Михаил Королюк - Инфильтрация
Трамвай медленно переполз через архаичный Лазаревский мост на Крестовский остров, и сразу будто бы начался другой мир — сплошные, еще прозрачные по весенней поре, сады с редкими вкраплениями отдельно стоящих невысоких особнячков. Мелькнула надпись «Детский городок» на входе в парк, в глубине на аллейках резвятся на просторах стайки беззаботной детворы. Провожаю взглядом играющих в классики девчонок и нервно верчу в кармане золотую монетку. В принципе план отступления продуман, но не хотелось бы им пользоваться.
Вот и кольцо на набережной Мартынова. Спрыгнул с подножки на гравий, и ветер с залива начал перебирать мои волосы. Я неторопливо прогулялся назад по берегу Невки, любуясь открывающейся далью, свернул на старинный деревянный мост и, сойдя с него, сразу на входе в Елагин парк был атакован наглыми белками. Шустрые древесные грызуны носились под ногами, вставали столбиками на пути и возбужденно стрекотали, поблескивая черными глазками.
Присев, я протянул пустую ладонь. Две белки посмелее тут же подскочили и, вцепившись острыми коготками в пальцы, попытались выхватить ожидаемую добычу. Потыкались усатыми мордочками, недоуменно посмотрели друг на друга и, усевшись передо мной, начали злобно ругаться, сжимая лапки в кулачки и тряся хвостами.
— Ну звиняйте, бананов нема, — пробормотал я, поднимаясь и крутя головой. За треть века парк серьезно изменился, надо сориентироваться, где тут исчезнувший в будущем зимний зал.
Я пробирался, виляя от кочки к кочке, по еще не просохшей парковой аллее к цели и еще раз прокручивал в голове собранную информацию. Вроде риск невелик. Операция, которую я хочу провернуть, относится к обыденным. Даже ЦРУ давало агентам золотые червонцы в качестве эквивалента легко конвертируемого кэша. Из нумизматов выбрал наиболее безобидного и вроде бы не замаравшегося ни в чем предосудительном. Все в порядке? Сейчас посмотрим…
Зашел в темный после яркого дня зал и двинулся вдоль рядов. Воскресная толкучка ленинградских коллекционеров в разгаре — нумизматы, фалеристы, бонисты и даже филателисты, хотя это не их основное место. Почувствовав ностальгию, остановился и минут десять листал кляссеры, выискивая редких прибалтов. Затем с трудом оторвал себя от этого увлекательного занятия и повертел головой, выискивая помолодевшего Самуила Абрамовича. Ага, вон он где, в уголочке затихарился…
Я поздоровался и протянул на ладошке червонец. По лицу нумизмата за секунду легкой рябью пробежала череда эмоций: напряжение, азарт, интерес, после чего была натянута маска радушного волнения.
— Мальчик, а тебе повезло! — восхищенно, но негромко воскликнул он. — Это же золотой николаевский червонец!
Я молча кивнул, наслаждаясь спектаклем. Самуил Абрамович кинул на меня короткий изучающий взгляд, поправил массивные очки и все так же негромко забормотал:
— Жаль, потерта сильно… и гурт сбит вот здесь. Далеко не коллекционного качества, да… — Он повертел ее в руках, разглядывая. Потом с подъемом резюмировал: — Но ты не расстраивайся, все равно дорогая монета. Сорок рублей! Да, повезло тебе!
Достал старое портмоне, быстро отшуршал четыре красные бумажки, выложил веером передо мной и добавил с ласковой улыбкой:
— Поздравляю с первой удачной продажей.
Я молча отзеркалил улыбку. Самуил Абрамович наколол меня взглядом и на мгновение замер, обдумывая переход от гамбита к миттельшпилю. Медленно наклонился вперед, пристально в меня вглядываясь.
— А кстати, да… Интересно, откуда у тебя, мальчик, эта монета? — спросил он, накрывая ладонью десятки. — У отца из коллекции стибрил? Или у брата? А если милицию позвать?
— Сбегайте позовите, — лениво парирую. — Я здесь пока постою.
Пауза.
— Ты чем-то недоволен?
— Я?
— Ну ты же деньги не берешь?
— Это разве деньги? — заулыбался я. — Самуил Абрамович, у вас в руках восемь и шесть десятых грамма золота девятисотой пробы. Это тринадцать и одна десятая грамма золота пятьсот шестьдесят третьей пробы. Сколько стоит грамм ювелирки, я знаю.
— Ну и иди со своим червонцем в ювелирный. — Абрамыч злобно бросил монету на прилавок и сгреб бумажки.
— Да вы не волнуйтесь, понятие гешефта мне знакомо. Вопрос в том, какой его размер мы договоримся считать разумным. — Я сделал паузу и продолжил со значением: — Учитывая, что это, возможно, не последняя монета, которую я вам предложу.
— И сколько штук ты хочешь продать? — Вот теперь он заинтересовался серьезно.
— Пока, — выделил я голосом, — пять. Сейчас мне много денег не надо. Но если мы наладим отношения, то в следующие разы я тоже к вам буду приходить.
— Шестьдесят за штуку, — буркнул он, подумав.
Я возвел очи к небу и произвел два арифметических действия.
— Сто двадцать пять.
Абрамыч почесал небритую щеку, в свою очередь вычислил среднее и задумчиво выбил пальцами по прилавку какой-то ритм. Я развел руками:
— Девяносто пять мне, за сто двадцать — сто пятьдесят сбросите. Четверть ваша, все по-честному.
— Какая четверть! — бросился он в спор. — Ты думаешь, протезисты у меня по цене ювелирки возьмут? Минус десять процентов в лучшем случае. Мне остается двадцать рублей с монеты. Какой смысл из-за этого рисковать?
— Самуил Абрамыч, — насмешливо протянул я, — какой риск? У меня вы покупаете как коллекционер. А если вас сдаст ваш же стоматолог, то при чем тут я?
— Как коллекционер… — проворчал он недовольно. — Много ты знаешь… Как коллекционер я не могу покупать монеты, уже имеющиеся в моей коллекции. Это будет трактоваться как покупка с целью последующей спекуляции.
— Ну вы же понимаете, что школьника в качестве провокатора органы использовать не могут? — Я посмотрел на него кристально честными глазами.
Абрамыч окинул меня пристальным взором:
— И все-таки как часто ты хочешь продавать? Нашел что-то?
Я задумался, прикидывая. Потом, наклонившись над прилавком, тихо спросил:
— А вы можете платить валютой? Не хочу с галерой связываться, лучше буду через знакомых моряков напрямую работать.
Я удостоился еще одного, на этот раз очень внимательного осмотра.
— Может, тебе чеки нужны? Один к четырем сделаю.
— Да там фуфло всякое по чекам, — убежденно сказал я. — Да и курс у вас, Самуил Абрамович, опять с большим перелетом от реальности.
— Фуфло, говоришь… Ну кому как. А реальность у каждого своя. Вот что, мальчик… — Похоже, он пришел к какому-то решению. Достал портмоне, пошебуршал бумажками, отсчитал четыреста семьдесят пять рублей: — Вот, проверяй — и аривидерчи.
— Хорошо, что не ваттени, — улыбнулся я, убирая деньги во внутренний карман куртки. — Боно, а престо.
Похоже, так далеко его знание итальянского не простиралось, да и откуда бы, поэтому коллекционер просто недоуменно похлопал глазами мне вослед.
Эх, Италия, Италия, прошутто, лимончелла и прочая дольче вита в траттории… Страшно далеко ты от меня, а я от тебя. Ну и ладно, все еще будет, южный ветер еще подует. Я вышел из выстуженного сумрачного зала и сощурился от холодного света, нисходящего с белесого ленинградского неба. Все-таки нетерпеливый я дурак, ведь думал же, что надо поработать сначала, доверия добиться, и в первый же визит полез с валютой. А за нее до пятнадцати лет тюрьмы можно получить. Это он меня еще мягко послал. Ладно, через месяц снова загляну к нему, посмотрим, может, сам тему поднимет.
Понедельник 18 апреля 1977 года, 9:40
Ленинград, улица Чернышевского
— Фред, есть! — Синти без стука ворвалась в кабинет Фреда и застыла. Да… Надо было постучаться… Именно об этом даже не говорили, а кричали два крайне недовольных взгляда. — Я потом зайду? — пробормотала она, начав тихо отступать за порог.
— Стоять! — Босс вытащил руку из прорези блузки и спустил Мередит с колен. — Иди займись делом, крошка.
Синти посторонилась, пропуская разъяренную фурию, и виновато потупила глаза.
— Так… — Фред деловито застегнул три верхние пуговицы на рубашке, придал пятерней подобие порядка своей шевелюре и привычно потянулся за скрепкой. — Садись рассказывай.
— Вот… — Синти выложила на стол кассету с пленкой. — Здесь я его сфотографировала.
Подтянула лист, уверенно начертила «хуа юань» и повернула к Фреду:
— Сам понимаешь, случайно такое не нарисуешь… Он появился на крыше, на печной трубе дома напротив. Поверхность расположена так, что видна только с четвертого и пятого этажей. Вчера еще не было.
— Что означает? — Фред стремительно поборол скрепку и начал использовать один из обломков в качестве зубочистки.
— Сад, парк.
— Хм… Вариантов не много, верно?
Синти кивнула. Поблизости есть только один парк — детский городской, который русские по старинке называют Таврическим. Когда остаются силы, она бегает в нем трусцой, босс это знает.
