Игорь Николаев - Война за империю
— Поучи меня работе, — едко заметил Ченнолт. — Сам знаю. Но дело вот в чем… Час назад мне позвонили по знакомству… Уже практически в сумерках видели и слышали воздушного разведчика. Не немецкого, русского. Вполне возможно, что у 'комми' хорошее зрение и хорошая оптика. Подраненный крейсер в гавани — цель законная и приятная. И мне это очень сильно грызет душу. Если бы я был на месте какого-нибудь Ганса или Ивана, и если бы я на ночь глядя получил сведения, что совсем одинокий крейсер кинул якорь в пределах вытянутой руки… То, наверное, что-нибудь попробовал бы изобрести по этому поводу. Боюсь, что коммунисты и изобретут. Сделать что-то они смогут только завтра, потом корабль пойдет в сопровождении специального воздушного эскорта и 'ботов Черчилля'. На базе примешь на борт моего соотечественника, он из 'Национального изобразительного сборника', при камерах и немецкой цветной пленке. Будете крутить маршрут над гаванью и снимать все, что случится. Если случится. Вот и вся твоя задача.
— Босс, можно вопрос?
— Нельзя! Все твои вопросы я и так знаю. Почему ты? У меня нет сейчас под рукой других опытных пилотов, которых завтра можно было бы запустить над Саутгемптоном. Ночник — не страшно, даже если начнется бой, я запрещаю в нем участвовать. Зачем это надо? Я хочу видеть своими глазами масштабную воздушную операцию русского Фронта и материал, с которым я мог бы поехать домой, чтобы потребовать еще пригоршню самолетов и разного оборудования к ним.
— Командир, а вы предупредили англичан, чего можно ожидать?
— А как же!
— И что?
— То же, что я сам ответил бы на их месте. Это не немецкая зона ответственности, поэтому Гансы не полезут топить крейсер без согласования с русскими. За одну ночь им всю бумажную работу по совместной подготовке не уложить. А Иваны технически не способны 'вдруг', с минимальной подготовкой провести операцию на потопление корабля… Да еще по наводке одного-единственного разведчика. Если что и появится, то их будет мало, неорганизованно и обычный 'зонтик' все отобьет.
— В общем, правильно звучит, — заметил Мартин. — Но наше дело летное, приказ партии и правительства будет выполнен.
— Завязывай с этими красными фокусами, — рявкнул Ченнолт. — Я, по-твоему, похож на Сталина?
Босс со своим томагавкообразным носом и пронзительным взглядом на Сталина не походил ни разу. А смахивал скорее, на старого и очень злобного грифа. Но Мартин решил более не испытывать терпение командира.
— Так точно, босс! Будет исполнено, босс! Разрешите идти, босс?
— Иди, — смягчился американец. — Бумаги сейчас возьмешь у… — он качнул головой в сторону 'Дайте два', тот зашуршал еще более деловито. — Все оформлено. Там полетные карты, документы на заправку и прочее снабжение за счет местных, согласования по району патрулирования. На месте дадут разрешение оператору на съемку стратегического объекта. Бедняга еще не знает, что, скорее всего этих кадров он не увидит, как своих ушей.
— Не патриотично, — позволил себе самую малость пошутить Мартин.
— А что делать… — почти горько ответил Ченнолт. — В общем, вперед! И сделай мне отличный фильм с живописными видами красивого города и большого порта.
— А если?..
— 'Если', то я хочу видеть комми, как если бы сам стал ангелом, обзавелся крыльями и с арфой летал над морем. На чем летают, как действуют, все до последней заклепки и падающих гильз. Этот фильм нужен мне. Лично мне.
Мартин уловил полную серьезность в голосе босса. Полную и абсолютную.
— Я понял. Сделаю.
— Сделай. Все, бери бумаги и прочь с глаз моих.
* * *Шейн сидел на скамейке, глубоко засунув руки в карманы. В английской погоде его больше всего раздражала вечная сырость. Сам Питер вырос в местах теплых и сухих, поэтому постоянное навязчивое ощущение тумана, буквально разлитого в воздухе, иногда просто бесило. Впрочем, тренированное сознание давно научилось абстрагироваться от бытовых неурядиц.
Голуби столпились вокруг скамейки, воркуя и временами резко хлопая крыльями. Голубей Шейн тоже не любил, воспринимая исключительно в качестве провианта, которого немало в свое время добыл при помощи отцовского 'спрингфилда'. Крылатые крысы хотели жрать, будучи прикормленными сентиментальными 'томми', и ждали, что человек на скамейке сейчас отсыплет пригоршню крошек.
Сентиментальные англичане… Живут по карточкам, одеваются по нормам, которые не позволяют даже дорогих перламутровых пуговиц, но при этом бросают хлеб летающей нечисти…
Шейн вздохнул, почесал нос и надвинул кепку на лоб. В бесформенном пальто, с недельной щетиной он выглядел в точности как средней руки рабочий с военного завода, проводящий единственный за две недели выходной в парке, наслаждаясь одиночеством и ничегонеделанием.
Время идет… До конца условленного часа оставалось пять минут. Шейн машинально собрался, незаметно для постороннего взгляда, буквально прокатив по телу волну напрягшихся мышц. Он понимал, что если раскрыт и находится под наблюдением британских специальных служб, готовых к захвату, то никакая бойцовская подготовка не поможет. Но… мало ли?..
За три минуты до конца срока в конце недлинной аллеи показалась знакомая фигура. Ангус Галлоуэй не спеша подошел, слегка щурясь, как ученая сова. Ирландец опустился на скамейку со вздохом человека, глубоко удовлетворенного жизнью, миром и возможностью, наконец, отдохнуть после пешей прогулки.
— Рад видеть вас, — с неподдельным радушием сказал Ангус. На мгновение Питер почувствовал сомнение — этот ли человек относительно недавно без всякой злобы, с доброжелательной иронией приговорил его, Шейна, к смерти? И только чудом приговор не был приведен в исполнение.
— Тоже рад, — коротко отозвался американец.
— Прошу прощения за задержку, дела и заботы, — с ходу перешел к делу собеседник. — Итак, можете передать своим друзьям, что мы достигли соглашения.
Питер выдержал небольшую паузу, ожидая продолжения, но Галлоуэй явно не собирался развивать тему дальше без подтверждения, что его слова услышаны и поняты.
— Они будут рады этой вести, — с осторожной дипломатичностью сказал Шейн. — Признаться, я восхищен тем, как быстро вы решили вопрос. Что потребуется от нас? Я могу организовать доставку и все остальное, что необходимо.
— Пока ничего не нужно. Это мой личный агент, поскольку после резни, что вы, мой друг, учинили в Глазго, прибегать к ресурсам организации было бы… неразумно. Мне и так пришлось изобретать правдоподобную историю, которая бы все объяснила. Впрочем, это мои заботы и не относится к нашим нынешним заботам. Надеюсь, у вас хорошая память?
— Да.
— Тогда слушайте и запоминайте каждое слово. Через две недели в воскресном номере 'The New York Times' вы дадите рекламное объявление следующего содержания…
Галлоуэй продиктовал текст, Шейн добросовестно запомнил, отпечатывая слова в памяти, как литеры печатной машинки.
— Тот, кто позвонит по указанному телефонному номеру и назовет сегодняшний день недели, а также число, будет представлять меня и выполнит любой приказ. Абсолютно любой. Далее поступайте по своему усмотрению.
— Я понял.
— Вы запомнили все сказанное? — с вежливой настойчивостью осведомился ирландец.
— Да.
— Отлично… — Галлоуэй поднялся и с мечтательным прищуром взглянул на солнце.
— Еще одно, — сказал он словно себе в воротник, тихо, но очень четко и настойчиво. — Этот человек не должен вернуться. Никогда и ни при каких обстоятельствах, чем бы ни закончилось … предприятие. Надеюсь, мне не нужно разъяснять, что это в общих интересах?
— Напомню, что я не в курсе сути вашего договора. Я курьер, передаю сообщения, и только.
— И, тем не менее — передайте мои слова в точности. Для полной гарантии, что они проникнут в нужные уши.
— Будет сделано, в точности.
— Тогда оставляю вас. Впереди длинный день, открытый для множества полезных дел. Дальнейшая связь — как мы условились ранее. Вопрос поставки денег и оружия обсудим немного позже.
* * *Оператор оказался вполне компанейским парнем. Классический янки, 'Джон Смит' с улыбкой в шестьдесят четыре зуба, набором дежурных шуточек в стиле 'Янки Дудл' и забавной, почти наивной открытостью миру, так отличавшей американцев от британцев. В пять минут парень поведал всем окружающим о жизни, карьере, любимой жене Карен и сыне Сэмми, о сволочном начальстве, стабильно недоплачивающем за метры пленки, а также о замечательной погоде, неожиданной в 'Альбионе', который обязательно должен быть 'туманным'. А еще о новых дебатах в конгрессе, 'Оборонительной программе' Рузвельта, сенатских скандалах и большом расследовании относительно махинаций с новейшими самолетами 'Черная Вдова'. Штурман, так же американец, едва не плакал от необходимости расстаться с соотечественником, но в кабине 'Москито' было место только для троих. Поэтому, учитывая солидный объем операторского багажа, Мартин здраво рассудил, что в полете над крупным портовым городом штурман ему не понадобится и сократил экипаж до двух человек — себя и стрелка.
