погибели своей был.

– Мартемьян Захарович говорил, что ты разумный человек. – Парировал Завадский. – И он не обманул – ты сделал правильный выбор.

– Ты не забывай токмо – забав зде негли. Неделя – зело долго, загубим дело.

– Спешка точно загубит.

Артемьев покачал головой.

– Ты просто не знаешь Карамацкого. От ярости он умнеет.

– Зато ты знаешь. Вот и подбрось мне что-нибудь.

– Еже?

– Что-нибудь чего, я не знаю.

Артемьев призадумался, надул свои и без того одутловатые сизые щеки.

– Ин завелся тут у нас в разряде Стенька что ли навроде потешного. Обаче холопы уже в четырех сепях взбунтовались – режут купцов, откупных, грабят и бегут в леса. Шутка ли – Карамацкий мне поручил сих голчарей имать. – Артемьев вдруг прищурился. – А это чай не твои все подлости?

Завадский усмехнулся.

– Это игры для дурачков, но я кажется знаю чьих рук это дело.

– Чьих?

– Оставь пока, нам это на руку. Расскажи лучше, что известно тебе о тайных распрях между Карамацким и воеводой?

Артемьев почесал лоб, опустив взгляд на снег.

– В глаза они каждый другому улыбаются, а сый [на самом деле] ненавидят друг друга. Ин кому сие втай? Полковник убо совсем обезумел. Повсюду мнятся навадчики ему, заговоры, от шороха козлом скачет, рындарям зубы выбивает. Уже троих слуг до смерти забил. Ин боле всякого страшится он еже воевода съябедничает на него, посему давеча запугал он посыльных – поставил на дорогах в Москву и Тобольск караулы и проверяет все фигуры, овые идут от приказной избы и воеводы в Москву и Тобольск. О том никто и не ведает, даже сам воевода.