Олег Измеров - Дети Империи
Нина отпрянула от него легко, неожиданно, порывисто; ее глаза озорно сияли, краска на губах размазалась, она пыталась перевести дух и меховая оторочка декольте так и ходила от глубокого дыхания.
— Ну как? — кокетливым голосом спросила она.
— Ты шедевр…
— Тогда допиваем бокалы и продолжим свободно терять голову.
Нина щелкнула выключателем радиолы и отвезла столик на кухню, где хлопнула дверца электрохолодильного шкафа. Через пару секунд она уже показалась со стороны двери в спальню, освещенную люстрой с ностальгическим красным шелковым абажюром с бахромой. Размазанная помада была уже стерта с ее лица, горящего здоровьем и восторгом.
— Ну чего же ты стоишь? Выключай свет, и идем разлагаться.
14. Игры без разума.
В комнате стояла тишина. Даже ночной шум улицы не доносился через сдвоенные окна — то ли остекление было такое мощное, то ли снаружи все вымерло. Холодильник на кухне не тарахтел — видимо, автоматика его выключала. Виктор лежал на спине с закрытыми глазами и в голову его лезли разные мысли.
Первое. Не относится ли Нина к агентессам Ковальчука по профилю случайного знакомства? Хотя… это слишком уж сложно получается. Это надо еще сделать из нее талантливую художницу, внедрить заранее в местную богему (никто вчера не удивился ее награждению), какой глобальный заговор в духе Яна Флеминга… Случайное знакомство организовать проще. Да и не похоже, чтобы для нее все это было работой. Игра, развлечение, а больше всего — вдохновение.
Второе: не потерялся ли дерринджер? Нет, вроде затылком чувствуется. Виктор вчера, улучив момент, когда Нина выскакивала из комнаты, переложил его из кармана в обширное портмоне и засунул под подушку.
Третье. Его так и не озарило насчет "Атиллы". Впрочем… может, он тут валяется, а где-то там в подсознании обрабатывается вводимая информация и в какой-то момент — бах! — пошел принтер листочки печатать. Главное — терпение… у Юлиана Семенова, что ли это было? С такой жизнью одни детективы в голову лезут…
Он повернулся набок и приоткрыл один глаз. Комната была озарена бродвейским светом иллюминации на Сталинском Проспекте и в Сквере Советском. Нина стояла у одного из высоких окон комнаты, опершись обеими руками на широкий подоконник, слегка согнув левую ногу в колене, и смотрела на улицу, подставляя свою свободно дышащую, не прикрытую ничем фигуру скудным лучам электрических лам и газосветной рекламы; казалось, будто она позирует для какой-то неведомой картины.
— Проснулся? — Она повернула к нему голову, на лице, черты которого не сумел исказить косо падающий свет, играла задумчивая улыбка. — Спи еще. Я приду. Просто тишина такая…
— Ты там как на картине.
— Может быть… Но у нас такую открыто не выставят. Античные можно, современные почему-то нет…
— Со временем разрешат.
— Может… У тебя под подушкой дамский револьвер.
— Это пугач. От собак. С холостыми.
— Ничего особенного, некоторым осодмильцам дают оружие… Тебе поручали оперативную работу? Можешь не говорить. Тут прошлую неделю на Петровской бандита взяли, он в Рыбинске инкассатора ограбил. Ваши не участвовали?
— Понятия не имею. Знаешь, где я участвовал? Это когда за линией стрельба была и вертолеты летали.
Нина заливисто расхохоталась.
— Ну даешь! Туда осодмильцев на пушечный выстрел не пускали. Слышал — там же ночью немцы с невидимого самолета десант высадили, и они на военный завод прорывались, взорвать хотели.
— С невидимого самолета?
— Ну да, из пластмассы, которая радиоволны не отражает. Про мины в пластмассовом корпусе слышал? А это самолет. Так вот, говорят, они на нем и удрать хотели, но его сбили, а потом в тот же день все разобрали по деталям и в Москву изучать увезли. Неужели тебе не говорили?
— Ну, мало ли что говорят…
— Все равно с пугачом не навоюешь. Был бы у тебя автомат…
— С автоматом, значит, нравлюсь, а с пистолетом не нравлюсь?
— С ним ты прямо как из штатовского боевика про двадцатые. Я в Москве на закрытых показах для деятелей искусств видела. Ну ты сам посмотри, похоже — как будто это небоскреб, а там старый Чикаго.
Виктор поднялся, подошел к окну и стал рядом, опустив правую руку на изгиб талии Нины; ее тело упруго подалось легкому нажиму его пальцев.
— Похоже… А такому искусству ты тоже по боевикам выучилась или Камасутру читала?
Его вопрос снова рассмешил Нину.
— Ну разве этому по книжкам научишься? Просто делаешь так, чтобы обоим было хорошо, и не думаешь… Тоже спросил — "нравлюсь, не нравлюсь"… Хорошо, я на вечер блузку не надела, а то как тебя увидела, так пуговицы сразу бы посыпались. Запалил девушку сразу с четырех сторон…
Она слегка изменила позу, почесав лодыжкой лодыжку.
— Воскресенье уже… Сегодня ты уйдешь, и никто не знает, повторится ли наша встреча или нет.
— Почему так считаешь?
— А то нет? Так природой заведено. Мужику каждый раз интересна новая, он по природе своей должен как можно больше новых женщин узнать, чтобы род продолжался. А женщина среди вас всегда одного своего ищет. Я своего пока не нашла. Могу тебя удержать. — Она сверкнула из-под ресниц роковым взглядом. — Но не буду. Летай. Ты мне свободный люб.
— Так и выпустишь?
— А что? С иными трудно, они сразу привязываются… и что потом делать? Сердцу ведь не прикажешь… а они потом мучаются… зачем?.. А ты как-то сразу понял, почувствовал, что это не всерьез, что это кровь играет… и так легко с тобой, словно тоже летаешь… Э-эх…
И она, медленно прогнувшись, опустилась грудью на подоконник; на спине, словно крылья, проступили лопатки. Виктор быстро перехватил ее правую руку и завел за спину.
— Э, ты чего? Ай, щекотно! Ну, ты бесстыдник… — последние слова Нина произнесла каким-то восхищенным полушепотом.
Сквозь газовые шторы просвечивало солнце — окна были на южную сторону.
— О-хо-хонюшки! — глубоко потянулась Нина, сидя на постели. — Я пошла мыться. Слушай, ты всех так приятно загоняешь? Ладно, молчи.
Она пошла в ванную, откуда вскоре послышался шум льющей воды и ее голос:
— Вить! А Вить!
— Что случилось?
Нинон выглянула из-за полупрозрачной полихлорвиниловой занавески. По ее распаренному телу стекали струйки горячей воды из душа.
— А как насчет девушке спинку потереть? Только чур, не щипаться!
— …Ну все. Пока.
Они стояли на лестничной клетке перед открытой дверью лифта.
— Мне еще знаешь, сколько дел сегодня сделать? И выспаться. Я стою, а меня прямо стоя в сон клонит. И откуда ты такой?
Она заглянула ему в глаза.
— Иди. А то еще грустить по тебе начну. А это ни тебе, ни мне ни к чему. Ты вернуться должен.
— Вернуться куда?
— Вернуться куда. И к кому. Я не знаю. Знаю, что должен. Иди. Не забывай свою Нилон-Найлон. Ну иди же. У меня тоже сердце не из нейлона…
— Счастливо тебе, Нина. Я хочу, чтобы у тебя все сложилось.
— Счастливо тебе. И спасибо.
— Тебе спасибо.
— Заходи, будет время. Только по выходным. В будни мне некогда. Все, я пошла.
Закрылась дверца, лифт пошел вниз. Виктор помахал вслед из кабины сквозь стекла двери; Нина послала воздушный поцелуй и скрылась из глаз; на следующем этаже он услышал, как наверху захлопнулась дверь.
"Даже если будет сердце из нейлона, мы научим беспокоиться его…"
За Виктором закрылись масcивные двери подъезда. Навстречу ему пролетела стая голубей, и ветер стряхнул на него колючую снеговую пыль с верхушек деревьев Сквера Советского.
Он решил проверить гипотезу.
До сих пор он или ходил по намеченным кем-то направлениям, или ездил. Если это виртуальная реальность, то, отступив от стандартных маршрутов, он должен выйти на край карты или куда-то, где ничего особого нет, сэкономили на объектах.
Вместо того, чтобы пройти к остановке, он пошел наугад, вверх по Советской, дошел мимо каких-то стройплощадок до нового стадиона и парка, пересек Трудовую, узнав в посторойках впереди довоенные дома слева и городскую тюрьму справа, знаменитую тем, что в ней когда-то сидел Чкалов. Кирпичные довоенные многоэтажки конструктивистского стиля продолжались до поворота, где в его бытность стоял двухэтажный гастроном, а дальше пошла малоэтажная шлакоблочная застройка вдоль дороги — судя по аккуратно выведенным на фасадах гипсовым цифрам, она была возведена в сороковые. За стандартными домами тенью следовал одноэтажный частный сектор. Протоптанная вдоль дороги тропинка сужалась, и в конце концов вывела Виктора в поле, где Советская превратилась в кусок шоссе, упиравшегося в дорогу вдоль деревянного крашеного забора, что ограждал летное поле. Виктор не поленился протопать до забора, нашел там место, где доска чуть отходила, и сунул голову в дыру. За забором не было ничего не знакомого; крутились радиолокаторы, стояло несколько кукурузников и вертолетов, пара двухмоторных серебристых машин, похожих то ли на Ли-2, то ли на Ил-14, виднелись вдалеке, ближе к серому зданию ангара; только стеклянного кирпича корпуса аэропорта не было видно, его построили уже к семидесятым.
