Тверской Баскак (СИ) - Емельянов Дмитрий Анатолиевич "D.Dominus"
За зубцами частокола замелькали тени, и половец заорал еще громче.
— Да нет, я путаю, не от рабыни, а от пьяной шлюхи…
Засвистела вылетевшая из бойницы стрела, но Куранбаса ждал этого момента. Чуть уклонившись в сторону, он поймал ее за древко, а вот стрелявший литовец спрятаться не успел. Арбалетный болт вонзился ему прямо под держащую лук левую руку. Согнувшись от боли, тот осел, пропадая из видимости, а половец продолжил издеваться.
— Ну что, дети болотных жаб, вы даже стрелять не умеете! — Он демонстративно сломал пойманную стрелу. — Так я и с князем вашим поступлю! Пусть он не думает, что спрятался за стенами, я его все равно достану. Пусть дрожит от страха и пускает слюни!
Куранбаса крыл литовцев, не повторяясь и не уставая, вызывая мое искреннее восхищение таким безграничным запасом ругательств и оскорблений. Он стоял на виду, в зоне досягаемости, словно бы дразня защитников, мол, утритесь, ничего-то вы мне не сделаете. Высовываться в амбразуры желающих действительно больше не нашлось, но и терпеть такое беспардонное нахальство от какого-то узкоглазого выскочки, они тоже не собирались. В проемах между зубцами появились щитоносцы. Они рассредоточились по стене, прикрывая стрелков большими круглыми щитами. Перестрелка закипела с новой силой, и в какой-то момент я заметил на стене промелькнувший шлем с тремя совиными перьями.
«Вот и князек их пожаловал, — отметил я про себя, — это уже кое-что!»
Свистнув, я привлек внимание половца, указал ему на торчащие над шлемом перья. Увернувшись от очередной стрелы, Куранбаса кивнул, мол, понял, и дал знак ближайшим стрелкам. Те сразу же нацелились на слишком уж заметный ориентир и замерли в ожидании.
С моей позиции мне отлично видно, как два воина закрыли своими щитами все пространство амбразуры, видимо страхуя готовящегося стрелка. Кто будет стрелять сомнений не вызывало, об этом убедительно говорили торчащие перья. Вот щиты резко раздвинулись, и в образовавшейся щели на миг появился литовский князь с натянутым для выстрела луком.
Мгновение на прицел и выстрел! Тут же два арбалетных болта прилетели в ответ. Один принял на себя выставленный щит, а второй, чиркнув по бревну, ушел в темноту амбразуры. Отлетевшая в этот момент щепка хлестнула князя по щеке, и тот, отбросив лук, схватился за лицо.
Щитоносцы сразу же закрыли щель, а я перевел взгляд на Куранбасу. Тот уже успел вернуться и, стоя рядом, косился на распоротый рукав тулупа.
— Ты посмотри только, а! Такую хорошую вещь испортили!
Он уставился на меня с таким искренним возмущением, что я не могу удержаться от иронии.
— Можно подумать, тебя бы больше устроило попади стрела не в рукав, а в лоб.
Куранбаса шуток не понимает совсем и возмущенно ворчит.
— Как может в мой лоб⁈ Эээ! Пусть стрелять научаться сначала!
Я хлопаю его плечу и примирительно улыбаюсь.
— Ладно, не грусти, я тебе новую шубу подарю, краше этой в сто раз!
Куранбаса счастливо лыбится мне в ответ, а я с удовлетворением отмечаю про себя.
«Если Викинт и в половину такой горячий, как о нем говорят, то с подобным унижением он точно не смирится».
Глава 15
Луна вынырнула из-за темных облаков и, сверкнув золотой монетой, залила заснеженный склон неживым серебряным светом. Заискрились белым сиянием сугробы, и лишь вершина холма, увенчанная частоколом городской стены, по-прежнему осталась во власти ночи. На ее фоне особенно ярко вспыхнули две светящиеся точки, и приглушенным эхом полилась заунывная песня.
Мы с Александром стоим у самого края соснового леса и с подножия холма наблюдаем за городскими воротами. Заслышав песню, Ярославич недовольно нахмурился.
— Как бы твои люди не переусердствовали. Костры, песни! Литвины не дураки, могут заподозрить неладное.
Я молчу, отвечать не хочется. Может он прав, а может и нет, время покажет. В любом случае менять хоть что-нибудь уже поздно, и остается только ждать. Позади нас, скрытые за деревьями, притаилось полсотни всадников из дружины Александра. Примерно, столько же под командованием Дмитра Ейковича прячутся на другой стороне открытого склона. Они, так же как и мы, ждут вражеской атаки.
Я заверил князей, как отца, так и сына, что литовцы пойдут на вылазку именно сегодня ночью и очень надеюсь, что именно так и случится. За два дня мои стрелки достали защитников города до печенок и сейчас своей показной беспечностью провоцируют их на акт праведного возмездия.
Новгородский князь правильно оценил мое нежелание вести пустые разговоры и перестал изводить меня советами. Время потекло еще медленней и тягучей. Луна опять скрылась за облаками, песня потихоньку затихла, а костры на склоне сжались до маленьких оранжевыми точек.
Мои биологические часы подсказывают, что в прежнем, а правильнее будет сказать в будущем, исчислении сейчас около трех-четырех часов утра. Самое лучшее время для нападения.
Напрягая глаза, всматриваюсь в темноту, но слишком далеко и различить хоть что-нибудь невозможно. Мы специально встали подальше, дабы литовцы ничего не заподозрили, но сторо́жа выставлена и наблюдает за воротами. Прошло еще какое-то время, и я уже начал было терять веру в успех моего предсказания, как из-за деревьев показался один из лазутчиков Александра.
На наши вопросительные взгляды он утвердительно кивнул.
— Литвины пошли! Тока не через ворота, а спускаются со стены чуть южнее.
Александр махнул своему сотнику, мол по коням, и тут же выше по склону послышался шум схватки. Заметались факелы, загремело железо, и ярость криков прорезала ночную тишину.
Понимаю, это отбиваются мои стрелки и надо торопиться. Бросаю взгляд на князя. Тот уже в седле и, пришпорив коня, бросает его с места в карьер. Вслед за ним мимо меня проносится вся полусотня, а по вершине холма уже разворачивается отряд Дмитра Ейковича. Обе дружины берут литвинов в клещи, отрезая им возможность отступления.
Мне торопиться некуда, я в схватке принимать участие не собираюсь, ни в этой, ни в будущих. Мое дело все продумать и организовать, а махать железом есть желающие и без меня. Тем более, что этому учиться надо, а то пробьют башку в первой же заварухе.
Размышляя об этом, отвязываю кобылу и, запрыгнув в седло, трогаю вверх по склону. Лошадка неспешно шевелит копытами, и я добираюсь к лагерю стрелков, когда там уже все закончено. С десяток литовцев лежит на красном от крови снегу, а примерно в два раза больше, зажатые с двух сторон дружинниками воеводы и Александра, уже побросали оружие и сдаются.
Я ищу взглядом Куранбасу и, найдя, правлю свою коняку к нему. Тот тоже меня заметил и спешит навстречу.
— У нас потери есть? — Встречаю его самым интересующим меня вопросом и, не дожидаясь ответа, нажимаю. — Сколько?
Куранбаса недоуменно пожимает плечами.
— Эй, зачем обижаешь! Нету у нас потерь! Все сделали, как ты сказал. Как только литва полезла, мы оставили у костров чучела, а сами отошли в ельник. Едва они приблизились на выстрел, мы их встретили дружным залпом. На этом все и кончилось! Этим… — Он обвел суетящихся вокруг княжеских воинов. — Тока повязать полон и осталось.
Слушая, кидаю взгляд на мокрую от крови саблю в руках половца и понимаю, что все прошло не так бравурно, как он мне рассказывает, но раз убитых нет, то и выяснять нечего.
Спрыгиваю с седла и жму половцу руку.
— Молодец! Вернемся домой, к той шубе, что я тебе уже обещал, еще пол гривны серебром добавлю.
Куранбаса тут же расплывается в мечтательной улыбке.
— Хорошо! Коня нового куплю, а то мой старый совсем уж плох. Или…
Не став выслушивать весь перечень мечтаний Куранбасы, направляюсь к Александру. Едва подхожу, как княжеские гридни подтаскивают к нам одного из пленных. Голова у того разбита, и он явно еле держится на ногах, но дружинники с ним не церемонятся. В их старшем узнаю того самого Гаврилу, с кем бился об заклад во Ржеве.
Хорошенечко встряхнув бедолагу, тот довольно щерится.
