Нил Стивенсон - Система мира
Даниелю отведена честь вступить сюда первым. Он берёт фонарь и бочком втискивается в дверь. На него накатывает мизантропическое желание захлопнуть её, запереться изнутри и жить тут тысячу лет, подкрепляя себя философским камнем. Помещение больше, нежели он ждал: тридцать квадратных футов. Единственная толстая колонна в середине подпирает низкие каменные своды, наводящие на мысль о пещере гномов. После всей кутерьмы с торжественным отпиранием странно видеть себя в обычном пыльном подвале, среди расставленных как попало чёрных сундуков.
Остальные тоже заходят. Некоторым помещение привычно. Они уверенно направляются к нужным сундукам. Снова звенят ключи. Последними здесь бесчинствовали солдаты Кромвеля: они выстрелами сбили замки и прибрали к рукам коронационные регалии. Однако Кромвель не меньше древних монархов нуждался в крепкой денежной системе; он велел починить сундуки и снабдить их новыми замками. При виде того, как потомственная знать возится с пуританскими засовами, велик соблазн об этом напомнить, но Даниель сдерживается.
Из трёх сундуков извлекают три важных предмета:1. Кожаный футляр с грозными идентурами, которые Исаак и другие чиновники Монетного двора подписали при вступлении в должность. Документы берёт секретарь первого лорда казначейства.2. Деревянный ящичек со стандартными разновесками.3. Ящичек поплоше и пошире с эталонными образцами: пластинами драгоценных металлов известной пробы, предоставленными гильдией златокузнецов. С ними будут сравнивать Исааковы монеты.
Три сокровища выносят во двор, словно августейших тройняшек на прогулку. За спиной долго и громко звенят ключи, лязгают засовы. Даниель думает, что пока парламент и Тайный совет заседали рядом, в палате капитула, нынешний обряд имел куда больше смысла. Когда монахи выгнали политиков, наверняка кто-нибудь приговаривал: «Да, надо бы забрать из аббатства всё, нужное для испытания ковчега, и перенести куда-нибудь поближе». Однако такие вещи, если не заняться ими в первые двенадцать часов, остаются несделанными века спустя. Со временем процедура выноса трёх предметов закоснела и превратилась в ритуал.
Процессия выстраивается и течёт по двору в аббатство, через место для хора. Рабочие, ломающие галереи в северном трансепте, чувствуют, что происходит нечто торжественное, шикают друг на друга и уступают дорогу. Некоторые снимают шляпы, другие застывают, как на параде, сломами на караул. Как только процессия выходит в северную дверь, стук и весёлый гомон в трансепте возобновляются.
Процессия сворачивает направо, в улочку между аббатством и церковью святой Маргариты. Путь к реке преграждает мрачная громада Вестминстерского дворца. Слева, то есть к северу от него — здания казначейства, в том числе Звёздная палата. Здесь в июне начались мытарства сэра Исаака Ньютона. Здесь же будет подведён окончательный итог, как только Даниель и остальные пересекут улицу.
Часовня Ньюгейтской тюрьмы
Часовня совершенно преобразилась. Черные занавеси сняли и приговорили к заточению в ящике с молью на срок, не превышающий одну восьмую часть года. Свету дозволено проникать в зарешёченные окна. Праздных зевак в задних рядах нет. На алтаре перед скамьёй смертников — не фоб, а блюдо с хлебом и вином. Вино разлито в какие-то напёрстки. Джек возмущён. Если церковь считает вино для причастия пользительным, почему бы не выставить ведро?
Впрочем, возможность надраться по пути на Тайберн ещё будет, так что Джек не сильно досадует. Ему предстоит воцерковление — следующая ступень в нарастающей череде пыток, которая началась вчера ночью визитом звонаря и закончится несколько часов спустя четвертованием.
Джека Шафто приводят отдельно, после того, как несчастных, просидевших ночь в подвале смертников, уже втащили по центральному проходу и приковали к жуткой скамье. Он чувствует себя невестой, которая входит в церковь последней и на которую все смотрят. Ещё бы не смотреть! Джек встал два часа назад, не желая упускать и минуты самого главного в жизни дня, и все два часа облачался в висельный костюм.
Он не знает, откуда взялся костюм. По словам тюремщиков, его доставил на рассвете белокурый молодой человек, прикативший в огромном чёрном экипаже и не сказавший ни слова.
Костюм занимает несколько коробок. К тому времени, как Джек его увидел, их уже перерыли тюремщики, проверяя, не спрятаны ли в одежде ножи, пилы, пистолеты и адские машины. Поэтому всё комом, всё захватано грязными руками. Тем не менее, висельный костюм нимало не утратил своего исходного великолепия.
Нижний слой — тот, что соприкасается с Джеком — включает подштанники из тонкого египетского хлопка, белые чулки турецкого шёлка и рубаху; на неё ушло столько белого ирландского полотна, что хватило бы на перевязочный материал для пехотной роты в непродолжительной европейской войне. И «белый» в данном случае означает именно кипенно-белый, а не тот грязно-бежевый, который сходит за белый в плохо освещённых торговых рядах.
Второй слой состоит из панталон, долгополого жилета и верхнего камзола, всё — металлических оттенков. Джек уверен, что они и впрямь из металла. Жилет — золотой, парчовый. Панталоны и камзол — серебряные. Все пуговицы золотые. Джек думает, что они, как поддельные гинеи, из свинцово-оловянного сплава, покрытого тончайшей золотой плёнкой. Однако, когда он надкусывает пуговицу зубами (фальшивыми), во вмятине не видно серого. Пуговицы литые, на всех один и тот же рисунок, такой мелкий и сложный, что Джек в полутёмной комнате не может его разобрать.
Третий слой, тот, которому предстоит касаться земной грязи, включает чёрные башмаки с серебряными пряжками, багряный плащ, отороченный мехом, обшитый золотым и серебряным галуном, с пуговицами из тех же металлов, и белый парик.
У висельного костюма множество карманов, и некоторые заранее набиты монетами. Теперь Джек может раздавать чаевые тюремщиками, кузнецам, кучерам и палачам, с которыми ему предстоит иметь дело в течение дня. Удивительно, что надзиратели, проверявшие коробки, не забрали монет и не срезали пуговиц. Надо думать, загадочный персонаж, привезший костюм, помимо взяток пустил в ход угрозы суда и физической расправы.
Поднимаясь по лестнице в часовню, Джек дал надзирателю шиллинг за следующую услугу: Всякий обитатель Ньюгейта, входя в часовню, на мгновение замирает, оглоушенный ярким светом, своего рода оптическими фанфарами. На самом деле света едва хватает, чтобы ординарий мог читать по стофунтовой Библии. Но по сравнению с остальным Ньюгейтом часовня залита сиянием.
Дом Господень занимает лучшую часть тюрьмы, то есть юго-восточный угол верхнего этажа. Несколько окон обращены к утреннему солнцу, в остальные оно светит днём (когда вообще светит). Сегодня небо безоблачное. Джек попросил у надзирателя разрешения по пути к унылой скамье чуточку понежиться в лучах из восточного окна.
Сделка заключена. Джек идёт в угол и несколько мгновений стоит в призме света. Его слепит блеск собственного одеяния. Он поворачивается к окну, чтобы старые неподатливые зрачки сузились до размера блох. Потом смотрит на восток. Прямо под ним Феникс-корт пересекается с прямым и узким путём в Олд-Бейли. Дальше он ограничивает с севера сад за Коллегией врачей.
Глядя отсюда, с командной высоты, Джек немного разочарован: здание Коллегии врачей по-прежнему стоит. Да, с прилегающей территории поднимаются дымки, но не потому, что его ночью спалила толпа. Дым идёт от походных костров. Сад превращён в бивуак для (Джек пересчитывает палатки) роты солдат. Нет, не просто солдат. (Джек всматривается в мундиры.) Гренадеров. В армии они самые рослые (потому что должны таскать на себе много тяжеленных фанат), самые тупые (объяснения излишни) и самые опасные для толпы (учитывая, какой эффект производит граната в скоплении народа). Самый подходящий род войск, чтобы разместить у себя в саду, если вы знатны и ждёте ночного визита черни.
Пользуясь случаем, Джек берётся за пуговицу на камзоле и поворачивает её к свету. Прежде всего, он видит, что она пришита не очень крепко, всего несколькими стежками. Но это он заметил ещё раньше, когда застёгивался в темноте. Сейчас Джек хочет рассмотреть эмблему на пуговицах. На свету он сразу её узнает: это символ, которым алхимики обозначают ртуть.
Всё предстаёт ему в новом свете, и не только буквально. Он кивает тюремщику, и тот ведёт его по центральному проходу, как сияющую невесту, к восхищению товарищей по скамье и досаде ординария.
Недостаёт только жениха, мистера Джека Кетча, который сейчас у себя в поварне надевает чёрный парадный костюм для церемонии: она состоится позже, на открытом воздухе, перед всем населением юго-восточной Англии, плюс-минус многое множество.
Служба идёт своим чередом, включая приличествующие случаю чтения из Ветхого и Нового Завета. Ординарий заранее отметил нужные места закладками. В Ветхом Завете это грубая чёрная лента; сам отрывок, в христианской службе, имеет одну-единственную цель — показать, как худо бы нам пришлось, останься мы иудеями. Дочитав его, ординарий берёт пальцами три дюйма, то есть примерно пятьдесят фунтов страниц и переворачивает их, пропуская кучу полоумных пророков и занудных псалмов и оказываясь точняком в Новом Завете. Ещё чуть-чуть, и он на странице, отмеченной самой непристойно-яркой закладкой, какую Джек когда-либо видел: широкой полосой жёлтого шёлка с золотым медальоном на конце. Ординарий зажимает медальон в руке, вынимает ленту из Библии, аккуратно складывает и убирает к себе в карман. В продолжение всего процесса его взгляд устремлён на Джека.
