Владимир Коваленко - Против ветра! Андреевские флаги над Америкой. Русские против янки
Возможно, девушка и желала возрыдать на широкой мужской груди, да Алексеев знаков не заметил. Да и стало ей чуть легче. Так он неделю ходил к Уэрта – якобы по делам, а вообще – помолчать вместе.
Да, он был слишком джентльменом, потому, верно, так и остался всего лишь другом. Вон Норман предложил плечико для обплакивания. Берта не воспользовалась, но запомнила, кто вел себя как мужчина с женщиной, а кто – как товарищ с товарищем. Хотя… какая разница? Любовь на войне – глупость. И все-таки у нее изредка проскакивает – то Юджин, то Евгений, то Ойген. То ли товарищ, то ли брат… А тут даже не привычно-повышающее южное «коммандер». Потрудилась поломать язык отчеством…
– Что случилось, мисс ла Уэрта?
Она оглянулась, словно…
– Об этом говорить с вами должен был брат… но письмо морского секретаря, разумеется, шло через меня. Потому… Дэниэлу было бы тяжело об этом говорить даже просто союзнику. Мистер Алексеев… Письмо подписано мистером Мэллори, но по стилю судя – а я его хорошо изучила, написано президентом… – Берта помотала головой. – Я не о том. Надо коротко. Они там, в Ричмонде, знают о том, что предложил вам Стекль. Они понимают, что в интересах России сорвать перевозку французских войск из Мексики в Европу. Они не знают, насколько на самом деле тяжела или легка обстановка на Рейне и Дунае. Зато они знают – если французы ударят из Мексики в Техас, рухнет вся Конфедерация к западу от Миссисипи. Насколько это правда, не знаю. Но они желают, чтобы вы знали: если Конфедерация рухнет, враги России получат не десятки, а сотни тысяч врагов на европейский фронт. Возможно, у нас в Америке не слишком умелые солдаты и генералы, но их у Линкольна много. Они…
Берта ударила затянутым в перчатку кулачком по броневому борту. Хорошо, с разворота. Тяжелые волосы на мгновение подались вверх и вбок.
– Что у вас с ухом?
– Неважно! Они… Они там все… – не положенные леди слова застряли в горле, – глупцы. Думают, что можно победить людей, решивших стоять до конца. Потому… Я исполнила неприятный приказ, Evgeniy Ivanovich. Передала, что просили. А вы на эти слова не оглядывайтесь!
Развернулась… Резко. Да уха почти нет! Выглядит… она права, неважно.
Важно, что каждый француз, вернувшийся в Европу, получит шанс убить русского солдата. Каждый француз, оставшийся в Мексике, получит шанс убить солдата Конфедерации.
Выбор ясен… но союзники дышат на ладан. Не врут! Алексеев охватил руками голову. Именно знакомство с Бертой позволило ему заглянуть в статистику. Такого не подделать… просто не додуматься. Конфедерация перекрыла любые теоретические пределы мобилизации в четыре раза – и все еще не голодала и продолжала сражаться. Россия, увы, на такое близко не способна. Даже под железной рукой Николая Первого – она не выдержала и десятой части той нагрузки. Да и в эту войну… И миллиона не мобилизовали – беспорядки. Хуже, чем янки.
Но именно потому лишняя соломина на хребтине империи вовсе не нужна! Там и так рядком бревна: Дунайский фронт, Балканский, Кавказский, Персидский, Шведский, Северный. Хорошо, Попов на американском Западе так англичан развлекает, что у них ни сил, ни времени не остается ни на набеги к Камчатке, ни на блокаду Аляски.
И вот теперь мичману придется решать вопрос, который тяжел был бы и для канцлера. Или… Великого князя. Евгений криво ухмыльнулся. Эта гримаса у него прежде никогда не выходила. Как ни поступи, слухи пойдут. И, хочешь не хочешь, старшего начальника нет. Переложить груз не на кого. Что ж, не впервой простому русскому офицеру держать судьбу империи на плечах.
Что ж, да будет так. Всё – на себя. И всё – на «Невского». Он крепкий корабль, не такое вынесет. Команда… Им нужно сказать. Все? Почти все. Убрать грязь, не более того. Но это – после выхода в море. А до этого мы просто готовимся к походу. Очередному. Рутинному.
Снова сверкающий огнями зал. Драпировки собирали по всему городу. Поторопился Римский-Корсаков насчет утраты интереса к музыке, поторопился. Рояль под тонкими пальцами Берты ла Уэрта гремит «Невским полонезом». На крупные произведения у мичмана нет времени, но те, что выбегают из-под проснувшегося пера… Не верится, что веселая музыка написана человеком, еженедельно ставящим голову на кон. Да хотя бы слышавшим слово «война». А Николай только руками разводит, будто в чем-то виноват – мол, пишется только это. Впрочем, сегодня будет что-то новенькое. Берта придирчиво рассматривает ноты, словно это чертеж новой гранаты. «Я не знаю, насколько хорошо это взрывается, но у меня нет лишних станков. Придумывайте деревянный корпус. Поражающую способность нарастим, поместив в него немного картечи…» И ведь придумывают!
– Коммандер Корсаков, такое не следует играть с листа. Тем более, у меня теперь слишком мало практики. Чтобы разучить такую пьесу, нужно время… Быть может, вы сами?
Николай все понимает. Завод… Берта выкроит время – урывками, в течение месяца или около того. За это время он уйдет в новый поход. А так хочется увидеть реакцию публики сейчас! Тем более что из похода можно и не вернуться. Да и от просьб не отвертеться.
И вот зал наполняет музыка… Совсем другая.
Чего в ней больше? Гордость, надежда, боль. Неостановимая, неудержимая мощь, рвется из-под клавиш – в море. Терзать врага клыками семидюймовок, бить в борт шестовыми минами, просто таранить – во всю мощь машин, перемноженную на инерцию тяжелого корпуса. Но при этом – выжить и взять курс домой, потому что на берегу – ждут. Не выйдет – уходить под волны с развевающимися флагами, потому что возвращение с позором немыслимо. Ни для уходящих, ни для провожающих.
«Прощание с крейсером»… Да, так и придется идти… Меж двух путей к бесчестью выбирать третий, ведущий к гибели. Затих последний аккорд.
– Мистер Алексеев, а вы, оказывается, не способны чувствовать музыку!
Люси Холкомб смотрит серьезно и сочувствующе.
– Почему, миссис Пикенс?
– Потому что вы улыбаетесь.
Остается пожать плечами.
– Николаю не говорите. Я очень рад, что он, найдя себя на флоте, не забыл прежнего увлечения. Может быть, оттого и не слышу самой музыки – мне довольно того, что он пишет. А чувствователи найдутся… Видите Адама Мецишевского? Вот уж кто на небесах!
А как не быть на небесах? Музыка, сочиненная товарищем, – прекрасна, но весть с Родины стократ милей. Его помнят! Ему пишут… Несмотря на все мятежи и войны. Нет, прямо сейчас он читать письмо не будет. Потом. Когда можно будет остаться наедине с листом бумаги, словно с далекой невестой. Может быть, когда в ушах смолкнут зовущие к смерти и славе аккорды, он сможет расслышать шепот милой!
Ремонт окончен. Рука мисс заместителя директора в руке русского коммандера. Он только легонько сжимает пальцы. А мог бы и поцеловать…
– Благодарю вас. Корабль как новый!
Берта начинает отвечать… на полдороге понимает, что английский для таких выкрутасов не годится. Приходится переходить на немецкий и испанский. Которые мистер Алексеев тоже немного знает… и это хорошо.
– Исполняйте свой долг, сэр. И… не оглядывайся! Помни: что бы там ни было в Техасе, Чарлстон выстоит. Мы будем ждать.
Рука взлетает к полям шляпы.
Вот и все, что она может себе позволить, зная, что предстоит кораблю. И еще смотреть, как прямая спина удаляется во тьму вместе со шлюпкой. Он, и правда, ни разу не оглянулся. Как положено капитану, стоял в рост, не шевелясь. А она ни разу не взмахнула шляпой. Хочется – размахивать и кричать. Нельзя. Блокада! Нужно тихо. Сегодня «Александру Невскому» не до заурядных стычек. Приходится идти домой…
Мама, конечно, будет против.
– Завтра тебе с утра в контору. Может, поспишь?
Но руки ложатся на клавиши. Конечно, даже открытое окно не донесет звуков до выхода из бухты. Но Берте-то какая разница? Она провожает крейсер и его командира. Здесь и сейчас…
Растаяли в ночной тьме форты, но в ушах почему-то стоят звуки рояля, крутятся слова, которые начал набрасывать один из механиков. «Валькирии любят смелых…» Да, нордическая мифология сейчас в моде, спасибо Вагнеру. Но лейтенанту Алексееву не нужна любовь языческой похоронной команды. Ему довольно девушки в сером. Такой, какая есть. Всей, до кончиков перепачканных чернилами пальцев и уха, с которым произошло что-то нехорошее. Верно, пушку разорвало на полигоне… Впрочем, об этом следует забыть – до возвращения. Если придется вернуться.
С утра, по склянкам – общее построение. Молодой, но проверенный походами командир, подобно Суворову, у которого всяк солдат должен знать свой маневр, объясняет обстановку – для всех, от юнги до старпома. Кому нужны детали, уточнит отдельно.
– Этот поход – важен. Все, что было прежде, – подготовка. Разведка доносит: в порту Метаморос происходит погрузка французских войск на транспорты. Их хотят привезти в Европу и бросить против наших братьев-солдат на Дунае. Можно было бы сорвать им сосредоточение транспортов, но – Метаморос выбран не случайно. Тогда французы начнут наступление в Техас против наших союзников, а тем тоже нелегко. Перед выходом конвой получит эскорт. Эскорт рассчитан на то, что мы не рискнем атаковать: это несколько броненосцев. Но мы не будем выбирать между гибелью русских солдат и предательством союзника. Мы поступим единственным достойным для русского моряка образом. Невзирая на численность эскорта, перехватим конвой после выхода в море и уничтожим его в морском бою…
