Борис Батыршин - Дорога за горизонт
«Гумилёвщина» – усмехнулся про себя начальник экспедиции. – «Так припечатывали литературные критики в моё время – «гумилёвщина». И это был приговор – не такой страшный, как «диссидентщина», но всё же, некое постыдное клеймо. И всё равно пропускали то здесь то там – строчку, строфу, абзац…
Двадцать дней, как плыли каравеллы,
Встречных волн проламывая грудь.
Двадцать дней, как компасные стрелы
Вместо карт указывали путь.
Так, кажется, поёт девушка в Центральном посту звездолёта из далёкого коммунистического послезавтра? Впрочем, «Час быка» тоже не относился к числу книг, обласканных официозом. После знаменитого издания 70-го года в «Молодой Гварди» о роман убрали на полку предпочли на долгих девятнадцать лет. А там – девяностые с их маниакальным стремлением перекрашивать чёрное в белое и наоборот… «читающая» публика стыдливо забыла Ефремова, этого вдохновенного певца коммунистического будущего, которому совсем недавно безоглядно поверило их собственное поколение.
Позвольте, когда же сам Семёнов прочёл «Час быка?» В седьмом, что ли, классе – когда взял манеру просиживать вечера в Некрасовской библиотеке, проглатывая всю фантастику, которая нашлась? Узкий, длинный зал на втором этаже невысокого дома, выходящего торцом на Пушкинскую площадь…
Он просиживал в читальном зале до закрытия. А потом не спеша шёл вдоль улицы Горького в сторону Маяковки, и на углу (примерно там где через десять лет открыли первый в стране «МакДональдс») выстаивалась длинная очередь к тележке, с которой в разлив продавали заморскую диковину, «Фанту», появившуюся в самом преддверии Олимпиады. Помнится, школьники из Черёмушек, или с его родного Речного Вокзала ездили за апельсиновой шипучкой сюда, на недавно открывшуюся «Горьковскую», ныне «Тверскую». Интересно, отучится он когда-нибудь от старых, советских названий улиц и станций метро?
«Вот вам и «гумилёвшина»! – усмехнулся Семёнов. – Чем, в конце концов, Чёрная Африка отличается от Абиссинии? А мир впереди – такой же непознанный… пожалуй, даже в большей степени, поскольку в том мире, поэт не знал, что будет дальше. А он знает – и постарается сделать всё, чтобы так не было. Или – это слишком тяжкая ноша для человека?»
– Олег Иваныч! – За спиной забухали башмаки. Семёнов обернулся – от раскопа бежал Пронька.
– Олег Иваныч! – на бегу надрывался казак. – Олег Иваныч, там Антип с Кондрат Филимонычем стенку продолбили, а за ей пещера с стеклянной истуканой! Скорей, Олег Иваныч, а то господин поручик уже всех наружу повыгоняли и никого пускать не велят! Нельзя, грит, армеуты вы эдакие, соваться, пока господин начальник искпидиции не пожалуют самолично!
VIIIВ коридорах Морского Училища непривычно тихо и пусто. На улице – последние летние деньки; после окончания практического плавания воспитанники разъехались по домам в недолгий отпуск. Коридоры и ротные комнаты пустуют; в высоченных залах не слышно топота ног и мальчишеских голосов. Во всём здании училища не нашлось бы и двух десятков кадетов – воспитанники спешили насладиться последними денёчками отдыха.
К двум комнаткам под обсерваторской бочкой, это, похоже, не относилось. Они уже с полгода как разительно выбились из общего строгого облика Училища, напоминая то ли берлогу начинающего хакера, то ли клетушку системного администратора. Столы заставлены системными блоками и ноутбуками; рядом красуется мятый жестяной чайник и латунная спиртовка на гнутых ножках и грязные стаканы. НА бумажке – засохший бутерброд с колбасой. В углу, на стойке, в которой угадывалась вчерашняя конторка, гудит сервер. На стеллажах, наскоро сколоченных из досок громоздятся картонные коробки и бухты проводов. На небольшом, обитом жестью верстачке в углу, дымит паяльник; в комнате резко пахнет канифолью. По стенам на крючках подвешены электрические провода, на них болтаются пластиковые пеналы удлинителей; кабели от них тянутся к источникам бесперебойного питания. За стенкой, в соседней комнате гудит бензиновый генератор, а в углу приткнулся топчан, кое-как прикрытый казённым шерстяным одеялом.
Судя по пыли и мелкому мусору на полу, вход в эту комнату заказан не только воспитанникам и служителям, но даже и училищным офицерам – о чём предупреждает строгая табличка на двери. А напрасно – уж те-то не потерпели бы столь вопиющего безобразия! Конечно, Морское Училище не отличается строгой муштрой, как Николаевское кавалерийское или Павловское; но уж сверкающая чистота «палубы» (так именуют здесь паркетные полы), и отсутствие даже малейшего намёка на пыль воспринимается как нечто само собой разумеющееся. А тут – просто слов нет! Ужас, безобразие, форменная распущенность!
Ничуть не лучше выглядели и обитатели комнаты. Все трое казённых форменках, – у того, что постарше, даже унтер-офицерские нашивки! – но… закатанные рукава, перемазанные руки, мятые штаны – решительно, здесь попираются вековые устои дисциплины!
Впрочем, один из присутствующих – гардемарин, то есть воспитанник, состоящий в одном из «специальных» классов, – выглядел вполне по-уставному.
В 1887-м году, который значился в висящем на стене календаре, искусство фотографии ещё не получило повсеместно распространения. Тем не менее, лицо этого юноши нет-нет, да и мелькало в тех разделах газет, что посвящались жизни императорской семьи. Впрочем, надо признать – средний сын императора Александра III-го не так хорошо известен публике, как цесаревич Николай.
Но увы, титулованный воспитанник не спешил призвать обитателей неопрятной комнаты к порядку. Склонившись над раскрытым ноутбуком, он елозил мышкой по куску кожи, заменявшему «мышиный» коврик.
Один из кадетов, одетый самым возмутительным образом – в полосатую нательную рубаху с высоко, до локтей, закатанными рукавами, – стоя за спиной августейшего посетителя и давал пояснения.
– Вот, смотрите! И всё изложено простым языком. Я показывал минному офицеру с «Ильина». Он сказал: кое-что не вполне понятно, конечно – термины непривычные, единицы измерения, – но разобраться можно.
Георгий пощелкал мышкой, пролистывая странички PDF-файла.
Описанie
радиостанцiи
системы «Телефункенъ» образца 1907 г.
Дополненiе къ руководству «Безпроволочный телеграфъ»
Лейтенанта И. Энгельманъ.
Составилъ Лейтенантъ И. Ренгартенъ.
С-ПЕТЕРБУРГЪ
Типографiя Морского Министерства въ Главном Адмиралтействѣ.
1908 г.
И – прихотливая завитушка, внизу титульного листа.
– Мало ли что тебе наговорили… – пробурчал Воленька Игнациус, третий обитатель подозрительной комнаты. – Может, он и не понял ничего, просто признаваться не хотел – честь мундира, то-сё… Всё же двадцать лет – срок немалый. Ты, Иван, говорил, что техника будет развиваться очень быстро. Может, наши инженеры не владеют такими сложными понятиями?
Иван повернул к себе ноутбук.
– Не владеют, говоришь? А вот, сам послушай:
– «Настоящее руководство составлено примѣнительно къ существующеё программѣ обученiя в классѣ радiотелеграфистовъ при Минной школѣ Балтiйскаго флота, объявленной циркуляромѣ …»
– Ну, дальше оглавление, это неважно… – Иван промотал ещё страничку. – Вот, нашёл!
– «Недостатки простой схемы, взятой въ основанiе для колебательныхъ цѣпей отправительных станцiй миноноснаго типа образца 1905 года, побудили къ переходу къ сложным схемамъ подобно тому, какъ это было, еще раньше сдѣлано для судовыхъ станцiй.»
– Написано не для офицеров и студентов Технического Института, а для унтер-офицерских курсов! Понял?! То есть считается, что «сложные» схемы» вполне понятны вчерашнему матросу – ведь по таким книжкам учили радиотелеграфистов при минной школе Балтийского флота. Конструкция радиостанции, принцип работы – всё разжёвано, разложено по полочкам. Думаешь, через двадцать лет флотские унтера будут сильно умнее нынешних инженеров? Технический язык начала двадцатого века, для них близок и понятен. Так что – никуда не денутся, разберутся, – тем более, что мы постараемся отобрать самых лучших.
– Да кто ж нам их даст, лучших-то? Они, небось… – встрял Николка, но Георгий не дал ему договорить:
– Дадут. Пусть попробуют не дать! Кто, вы говорили, у вас там радио придумал? Надо срочно разыскать этого господина.
– Попов. – ответил Иван. – Только он, наверное, ещё этим не занимается. Он его изобрёл… то есть изобретёт… нет, не припомню. Надо посмотреть. Но первые опыты состоятся, по-моему, только через несколько лет.
– Не занимался – так займётся. Всё равно человек талантливый, раз с нуля придумать изобрести сумел – а тут задачка-то попроще, всего лишь разобраться по написанному. Я рара не оставлю в покое: сколько понадобится буду повторять, как мы в тумане этих мерзавцев ловили. Меня чуть не подстрелили, трое раненых… мичман Криницкий, отличный офицер, погиб! А будь на всех наших кораблях такие устройства… э, да что там говорить!
