Белла чао (1943) (СИ) - Соболев Николай "Д. Н. Замполит"

— Плохо, что с усташами никогда не ясно, жив человек или нет, темнят, — посетовал Ранкович. — Да и вернуть могут в таком состоянии, что душа в теле на одном честном слове держится.

Ну да, а формально все честно — выдали по списку, получите и распишитесь, а что запытан до полусмерти, так это не оговаривалось

— Ладно, ты мне вот что скажи, Лёр ведь с самого начала под твоим крылом?

— Угу, — хмуро буркнул Лека. — Тот еще головняк, все время жду, что его попытаются отбить.

— Ну, это целую войсковую операцию затевать надо, — потер я ноющую рану. — А не знаешь, куда его пистолет делся?

— Тебе зачем? — подозрительно прищурил глаза Рануович.

— Как это? Лёр его мне отдал, а что с бою взято, то свято!

И как Лека не ерзал, я выудил из него, что понтовый люгер достался орлу нашему Иосипу Францевичу. Я бы и сам, скорее всего, подарил этот ствол кому из Верховного штаба, но вот что таким трофеем распорядились без меня… В общем, завиноватил Ранковича и дожал: играли нас в темную, и немецкая спецгруппа оказалась в том районе совсем не случайно, вот только они не знали еще, на кого охотятся. Британцы требовали от НОАЮ срочно-срочно провести акцию против Лёра и против командующего 2-й итальянской армией Марио Роботти (его без затей грохнули словенские партизаны), и почти одновременно греки из ЭЛАС, тоже с подачи англичан, ликвидировали генерала Карло Веккьярелли, стоявшего во главе 11-й армии.

И на следующий день в Риме заговорщики отстранили Муссолини от власти. Так что Ранкович удивлялся даже не точности моего «прогноза», а действиям союзничков, наверняка знавших в деталях о подготовке путча и о точной дате.

И потому Лека твердо поверил в грядущее перемирие Италии с англо-американцами и готовился вместе с Арсо изо всех сил. Готовились и греки с албанцами, которым довели эту информацию, ЭЛАС даже начала предварительные переговоры с мелкими гарнизонами о сдаче. Но джентльмены из Каира вышли на части 11-й армии напрямую и потребовали сдачи не коммунистам ЭЛАС, а впятеро меньшим силам монархистов из ЭДЕС, своего рода греческим четникам.

В Югославии-то партизаны четников загнали куда медведь почту носит, а гордые эллины не успели своих унасекомить и, боюсь, нахлебаются с ними. Ведь что здесь, что в Греции монархисты «выбрали европейский путь», лишь бы не с Москвой, не с коммунистами. И пофиг, что из них одна половина смотрит в рот Лондону, а другая — Берлину. Кончится Рейх, все они кинутся под крыло к англичанам, к бабке не ходи.

А нас, значит, ради британских хотелок бросили на убой. Нет, помереть я согласный, но хотелось бы знать, ради чего, во всяком случае, не для того же, чтобы тут всякие лорды рулили. Тем более в темную. Вот кстати, интересно, знал ли об этих раскладах веселый парень Демоня? Если знал, вера моя в людей сильно пошатнется.

От таких нерадостных мыслей помогала только Альбина. Даже не общение, а чисто тактильный контакт. Придет, глянет голубыми глазами, присядет рядом, даст ладошку подержать. А я лягу на тонкие пальчки щекой и гляжу молча собачьими глазами, пока Алю дела и заботы не позовут.

А там дела и заботы и меня позвали.

Вот что я знал о Сицилийской операции, кроме легенды, что американцам помогали сильно обиженные на Муссолини мафиози? Да почти ничего, вот мне и показалось, что остров союзники как-то очень легко взяли.

И почти без паузы высадились в Калабрии и Апулии, а буквально на следующий день королевское правительство Италии запросило перемирия.

— Я не могу отпустить его, лечение еще не закончено! — львом бился за мое здоровье доктор Папо.

— Друже Исидор, у нас очень мало людей, способных выполнить такое, и все заняты!

— Что, — выполз я в коридор, — опять без меня вода не освятится?

— Там твой князь, — бросил Милован.

— Где там? Какой князь? Почему мой? Сам мой!

— В Мостаре, — начал перечислять привычный к моим закидонам Джилас. — Ди Поджо-Суазо. Ты с ним вроде как приятель.

— И что?

— Поедешь в Мостар на переговоры, там штаб дивизии «Мурдже».

Я представил, как туда трястись по извилистым горным дорогам и очень захотелось убежать под защиту Папо, тем более что дергающие боли внизу живота никак не проходили, но это на грани симулянтства, тут и с более серьезными проблемами в бой ходят.

— Поедете с ветерком, как баре, легковые дадим, — искушал Милован.

— Откуда такое счастье? — удивился я щедрости Верховного штаба.

— 9-я далматинская дивизия взяла Сплит, масса трофеев.

Да, это не в кузове на каждом ухабе подпрыгивать — мягкие сиденья красной кожи, можно откинуться и подремать, почти не трясет, только слегка попахивает бензином.

И встречали нас в Мостаре со всем уважением, правда, не хлебом-солью или чем там у итальянцев положено, лазаньей и кьянти? Группа из пяти старших офицеров дивизии и Костантино, с палочкой. А от нас — командир Герцеговинской дивизии, Ромео да я.

Ну, с Костантино обниматься не стали, так, по плечам похлопали, представил он меня своим начальникам, блеснул я знаниями итальянского под смешки Ромео и пошли мы переговариваться на второй этаж школы из белого камня.

Командир дивизии, слава богу, новый, а то и не знаю, как бы я лицо держал — прежний носил имя Бартоломео с фамилией Педротти. Сменившему его Эдуардо Куарре и высказали наше предложение, уповая что он не сможет отказаться:

— Генерал, ваше правительство запросило перемирия с союзниками.

— Спасибо, я в курсе, — величественно кивнул узколицый и горбоносый Куарра, вот прямо настоящий древний римлянин.

— Немцы сейчас пытаются разоружить итальянские части, причем мы уверены, дело дойдет до прямых столкновений, интернирования солдат и расстрелов…

— Вы преувеличиваете.

— Увидим. У вас есть несколько вариантов: подчиниться немецкому диктату…

При этих словах пара офицеров и Костантино едва заметно поморщились.

— … присоединиться к союзникам…

Тут уже поморщились остальные.

— … или сдать оружие нам и разойтись.

— Немыслимо!

— Мы гарантируем питание и гуманное обращение со всеми, кто решит сложить оружие. И будем способствовать отправке на родину.

— У меня нет оснований вам верить, — отрезал генерал.

— Эччеленца, — слегка пристукнул палкой Костантино. — Я участвовал в переговорах о сдаче Коньица и могу сказать, что партизаны выполнили все, что обещали. К тому же…

— Князь, ваше безусловно ценное мнение мне известно.

Еще полчаса ушло на то чтобы побороть упрямство Куарры, но все впустую. Наконец, устав от нашей настойчивости, генерал предложил:

— Нам необходимо обсудить ваше предложение. Будьте любезны подождать снаружи.

Костантино вышел с нами в широкий коридор и тут же открыл свой гербовый портсигар:

— Угощайтесь!

Все, кроме меня, задымили, прислушиваясь к глухим звукам спора в штабе.

— Мнения разделились, — объяснял Костантино, энергично жестикулируя дымящейся папиросой, — часть готова сдаться на капитуляцию, часть считает, что нужно ждать приказа из Рима, еще несколько человек ненавидят коммунистов и готовы воевать под немецким командованием.

— Но какой выход у дивизии, принчипе? — спросил Ромео. — Вас разоружат так или иначе, только в нашем случае с почетом, а немцы с позором.

— Не все это понимают.

Внизу затопали армейские ботинки и по обеим лестницам к нам поднялись человек двадцать солдат. Шедший впереди лейтенант зашел в кабинет, где заседал генерал с офицерами и вышел буквально через несколько секунд:

— Вы арестованы.

— Это парламентеры! — возмутился Костантино.

— Вы тоже отправитесь под арест, — проскрипел из двери Куарра, — если попытаетесь помешать.

— Поднимите руки! — потребовал лейтенант.

Солдат вытащил мой вальтер из кобуры и охлопал всего сверху донизу.

Но пистолетик на резинке, спрятанный в рукаве, так и не нашел.

Глава 18

На одном крыле

Судя по тому, как быстро Ромео заснул, тюрем в его коминтерновском прошлом хватало. Взбил матрас из сена, залег и тут же засвистел носом.