Александр Афанасьев - Врата скорби (Часть 2)
– Нас это не пугает, сэр.
Сэр Роберт прищурился.
– Напрасно, парни – сказал он – потому что меня, например, пустыня пугает, хотя я в ней и вырос, можно сказать. Только дурак не боится пустыни.
С этими словами – сэр Роберт поставил свой тяжеленный рюкзак на стол. Достал плоскую "ладошку" джина Бифитер.
– Ну-ка, зовите сюда того парня и ворот. Посмотрим, так ли хороша можжевеловая водка, как о ней говорят, и расскажем немного о себе друг другу…
Ретроспектива
Сержант Гордон Бивер
Бомбейское президентство, порт-Карачи
Апрель 1939 года…
Гордон Томас Бивер был сыном почтенного Томаса Бивера, британского судьи, одного из самых молодых судей на континенте. Почтенный Бивер имел свой судебный участок в Карачи, большом, стремительно растущем городе Бомбейского президентства, на берегу моря. Среди англичан – он числился не совсем надежным, так как считал, что закон един для всех. Британский закон – но для всех, как для местных, так и для англичан. И англичане – точно так же не имеют право нарушать его, как и местные. Этим он отличался от многих других судей, которые чуть ли не открыто консультировали адвокатов англичан, которым не повезло попасть под суд за преступление против местного. Томас Бивер судил строго по закону, чем не раз даже вызывал нарекания со стороны королевской администрации, расположенной в Бомбее. Эти люди, профессионалы и рационалисты до мозга костей отлично понимали: население индостанского субконтинента приближалось к четыремстам миллионам человек, в то время как англичан тут было – всего несколько миллионов. Чтобы один человек мог править сотней, нужно соблюдать некие правила… одним из которых должно быть: англичанин непогрешим. Точка. Почтенный Томас Бивер же, наказав беднягу Джо Скаллона за жестокое изнасилование собственной служанки каторгой – возбуждал в головах темных, забитых местных нездоровые мысли, что все равны. Что они, местные – такие же англичане. Ну, что с того что изнасиловал… наверное, был пьян, думал не той головой. Так что же теперь – на каторгу? Тем более что Джо неплохой инженер-металлург… если не напьется.
Почтенный Томас Бивер на это пожимал плечами и отвечал, что три миллиона человек не могут силой управлять тремястами миллионами, и рано или поздно – очередное кровавое восстание закончится успехом, а их всех вырежут прежде, чем Империя успеет прислать достаточную помощь. Есть только один способ не допустить подобного развития событий: внушить местным уважение к англичанам и к их закону, вырвать их из власти царьков, племенных вождей и каст, от их скорого и неправедного суда. Только если местные будут приходить к англичанам за советом, за правосудием, за обучением – только тогда власть англичан станет здесь вечной. И он, почтенный Томас Бивер прилагает к этому все усилия в соответствии со своим разумением.
Сделать с непокорным судьей – они ничего не могли. Отрешить судью от должности было невозможно, он назначался лично Его Величеством. А перевести его куда-нибудь в британскую глушь не получалось – судей здесь не хватало, и министерство по делам колоний и доминионов в ответ на соответствующие вхождения… вежливо посылало подальше. Так что – почтенный Томас Бивер продолжал судить по закону и совести, приобрел среди части британской колонии здесь дурную репутацию – а другая часть его очень уважала. Его супруга преподавала математику в местной Британской школе, а Гордон, их единственный сын был скаутом. Причем – по настоянию отца – в смешанном отряде.
Еще он плохо успевал по математике. А когда мать – учитель математики, а сын плохо успевает по математике… дальше, думаю, объяснять не надо.
Так что Гордону жилось… не сказать, чтобы хорошо. Но с другой стороны и неплохо, если удавалось выполнить домашнее задание по математике. В метрополии – мальчиков обычно отдавали в интернаты – а там жизнь была не сказать что сладкой, там зимой по утрам – вода в кувшинах покрывалась ледком. Здесь – была жара, было душно, были болота – и огромный, многомиллионный город у побережья, уже в половину от Бомбея, гигантского и загадочного Бомбея. Они жили всей семьей, вместе, в неплохом особняке светло-кремового цвета, чьи стены уже начали покрываться мхом и трескаться от соленого ветра с моря. В рабочие дни – отец уезжал в суд, а он сначала отбывал учебный день, потом оставался на продленку, и с матерью ехал домой: у них в семье было две машины и мама водила маленький Остин. А в выходные – они или всей семьей выбирались за город, либо – отец часто брал его на морскую рыбалку, и они вместе выходили в море на небольшой парусной яхте, принадлежавшей им. Или – он ходил в походы или занимался в группе скаутов, в которой были и британцы, и представители местной знати. Они учили друг друга тому, что знали сами, и так, в скаутских лагерях, в совместных походах – ковалась элита. Настоящая, и общая, в которую входили не только британцы – но и представители местных элит. Хотя они этого не знали… да и зачем такое знать тринадцатилетним пацанам, а?
Он просто был британским подростком вдали от метрополии, в огромной и загадочной стране…
Сегодня – была пятница, джума. Здесь – выходной день не воскресение, как во всей империи, а пятница. И это значило, что они с отцом – сегодня поедут на рыбалку…
Он завел будильник на час раньше, чтобы не опоздать. Когда он прозвенел – Гордон моментально прихлопнул его, выбрался из кровати, включил свет – ночнушку и надел первым делом тапки. В Карачи – дома обязательно нужно было ходить в обуви – это Восток, и ночью в дом может забраться всякая мерзость… даже змея. Змеи к ним не собирались, но как то раз он наступил на ядовитую сороконожку, невесть как пробравшуюся в дом. Потом долго лечился…
Рефрижератор – тяжело пыхтел – они были одними из первых в городе, кто купил настоящий рефрижератор.[95] Оттуда – он достал блюдо, которое готовила им их домработница, миссис Калги. Это была странная, но очень вкусная смесь из скисшего молока, разведенного водой, с кусочками соленого творога и большим количеством зелени. Она очень хорошо охлаждала в жару и заодно перебивала аппетит.
Когда он поставил миску на стол и начал искать ложку, стараясь не нашуметь – через витражное окно послышались протяжные, певучие звуки незнакомого, но завораживающего напева…
Аллаху акбару, Аллаху акбару,
Аллаху акбару, Аллаху акбару
Ашхаду аль ля иляха илля-л-Лаху,
Ашхаду аль ля иляха илля-л-Лаху
Ашхаду анна Мухаммадар-расулю-л-Лахи,
Ашхаду анна Мухаммадар-расулю-л-Лахи,
Хаййя алас-саляти, Хаййя алас-саляти
Хаййя алаль-фаляхи, Хаййя алаль-фаляхи
Кад камат ас-саляту, Кад камат ас-саляту
Аллаху акбару, Аллаху акбару.
Ля иляха илля-л-Лаху.
Это была икама, призыв к молитве, но несколько другой, не намаз, каким обычно мусульман призывают стать на молитву. Первый намаз – намаз аль-фаджр совершается, как только на горизонте показывается тонюсенькая полоска ослепительно белого света нового дня. Мама всегда ворчала, что своими азанами не дают спать – но отец говорил, что надо уважать чужую веру, если эти люди не умышляют и не делают ничего плохого…
Когда миска была уже пуста – на кухню уже заглянул отец к своей старой, полотняной куртке. Гордон соскочил со стула – еще год назад он был ему высоковат, но сейчас он вытянулся и сильно…
– Па…
– Доброе утро. Готов?
– Готов, па. Доброе утро.
– А вещи?
Гордон со счастливым видом показал на скаутский рюкзачок – подарок матери на прошлый день рождения.
– Тогда выбирайся из дома и не шуми. Мама еще спит…
Отец – ездил на Хамбере, большой и неприхотливой машине, которая стояла относительно недорого, и которой по слухам пользовался сам мистер Черчилль. Мама еще спала – и потому они выкатили ее на руках из гаража, благо гараж шел под горку. К мечети – спешили люди, некоторые уважительно здоровались с судьей, называя его "кади" и "эфенди". Некоторые приговоры – гремели не только в замкнутом мирке британской общины в Карачи, но и в бескрайнем людском море, в наскоро отстроенных барачных пригородах, где собирались сошедшие с земли крестьяне, пришедшие наниматься на огромные, строящиеся заводы. Говорили о том, что есть среди англизов и те, кто судит по чести. А потому не все они заслуживают смерти…
Они выкатили машину на руках, после чего отец прокатил ее немного и завел. Махнул рукой – садись, мол. Вспоминая потом этот день… Гордон с трудом сдерживал себя. Этот день – был самым счастливым днем в его поганой жизни, только он сам этого еще не знал…
Машина катилась по улицам Карачи, полупустым, потому что еще было рано. Где-то там, в болотах – зарождалось ослепительно яркое солнце, готовое испепелить землю своим гневным зноем. Лавочники – индусы и армяне, которые не молились Аллаху – открывали свои лавки, с грохотом отмыкая железные ставни. В обычные они – в это время ревели гудки заводов, но сегодня было тихо. Потому что джума. Пятница.
