Александр Авраменко - Мы всякую жалость оставим в бою…
Ранним утром 18 мая слух де Голля ласкал рев танковых двигателей. Первая бригада танков выдвигалась в район Креси…
Подполковник Всеволод Соколов. Восемнадцатый день
Раннее утро. Мы входим в деревушку Парньи. Ночной марш изрядно вымотал всех, но, дьявол, мы, в конце концов, на войне, а не на курорте, и режим дня не очень-то соблюдается. Зато завтрак горячий и обильный. В котелках исходит ароматным паром фасоль с мясом. Кроме того, рядовые и унтера получили по хорошему куску хлеба с колбасой и маргарином и горячий чай. Офицеры — бутерброд с ветчиной и настоящим маслом и кофе с молоком. Я делаю тщетную попытку обменять свой кофе на чай. Терпеть ненавижу эту горячую бурду, которой меня пичкали еще в Испании. Увы! Германцы — народ аккуратный, и количество пайков точно соответствует числу едоков. Наконец я смиряюсь с неизбежным и, добавив в кружку добрую порцию коньяку, залпом выпиваю содержимое. Часы показывают 6:37, стало быть еще есть время на папиросу.
Вчера мы неожиданно были остановлены на марше. Нашего комбрига вызвал к себе лично генерал Гудериан. Вернувшись, Алексей Михайлович собрал комбатов и сообщил следующее: на левом фланге нашего наступления произошла контратака значительных танковых сил французов. Немцы потеряли два десятка танков и до тысячи человек убитыми и ранеными. Французы продолжают развивать наступление и весь левый фланг нашей танковой группы и, главное, наши коммуникации под угрозой. «Быстроходный Гейнц» попросил (Да! Да! Именно ПОПРОСИЛ, а не приказал!) нашего Махрова «сделать что-нибудь с этой неожиданной угрозой». Алексей Михайлович пообещал и вот, после статридцатикилометрового марша мы здесь.
Карт нам не выдали. Только кроки убийственного качества, которые штабные, судя по всему, перечерчивали на ходу в машинах. Если судить по этим крокам, то противник засел в Лаоне или двигается в район местечка Креси на речушке Сер. Я вдруг вспоминаю, что так и не спросил: а не то ли это самое Креси, где во время столетней войны англичане наклали в кису своим нынешним союзникам? Очень интересно бы узнать…
А места вокруг точно с картины. Чистенький, словно умытый городок Креси с задорно торчащей красной черепичной крышей то ли ратуши, то ли собора, голубоватые, росистые луга; желтая дорога и небо, точно с картины Левитана — такое же чуть холодноватое, но доброе. Так и ждешь, что сейчас в ушах зазвучит мелодия Грига, запоет пастушьим рожком гобой, И, приветствуя скорый восход, дружно вступят скрипки…
В ушах звучит истошный вопль: «Господин комбат, бригада на связи!» Затоптав окурок я бегу к своему ЛК. Залезаю на башню. Радист потягивает мне шлемофон:
— Скала, Скала. Здесь Гора, прием.
— Гора, я — Скала, как слышно?
— Слышу Вас, Скала. Готовность?
— Готовы, Алексей Михайлович.
— Тогда — с Богом, Всеволод Львович. Начинайте, помолясь.
— Беркуты, Беркуты, я — Скала. Па-а-ашли!
Беркуты отзываются, и рассветная тишина вспарывается грохотом двигателей. В клубах дыма и пыли мы несемся к Креси. По данным разведки мост должен выдержать наши чудовища, но все равно, лучше проверить самому. Мой «Корнилов» проскакивает переправу, мост трясется, и, словно беззвучно кричит от непомерной тяжести, но держит. «Переправляться по одному на максимальной скорости! Первый — пошел!» — и вот мы уже на другом берегу реки. Сер — речка не широкая, но вброд ее не перейти.
Первый батальон сейчас переправляется в городке Монкорне, километрах в двадцати к востоку от нас. А наши мотострелки форсируют Сер в городе Марль. Тремя колоннами бригада идет в бой.
На полном ходу мы минуем деревушку Пуйи и разворачиваемся по фронту. По радио комбат мотострелков Карташев сообщает, что он с двумя своими ротами подходит к нам. Отлично!
О, добро пожаловать, господа «жабоеды»! Нам на встречу двигаются двадцать своеобразных французских бронеуродов. Как же, как же, B-1bis собственной персоной. За ними ползут, уже знакомые мне по Испании R-35. Ну-с, господа, со свиданьицем! Здесь Вам, сукиным детям, не Испания!
Оглушительно грохочет пушка. Первый В-1, неуклюже ткнувшись во что-то невидимое, останавливается. Из всех щелей у него лезут желто-черные клубы дыма. Его сосед от точного попадания снаряда лишается башни. Нелепо кувыркаясь, она пролетает метров пять и горящим клубком падает на землю.
Бой заканчивается практически не успев начаться. Каждый француз успевает сделать два-три выстрела, после чего в действие вступает наш обычный порядок: один снаряд — один танк. Я быстро высовываюсь из люка, мгновенно оглядываюсь и ныряю обратно. Так: у двоих ЛК-1 сбиты гусеницы, у одного ЛК-2 что-то случилось с башней, и он рывками проворачивает ее на полный оборот и один «Горыныч» остановился по неизвестной причине. На секунду я отвлекаюсь от поля боя. А-А-БАММ!!! Матушка-заступница, Пресвятая Богородица, что это было?! Я ору в ТПУ:
— Осмотреть на машину на предмет повреждений!
В шлемофоне спокойный голос моего мехвода:
— Господин подполковник, все хорошо. Это мы просто 35-ого таранили.
— Твою мать, чучело, что из пушки было нельзя?!
— Дык, не успели бы, командир. И потом, а чего он сам под гусеницы лезет? — в голосе мехвода звучит удивление напополам с обидой. — Я бы и так остановиться не успел. Ну и дал газку…
Ну что с таким народом делать? Ладно, будем считать, что свою «отважную» медаль ефрейтор Усов, механик-водитель ЛК-1 командира второго батальона тяжелой латной дружинной бригады «Александр Невский» заработал…
Оставив позади пять десятков чадящих остовов французских машин, мы стремительно подходим к Лаону. Роты Бороздина и Тучкова остаются штурмовать город с фронта, а роту Лавриненко я посылаю обойти Лаон с тыла, дабы ни одна сволочь не избегла своей участи. Вместе с ним мчится полурота мотострелков. Ну что, «пуалю», попались? Как кур во щи…
Оберштурмфюрер Вилли Хенске. Окрестности Лаона
Я получил срочное распоряжение от командования немедленно следовать к городу Лаон, где сложилась крайне сложная обстановка: неожиданно «лягушатники» нанесли нам контрудар. Было уничтожено много техники, погибло почти четыреста человек, а самое страшное — в плен попали около ста тридцати пехотинцев. Причём к зуавам… Ничего хорошего их не ждало — нам рассказывали, что те творили с нашими пленными в Испании, поэтому надежд на их освобождение было очень мало. И мы спешили изо всех сил, не обращая внимания ни на усталость, ни на боль в затёкших мышцах. От нашей скорости зависели жизни наших боевых товарищей. И пусть мы не знали их по именам — всё равно они были теми, на чьё крепкое плечо мы могли рассчитывать в трудную минуту… Мы гнали наши машины, останавливаясь только для смены водителей, их подменяли командиры танков, а так же заправки баков. Под отполированные траки убегала лента дороги, ночью свет фар вырывал из мрака кусты на обочинах, превращавшиеся в сказочных чудовищ, иногда в их свете мелькал испуганный заяц, мчащийся в дорожке ярких лучей и часто попадавший под гусеницы. На Лаон! Вот наш клич сегодня…
…Наш сектор атаки — с левого фланга. Поддерживает полк самоходных пушек, прикрытие и зачистка — полк гренадеров и отдельный сапёрный батальон. Ждём сигнала. Напряжённая тишина ночи. Не слышно даже птиц. Кажется, что они предчувствуют кошмар, который начнётся в любую минуту, и покинули эти места… В наушниках гарнитуры раздаётся короткая команда — это готовность два. В течение пятнадцати минут поступит сигнал атаки. Приказываю проверить оружие и снять его с предохранителей, механику быть готовым к срочному запуску двигателя… Я благодарен судьбе за то, что мне достался этот танк. Лучше у меня ещё не было — броня, скорость, манёвр. То, что нужно хорошему бойцу. А я не просто хороший, я — отличный! Иначе бы я не служил в СС… Откидываю люк и высовываю голову наружу… Хороший командир не идёт в бой с задраенной башней, его люк открыт, чтобы охватить взором полностью всю картину сражения, много ли увидишь через узкие перископы командирской башенки? Да. Это опасно. Не буду спорить. Но в данном случае риск оправдан. Хороший обзор и связь между танками по рации — вот слагаемые успешного боя… Внезапно становиться светло, а через мгновение доноситься звук залпа — вот он, сигнал атаки! Самоходчики подвесили осветительные снаряды над полем боя, высветив цели и обозначив направление удара. Срывающимся от волнения голосом хриплю в микрофон: «Гром!» По этому сигналу все мои танки срываются с места и устремляются вперёд. В воздухе возникает пронзительный вой — это кто-то из водителей включил сирену. К ней присоединяется вторая машина, третья… И вот под пронзительный визг, наши бронированные чудовища мчаться вперёд. Впереди высвечивается чья-то фигура — по характерной каске видно, что это «пуалю». Был. Его чётко очерченный светом фар силуэт исчезает под гусеницами. Многотонная машина даже не замечает хрупкого препятствия и расплющивает несчастного… из передового охранения. А это уже линия окопов! Готовились к обороне, скоты. Курсовые пулемёты начинают свой разговор. Замечаю сбоку что-то вроде блиндажа. Короткая команда — разворачивается передняя башня. Гулко ахает сорокапятка — кверху летят обломки брёвен. Какие-то тряпки и лохмотья. Затем всё рушится вниз, образуя хаотический курган. А это уже посложней, что-то вроде дота — очередь пушки калибра покрупней. Русская длинностволка не подводит — из всех щелей курится дым неопределённого в темноте ночи цвета, снаряд взорвался внутри, превратив всё находящееся там в месиво. Пулемёты строчат без остановки, что курсовые, что кормовые. Мишеней для них хватает, внезапная атака не дала возможности выспаться нашим противникам всласть. Побудка оказалась слишком уж тяжёлой. Позади нас слышны выстрелы пехотинцев. Ошеломлённые французы не оказывают сопротивления, массово сдаваясь, но у нас нет возможности задерживаться, чтобы взять их в плен, поэтому в дело вступает свинец… Пулемётчики бронетранспортёров едва успевают менять стволы… Внезапно хлёсткий удар сотрясает моего «Горыныча» — противотанковая пушка. Перед глазами ещё плавает высверк рикошета, а тело уже действует самостоятельно, на рефлексах, намертво вбитых муштрой в «Каме». Проваливаюсь внутрь, руки захлопывают люк и ставят его на защёлку — как нельзя вовремя: второй снаряд рикошетит от нижней башни, одновременно рвётся граната на моторном отсеке. Бесполезно. Героя разит осколками собственной гранаты. Чуть доворачиваю башню, указывая наводчику на цель. Есть! Накрытие! Через несколько мгновений жуткий скрежет — не довольствуясь тем, что пушка поражена снарядом, мехвод давит её гусеницами. И я его понимаю — как правило, первым гибнет именно механик-водитель.
