Виталий Корягин - Винг
Тот передразнил восторги юнца:
— И шпоры получить, и в глаз получить… Как там дома-то?
— Дома? Дома-то хорошо… Ой, сэр, леди ваша матушка болеет, жаба у нее грудная! Я видел ее перед отъездом в аббатстве, просила, если встречу, благословение вам передать, сказала, дождаться уж и не чает. А у леди Бренды жениха на турнире убили…
— Что ж ты молчал о всем этом? — сакс горестно сжал губы.
Пигги неловко пожал плечами:
— Вот ведь, сказал же… Простите, сэр, меня мой сэр Жоффрей зовет. Всего хорошего, может, еще увидимся, сэр?
Он смотрел наивно, как месячный щенок на хозяина, для полноты образа не хватало лишь отвисшего уха. Эдвард вспомнил себя таким же двумя годами раньше, ему стало стыдно за зазнайство и он протянул Пигги руку, улыбнулся:
— Уверен, что при следующей встрече смогу назвать тебя "сэр Пигги", э-э, то есть, извини, "сэр Джон"! Счастливо тебе, спасибо за вести из дому!
Тот надулся, затем просиял и побежал к высокому незнакомому рыцарю ярдах в ста, а Эдвард, опустив голову, побрел к выходу из порта. На квартиру он вернулся с созревшим решением.
Глава тридцать четвертая. Покушение
Эдвард очень любил мать.
Совсем не старая, ей не исполнилось еще и сорока, выйдя замуж за сэра Альреда в семнадцать, в восемнадцать тяжело родила Эдварда, и больше детей у нее не было. Муж, двадцатью годами старше, недовольный ее болезнью, совсем отдалился от неудачной, как он считал, жены и развлекался на стороне, как умел, пока совсем не состарился. Всю нежность одинокого сердца молодая женщина отдала сыну, воспитала добрым, честным, всегда защищала от придирок сурового отца, недовольного мягким, бабским, по его мнению, характером сына. Теперь-то, повзрослев, Эдвард понял, что всем хорошим, светлым в нем он обязан ей, и переживал, что очень ее огорчил, тем, что бежал дождливой ночью из родного замка в аббатство, где остановились проездом крестоносцы, и упросил сэра Мэрдока Мак-Рашена взять его в Палестину. Эдвард не мог отделаться от мысли, что скорее всего горе от разлуки с любимым сыном и надорвало окончательно ее, и так не слишком здоровое, сердце.
Сакс решил немедля ехать в Англию, забрать мать и отвезти к Тиграну, чтобы волшебник-врач вылечил дорогого человека.
Алан с восторгом согласился хоть на время покинуть опостылевшую Святую Землю, только спросил:
— А успеем вернуться вовремя? Когда тебе к Тиграну-то?
— Он сказал: как пальцы на ногах шевелиться начнут сами, без машины, значит, нервы восстановились, и добро пожаловать к нему. Да и оставшихся батарей мне хватит всего года на полтора. Постараемся не опоздать.
Алан с сияющей физиономией помчался продавать коней, справедливо рассудив, что в Шеффилд[34] со своими ножами не ездят. В Европе рыцарские тяжеловозы были дешевле, на разнице в цене он неплохо выигрывал, не говоря о стоимости перевозки и корма в дорогу. Эдвард едва успел сказать вслед новоявленному барышнику, чтобы не лез с лошадиной коммерцией к храмовникам: не дай Бог, узнает де Кастр, и поймет, что подследственные собираются отчалить. Кто его знает, может, долг службы возобладает, и их задержат.
Еще затемно друзья приехали с пожитками на пристань в тележке купца — хозяина квартиры. Эдвард остался стоять на причале в полумраке, чуть разжиженном светом факела с носа галеры, сказав другу, что нанюхаться дерьма от гребцов — пленников-сарацин и своих каторжников успеет и в плавании, а гэл поднялся на судно, чтобы доплатить капитану за проезд сразу до Кипра.
Вдоль причала тянулась длинная черная смоленая стена борта галеры, из обшитых толстой кожей клюзов торчали перья почти втянутых внутрь тяжелых весел. Темнота Эдварду не мешала, в зеленом свете правого глаза он смотрел на воду, хлюпавшую об осклизлые сваи в ярде ниже настила, и не видел ее. Он думал о Ноэми. Ему казалось, что, покидая Палестину, он рвет последние нити, связывающие его с девушкой. Кто знает, где она сейчас? У Тиграна? В Гранаде? Где-то в пути? Такая всеобъемлющая тоска вдруг поглотила сакса, так защемило сердце, что он не услышал, не различил тихого шороха за спиной.
Внезапно что-то тяжелое и жесткое сокрушительно ударило в спину, в сталь машины, и Эдвард головой вниз без брызг вошел в осеннюю стылую воду.
С галеры на всплеск склонился вахтенный матрос с факелом, но на причале кроме повозки и какого-то валяющегося бревна ничего не увидел. Когда через пять минут Алан, всласть наторговавшись с прижимистым шкипером из-за последнего спорного безанта, спустился по крутому трапу на причал, там все было тихо. Ублаготворивший национальную скупость, где там какому-то пизанцу с ним тягаться, довольный гэл огляделся в рассветных мглистых сумерках, но друга не обнаружил.
Алан, решив, что сакс, должно быть, укрывшись от ветра, беседует с возницей, обошел тележку, и вдруг споткнулся обо что-то мягкое. Наклонился, нащупал в темноте спину, голову, волосы, мокрые и липкие, и, не выпрямляясь, мгновенно дернул из ножен клеймор, и, оказалось, как раз вовремя.
От передка к нему метнулись двое с мечами. Прижавшись спиной к колесу, чтобы обезопасить тыл, Алан начал сдвигаться вбок, стремясь прорваться к галере за помощью, и еле успел увернуться от еще одного убийцы, обогнувшего повозку кругом. Гэл понял, что дело плохо. Беспокоило непонятное отсутствие Эдварда. Надо было завершать бой любым способом, любой ценой, и искать друга. Алан, изловчившись, рубанул по предплечью одного из нападавших, самонадеянно слишком высунувшегося вперед, тот взвыл и отскочил, затем длинным выпадом, нацеленным в лицо, отогнал на шаг второго врага, к сожалению, не достав его, и бросил на голову третьему свой плащ. Пока тот выкручивался из сукна, гэл шлепнулся животом на землю, ящерицей проскользнул между колесами и, вскочив, рванулся к трапу.
У края причала, когда до сходней оставалось с ярд, Алана настигли и опять атаковали, не позволив взбежать на галеру. Правда, нападавших осталось всего двое, но чувствовалось, что это профессионалы. Мечи, звеня, высекали в полумраке длинные желтые искры. Гэл закричал, призывая на помощь, на галере замелькали огни, послышались голоса. Чтобы поставить противника тылом к ожидаемому подкреплению с судна, Алан раздвинул их в стороны двумя яростными ударами, проскочил между ними, по дороге смачно влепив бронированный кулак в чью-то скулу, и сразу снова развернулся к убийцам. Те, пытались уже только прорваться и скрыться, понимая, что через минуту будет поздно, их схватят, и отчаянно размахивали оружием.
Вдруг глазам гэла предстало незабываемое зрелище: позади противника из-за края причала высунулась мокрая рука, как показалось Алану, минимум ярда в два длины и ухватила крючковатыми пальцами одного из нападавших за лодыжку. Резко затрещали ломающиеся кости, и, отчаянно завопив, бандит рухнул. Последний относительно невредимый злоумышленник рванул со всех ног вдоль пристани и благополучно скрылся.
На бревна вылез между веревочными кранцами мокрый Эдвард и встал над воющим, держащимся за сломанную ногу убийцей во весь рост. Вода лила с одежды и из доспехов сакса ручьями. По трапу гуськом ссыпались моряки и пассажиры с галеры.
Гэл взял у одного из них факел и вновь обошел повозку. Возница лежал лицом вниз в луже крови, но, когда Алан потрогал его, зашевелился и хрипло застонал. То, что гэл увидел рядом с ним, чуть не заставило привычного ко всякому воина расстаться с недавним поздним ужином: доски настила еще тихо скребла, царапала пальцами в латной перчатке, будто хотела зарыться, спрятаться, отрубленная чуть выше локтя правая рука. Рядом валялся меч.
Бывшего их владельца, ослабевшего от потери крови, нашли немного в стороне привалившимся к пакгаузу. Друзья узнали широкое, как окорок, а сейчас и бледное как смерть лицо. Это был Фенрир, норманн из охраны милорда Томаса, когда-то пытавшийся свернуть гэлу шею, и поклявшийся отомстить ему за случайную гибель брата. Говорить сейчас он явно был неспособен.
Раненых увезли, портовая стража опросила участников и очевидцев инцидента, отказалась от претензий к Эдварду и Алану, приняла на согрев души и отбыла. Моряки отнесли вещи в тесную каморку-каюту, и скоро сакс перекрестился на тающую вдали гору Кармел с серым монастырем на фоне серого рассветного октябрьского неба.
— Как же ты вылез-то? — спросил стоящий рядом у борта гэл.
— По свае… Долго лез, скользкая. Плавать-то у меня не выходит, тяжел очень, а глубина большая, я уж забыл, как дышат… Спасибо машине, вытянула! Как думаешь, это — немец?
— Нет, непохоже, должно быть сами додумались, а, впрочем, не поручусь. Мог нанять их следить, а как поняли, что мы вот-вот уедем, покусились.
Молча глядя на берег, Эдвард прощался с Палестиной. Гэл заметил слезы на щеках друга.
Глава тридцать пятая. Сицилия
