Алексей Волков - Клинки надежды
Да ну этих влюбленных! Поругаются из-за какой-то ерунды, а потом переживают, будто рухнул весь мир.
Нет, мир действительно рухнул. Обрушился на бедные людские головы, вызвал сотрясения мозгов, и не стоит удивляться, что нынче вокруг столько безумия. Только чьи-то любовные переживания здесь совершенно ни при чем.
– Эх, молодость, молодость! – не дожидаясь ответа, вздохнул Павел Петрович. – Вечно огорчаетесь из-за всякой ерунды! Другой бы на вашем месте был счастлив, а вам нет повода! Да я бы сам, так сказать, охотно поменялся с вами местами!
Мезерницкий посмотрел на доктора с невольным изумлением, и даже Ольга подняла чуть покрасневшие глаза.
– Только не думайте, что я спятил на старости лет. Посудите сами. Вам представилась уникальная возможность отдохнуть, выспаться, в конце концов. И вы еще будете утверждать, что это не повод для счастья? Что же тогда оно, по-вашему? Рубить, скакать, стрелять? Заметьте, сплошные действия, стремительные, не дающие возможности оглянуться. А человеку время от времени необходим покой, восстановление сил, здоровый сон…
Доктор сделал паузу, подбирая дальнейшие слова, и Мезерницкий немедленно вставил:
– Сон-то здоровый, а вот сам я больной.
– Пустое. Открою вам самую страшную профессиональную тайну. – Павел Петрович понизил голос, огляделся по сторонам и с видом заправского заговорщика произнес: – Больной выздоравливает тогда, когда хочет выздороветь. Повторяйте утром и вечером как «Отче наш»: «Я здоров», и увидите, что в положенное время на самом деле проснетесь здоровым. Вот самое лучшее и безотказное, так сказать, лечение.
Бледные губы корнета тронула слабая улыбка.
– Я здоров.
– Нет, не так, – не согласился Барталов. – В голосе должно сквозить убеждение. Я здоров. Здоров. Здоров. И говорить это надо не один раз, а минимум сотню. Никто же не выздоравливает, к примеру, от одной таблетки.
– Я постараюсь, доктор.
Барталов подмигнул корнету и бодро двинулся из палаты.
Ольга вскочила следом за ним, оказалась впереди и, когда Барталов невольно остановился, произнесла:
– Павел Петрович! Отпустите, пожалуйста, с отрядом. Очень прошу! Только не говорите, что раньше надо было просить.
– Ничего не могу поделать. – Доктор развел руками. – Аргамаков сам назначил число сестер. Видите, он даже меня не взял. Сказал, что здесь буду нужнее. Тяжелых все равно сразу будут доставлять сюда. Должен же их кто-то принимать!
– Павел Петрович!
– Не просите, Оленька. – Благодаря своему возрасту, Барталов мог себе позволить некоторые вольности в общении. – Вы же сами обещали, что будете дисциплинированной девушкой. А еще поверьте старому опытному человеку. Мужчине гораздо легче, когда в часы испытаний его возлюбленная не рядом с ним, а ждет в более спокойном месте. В противном случае он переживает за нее, может наделать глупостей. Глупости же на войне, так сказать, чреваты последствиями.
– При чем тут мужчина? – Кровь невольно прилила к щекам.
– Откуда я знаю, при чем? – Барталов воспользовался замешательством Ольги и с неожиданной сноровкой скрылся в ближайшей палате.
Девушка со злостью стукнула каблуком.
Мужчина! Придумают тоже, словно весь мир вертится вокруг них!
Глава шестнадцатая
Бывает так, что судьба ни с того ни с сего обрушивает на нас удар за ударом. Что ни делай – работа валится из рук, что ни задумывай – обстоятельства превращают все это в пыль. Сплошное невезение, против которого борись, не борись, но все равно не добьешься результата. А потом один только миг, и то, что никак не удавалось, вдруг получается без всяких усилий. Желанное подносится к тебе на блюдечке, пропавшее находится само, и поневоле начинаешь понимать, какая это прекрасная штука – жизнь.
Подобный поворот случился с Горобцом. Всю предыдущую ночь и почти весь день его преследовали неудачи. То оборотни, то офицеры не давали покоя, мешали продвигаться вперед. Люди, словно их подменили, никак не могли одолеть крохотного вражеского отряда. Артиллеристы стреляли не туда, пехота никак не могла подойти вплотную, а уж о кавалерии не стоит и упоминать.
И вдруг словно прорвало.
Как-то неожиданно легко вновь удалось связаться с братвой. Собратья-матросы твердо обещали не позднее чем завтра вечером напасть на Смоленск с другой стороны. Их было человек триста, огромное количество. Не полусолдатский-полукрестьянский сброд, бравые моряки, которым сам черт не брат, с десятком пулеметов, двумя орудиями и массой боеприпасов, они могли пройти сквозь всю губернию, даже не заметив, что там кто-либо был.
Следом прибежал торжествующий Гришка, с порога завопил:
– Отошли! Утекли, гаденыши!
Так неожиданно, что Горобец не сразу понял, о чем идет речь.
– Молодчага! – сообразив, Федор радостно хлопнул помощника по плечу.
– А то ж… – Здоровенное лицо Григория расплылось в довольной улыбке. – Все-таки вломили мы им по первое число и самое горло!
На крик примчался Янкель. Этот к бурному выражению чувств не привык, но тоже заулыбался, расцвел.
– Пленные есть? – вспомнил Федор.
– Нет, батька. – Григорий потупился, однако продолжал лучиться счастьем. – Они своих покойников с собой забрали. Драпанули на двух составах. Один броневик, другой – товарный с классными вагонами.
– …Мать! Надо было хоть рельсы в тылу у них раскурочить! – упрекнул Горобец.
– Дык я посылал эскадрон, а они дурнем нарвались на броневик, хотели его конной атакой взять, вот и полегли без малого наполовину.
– Дурни! – прокомментировал матрос.
Морской человек, однако, понимал, что нет смысла переть конницей на пулеметы. Особенно если эти пулеметы стоят на бронированном поезде.
Жалости к погибшим он не испытывал. Сами виноваты, так чего жалеть? Людей же и других найти можно. Желающих много. Гораздо лучше гулять по земле, чем сидеть на одном месте в ожидании, пока налетят на тебя.
Агитаторы с утра посланы по обе стороны от чугунки. Наверняка скоро вернутся с пополнением. Оружия, если что, в Починке пол-эшелона стоит. Винтовки Мосина и Арисака, берданки, с десяток ружей-пулеметов Шоша, несколько «максимов». Выбирай – не хочу. Даже пара трехдюймовок есть, не считая той, у которой офицерье так удачно накрыло расчет.
– Надо б преследовать драпунов. Мост когда-нибудь наладят?
– Обещают через полчаса, батька.
– Я энто полчаса чуть не с утра слышу, – нахмурился Горобец. – Передай: не сделают, из самих мост вылеплю и паровоз по ним пущу. Коль ни на что другое не способны.
– Момент! – радостно гаркнул Гришка и кубарем покинул вагон.
Даже непонятно, чему больше обрадовался. Возможности кого-то шугануть или тому, что батька такие слова держит. Сказал под паровоз, значит, под паровоз. Пущай еще спасибо скажут, что ничего особенного выдумывать не стал.
Пока Гришка бегал и, азартно матерясь, подбадривал строителей, вернулась одна из групп агитаторов. С ними заявились три десятка человек, частью конных, остальные же на подводах. С дробовиками, винтарями, револьверами.
– Дробовики выкиньте, – сразу распорядился вышедший к пополнению Федор. – Получите винтовки, дабы сподручнее было. От ваших дробовиков больше дыма, чем толку.
– Чуть опосля еще народ подвалит, – поведал старший агитатор. – Человек с полсотни. Тех, кто быстро собираться не умеет али с бабой проститься желает.
– Людей распредели. И паровоз в Починок пошлите, чтобы оружию привез. – Горобец хотел было уйти, когда один из прибывших с нескрываемой гордостью молвил:
– Батька! Мы тут еще кое-что тебе привезли. Как нам сказали, просил ты больно.
– Чего такого? – заинтересовался Горобец.
В вещах он давно не нуждался, тряпья имел – за всю жизнь не сносить, даром, что предпочитал ходить во флотском. Жратвы и вин хватало, золота и камушков немерено. Разве что господскую дочку.
Матрос порою любил побаловать себя, а так как простые бабы давно приелись, давно предпочитал для соответствующего дела девиц благородных, в крайнем случае – городских. Пусть перед смертью хоть настоящего мужика попробуют!
– Во!
Откуда-то с задних телег ребята приволокли мужчину в разорванной на плече гимнастерке. Мужчине на вид было лет двадцать пять, не больше. Темноволосый, кареглазый, с виду довольно крепкий, хотя и испуганный.
Главное – явно образован. Знания, они ведь чувствуются в человеке, кем бы он ни был по происхождению. У этого вон, мозоли на связанных впереди руках. Значит, явно не головой работает. Да голова сейчас и не кормит.
– Кто таков? – Горобец считал себя справедливым.
Доставленный молчал, только понурил голову и упрямо отводил глаза.
– Офицер он, – сказал один из конвоиров. – Нам на него односельчане указали.
– Офицер, говоришь? – Горобец шагнул к пленнику, посмотрел на него внимательнее.
Пленник продолжал стоять тихо, словно надеялся, что тогда на него махнут рукой, отпустят на все четыре стороны.
