Ребекка Донован - Что, если?..
Мы сидим рядом на ватрушках, положив одеяла на колени, и жарим зефир на палочках, которые нашли в лесу. Я их обстругал, и получились нормальные шампуры.
Поворачивая зефир над огнем, я все размышляю о вопросе Ниель. И что ее так переклинило на внешности? В старшей школе она дружила с тремя такими любительницами судить по внешнему виду, что еще поискать. У них весь мир вокруг этого вращался. А Ниель такой подход явно раздражает. Но почему же она в таком случае выбрала в друзья именно их?
* * *– Кэл! – вопит Рей, увидев, что я иду по тротуару. – Ты куда?
Я жду, пока она меня не догонит.
– К Николь. Она уже должна вернуться, но я ее еще не видел.
– Где там она была все лето, говоришь?
– Не помню, – отвечаю я. – Что-то с балетом связанное, кажется.
Мы уже собираемся свернуть на дорожку, которая ведет к ее дому, но тут дверь открывается, и появляются три смеющиеся девушки, все нарядные, словно сошли со страниц глянцевого журнала.
По бокам от Николь идут Эшли Кинсли и Виктория Норт. Я знаю обеих – их старшие братья дружат с моими старшими братьями. Они не из нашей школы, а из другой, из Кантона. Эти девицы явно косят под старшеклассниц: короткие юбки, завитые волосы, тонны косметики.
– Привет, Николь, – говорю я.
Она не видела нас с Рей, поскольку мы стояли за машиной ее мамы.
– Это еще кто такие? – спрашивает Виктория и разглядывает нас с гримасой отвращения.
Я, не обращая на нее внимания, поправляю очки на носу.
Николь пожимает плечами и даже не смотрит в нашу сторону.
– Николь? – окликаю я подругу снова, не понимая, почему она так странно себя ведет.
Эшли морщит нос, как будто тут чем-то воняет, и презрительно интересуется:
– Это что, твои друзья?
– Уже нет, – тихо отвечает Николь.
На нас она так и не смотрит.
– Да ты что такое несешь? – возмущается Рей. – Эй, Николь, ты это серьезно?
Николь садится в машину, на переднее сиденье и, не отвечая, захлопывает дверь.
Что это значит? Почему она держится так, будто мы для нее больше не существуем? Ничего не понимаю.
Рей резко поворачивается и быстрым шагом уходит прочь по тротуару. У следующего дома оглядывается:
– Кэл! Долго тебя еще ждать?
Из дома выходит миссис Бентли и запирает за собой дверь.
– Здравствуй, Кэл. Николь уже познакомила тебя со своими новыми подругами из балетной студии, куда она поступила этим летом?
– Ммм, да, – отвечаю я.
Сам не понимаю, зачем вру, просто знаю, как серьезно родители Николь относятся к ее манерам, и, как бы она себя ни вела, не хочу, чтобы у нее были неприятности.
– Вот, собираюсь свозить девочек в центр за покупками. Ну ладно, Кэл, очень рада была тебя увидеть, – говорит миссис Бентли и улыбается, как всегда, какой-то странной фальшивой улыбкой. – Всего доброго.
– До свидания, – механически отвечаю я.
Медленно разворачиваюсь и иду к дому. Рей уже у себя в гараже, от души дубасит по барабанам.
* * *После этого Николь никогда больше с нами не разговаривала, и я до сих пор не представляю почему. Я тогда еще не пришел в себя после того письма, что написала мне Райчел всего каких-то пару месяцев назад. И не стал выяснять отношения с Николь: не мог услышать еще и от нее обидные слова. А потому попросту оставил ее в покое. Она же ясно дала понять, что больше дружить со мной и с Рей не хочет.
Ниель придвигается поближе.
– Эй! О чем задумался? – спрашивает она, закидывая мне руки за шею.
Я так старался убедить себя, что Николь и Ниель – два разных человека. Но ведь Ниель – это и есть Николь. И я не могу вечно прятаться от правды. Я открываю рот, чтобы задать все вопросы, на которые у меня до сих пор нет ответов, в том числе – почему она тогда, много лет назад, вдруг перестала с нами разговаривать? Но не могу этого сделать. Она такая… счастливая. Не хочется погасить этот блеск в ее глазах.
– Ну до чего же ты красивая, – вырывается у меня вместо этого, и она вся напрягается. – Только не бей, – умоляюще говорю я: мне вдруг делается страшновато, как бы она и впрямь меня не покалечила. – Но ты заслуживаешь правды, и я хочу первым тебе ее сказать. Поверь, дело не только в том, что у тебя такие сумасшедшие голубые глаза, невероятно мягкие губы и убийственно идеальная фигура. – Рот у нее изумленно приоткрывается. Может быть, я не совсем удачно выразился. – Ты красивая, потому что совершенно не думаешь о своей красоте. Мне кажется, я понимаю, почему ты так злишься, когда о тебе судят по внешности. Черт побери, ты же не виновата, что потрясающе выглядишь! Это от тебя не зависит. Такой уж ты уродилась.
Ниель все смотрит на меня, не в силах выговорить ни слова.
– Но от тебя зависит другое – то, что скрывается за этой внешностью. Можешь сколько угодно прятаться за не по размеру большими шмотками, можешь не заботиться о своей прическе, – все равно ты потрясающе красивая. И я рад, что увидел, какая ты на самом деле. Не только в обнаженном виде, хотя это… это меня изменило… навсегда. – У Ниель сужаются глаза. Я смеюсь и поскорее договариваю, пока не упустил момент или не лишился какой-нибудь части тела: – Я увидел твою доброту, твое бескорыстие, твою непосредственность. Когда я смотрю, как ты живешь, у меня просто дыхание перехватывает. Твоя жизнь полна возможностей. Тех возможностей, которые большинство людей упускают. А сейчас я хочу ответить на тот твой вопрос. Да, Ниель, даже если бы я не мог тебя видеть, меня бы все равно к тебе тянуло. Я в самый первый же день подумал, что никогда еще не встречал такой красивой девочки, – еще в детстве, когда ты вышла из машины в своем желтом шелковом платье. И, даже рискуя получить от тебя по физиономии, я…
Ее губы закрывают мне рот, милосердно обрывая мое невнятное бормотание. Иначе бы я никогда не остановился. Я немедленно вспыхиваю и таю от ее прикосновений, а Ниель расстегивает на мне куртку, просовывает руки под рубашку, изгибается и оказывается сверху. Да черт с ними, с двадцатью градусами ниже нуля, мне все равно. Я скидываю куртку, рубашку и раздеваю Ниель с такой лихорадочной быстротой, как будто от этого зависит моя жизнь.
Накидываю одеяло на ее голые плечи. Изо рта у нее вырываются глубокие вздохи, когда она укладывается на меня. Во мне полыхает такой огонь, что хватило бы озеро растопить.
Ниель проводит губами по моей шее. Шепчет на ухо:
– Ты первый человек, с которым я чувствую себя красивой. – Потом целует меня так медленно, так нежно, что сердце болит, но мне хорошо. Так хорошо, что лучше и быть не может. Я не замечаю, что Ниель плачет, пока слезы ее не капают мне на щеки.
Я притягиваю ее к себе и целую, чтобы она знала: каждое мое слово было искренним.
* * *Мы смотрим, как убегают последние секунды старого года, головешки костра дотлевают в темноте. Когда часы на моем телефоне показывают полночь, я почти жду, что сейчас в небо рванутся фейерверки, или раздастся крик сотен голосов, или эти дурацкие рога затрубят. Но вокруг тишина. И это прекрасно.
– С Новым годом, – говорит Ниель и целует меня. Забирается поглубже под одеяла, которыми мы укрыты.
– С Новым годом, – отвечаю я и обнимаю ее крепче. Мы оба тщетно стараемся унять дрожь. – Вечно у нас все не как у людей, правда? Это кому рассказать: празднуем Новый год голые, на надувных санках, у обледенелого озера. Слушай, а тебе не кажется, что уже хватит изображать из себя моржей?
– Пора в душ! – вдруг выкрикивает Ниель, вскакивает вместе с одеялами, в которые она замотана, и вприпрыжку бежит босиком по снегу к пикапу.
– Чтоб тебя, Ниель! – ору я, глотаю ледяной воздух, сжимаюсь весь и шарю вокруг в поисках нашей одежды. Слышу, как за спиной заводится пикап. – Да ладно, не беспокойся, я сам твои вещи соберу, если ты такая безответственная, – ворчу я непонятно на кого: она-то уже в машине. Застегиваю штаны и натягиваю рубашку через голову. Должно быть, еще никогда в жизни я с такой скоростью не одевался.
Закинув одежду Ниель в пикап и привязав сзади санки, я забрасываю костер снегом. Когда забираюсь в машину, там уже тепло: какое облегчение, ведь я промерз буквально до костей. Потираю руки над печкой и пытаюсь вернуть чувствительность пальцам.
Ниель свернулась в клубочек под одеялами, только лицо видно, и я невольно вспоминаю, как мы сюда приезжали в прошлый раз и тоже замерзли как собаки. Пожалуй, не стоит больше сюда возвращаться… никогда.
– Извини, что оставила тебя одного вещи собирать. Просто даже думать не хотелось о том, чтобы одеваться на морозе – это же наверняка пытка.
– Да уж, – заверяю я ее. – Это ты правильно догадалась. И знаешь что? Я тебя на руках в квартиру не понесу. А может, еще и специально припаркуюсь подальше от двери, тебе назло.
