Алексей Махров - Господин из завтра
Но и на этом Ляксандра Михалыч не остановился! Спрашивает он меня как-то: вот мол, Ерема, организуем мы школу вечернюю, для рабочих, где их грамоте учить будут. И не хочешь ли ты чему полезному там поучиться? А я то читал с трудом, в школу то не ходил никогда, то здесь то там что-нить запомню — и то ладно. Писать-то так и вообще… Имя свое умел выводить, да и то закорючки сплошные получались. Но вроде как не мальчик уже, за партой то сидеть. Так хозяину и сказал. А он, вместо ответа, хватает меня за рукав, да в школу эту на урок ташшыт. И смотрю я — а в классе то сидят мужики, да постарше меня годками многие. И все прилежно азбуку зубрят-учат. Ну, согласился я, конечно, зачем кочевряжиться — Хозяин плохого не посоветует! А Ляксандра Михалыч усмехнулся тогда, да слова сказал загадочные: мол, грамота, Ерема, повышает твою стоимость на рынке труда! Словно продавать меня на каком-то рынке собрался! Но не обиделся я, ибо знал уже, что Хозяин горазд такие шутки шутить.
И стал я вечерами в школу ходить, словно маленький. И научили меня письму-чтению, да арифметике. И что странное за собой заметил — стало мне это нравиться. Я ведь, выходит, не голь теперь перекатная, без роду-племени, а образованный человек. Пристрастился я газеты читать, да журналы всякие, что Ляксандра Михалыч во множестве выписывал. Журналы по технике всякой, в которой Хозяин мой горазд оказался. Поначалу то многое непонятным мне в журналах этих казалось. Но что непонятно — так я у Хозяина спрашивал, а он, добрая душа, не побрезговал ни разу — завсегда объяснял все подробно. С чертежами устройств всяких я возится начал. И что интересно — не просто тупо на чертежи эти пялился, а видел устройство это, словно наяву. Особливое пристрастие я к оружию начал питать. Хозяин то тогда как раз штуцер свой многозарядный выдумывал, так я постоянно рядом крутился, смотрел, да на ус мотал. И ведь странное дело — вроде бы несколько железок, хитровыточенных, да под разными углами соединенных, а после сборки — простейший, но смертоубийственный механизм. Раньше, когда на посиделках в пивнушке инженерА хозяйские разговоры заводили, про изобретения всякие-разные, а Ляксандра Михалыч отвечал им, да этак по-научному, то сидел я пень-пнем, чурка-чуркой, ничегошеньки не понимая в разговорах этих. Но прошло какое-то время — и стал я замечать, что понимаю я кой-что. А как-то раз даже, увлекшись их спором, сказал что-то. Ну, присоветовал… Левольвер тогда обсуждали, как сейчас помню. ИнженерА то, немчины, на меня вылупились, а Ляксандра Михалыч, даже и не удивился совсем. Хмыкнул только, предложенный мной рычажок так и эдак покрутил, да говорит: а ведь и верно — с рычажком то этим лучше выходит! Молодец, говорит, Ерема, светлая у тебя голова!
Ох, как я тогда похвалой хозяйской гордился! Три дня, словно мешком стукнутый ходил! Выходит, что и я, простой человек, могу что-нить полезное придумать! И начал я тогда с утроенной охоткой чертежами шуршать, да напрямую думать — а нельзя ли здесь что улучшить. Хозяин это рвение мое заметил и опять-таки, то ли в шутку, то ли всерьез сказал: а не слабо ли тебе, Ерема, винтовку эту улучшить? Чтобы магазин с патронами отъемный был, для облегчения и ускорения перезарядки, да чтобы механизм самовзводный? А сделать это можно примерно так и так: магазин отдельным девайсом (это у хозяина словечки такие хитрые!), а самовзвод за счет отвода части пороховых газов из ствола.
Крепко я тогда задумался. И ведь вижу — Ляксандра Михалыч сам это придумать может, а может и придумал уже, но меня проверяет. Заело меня — стал я голову ломать, как все это построить. И так прикину и эдак. По ночам спать перестал, все за столом в своей комнатушке сижу, да бумагу порчу. Нормальных то чертежей у меня не выходило — потому как наука это великая — грамотный чертеж накалякать. А вот рисуночки всяки-разные вполне получаться стали. Хозяин увидал — назвал их «эскизами». Не смеялся — просмотрел, поправил кой-чего, да добро дал на дальнейшую работу. Отъемный магазин то я быстро придумал — сложного там почти что и ничего — коробочка жестяная, да пружинка в ней, чтобы патроны к горловине подавать. Но с самозарядностью винтовки возился я изрядно. И вроде как тоже просто — газы из ствола отводятся по трубке, в трубке поршень стоит, да на затвор давит. Но и хитростей много — длину и ширину поршня рассчитать, да придумать, как затвор запирать. С расчетом поршня мне старший из братьев Наганов помог, а уж затвор я сам измыслил. С эскизами уже не получалось — так я начал детальки из дерева ножиком вырезать, да к друг дружке прикладывать. Хозяин мое рукоделие «полномасштабными моделями» назвал.
И ведь получилось. Как я не умер тогда, с перепугу, когда Ляксандра Михалыч со своими инженерАми мою модельку в руках крутил — один лишь Бог ведает. Три часа он тогда мою выдумку обсуждали. А я сидел, ни жив, ни мертв, с трудом губы разлеплял, чтобы на уточняющие вопросы ответить.
Но прошло часа три. Иссякли вопросы у инженерОв. И в наступившей тишине подошел ко мне Хозяин, обнял за плечи да и сказал: молодец, Ерема, самородок то мой золотой! Меня, верите, слеза пробила! А Ляксандра Михалыч к инженерАм обернулся и говорит: оружие это назовем самозарядным карабином Засечного! Сокращенно «СКЗ». Приступаем к изготовлению пробной партии и испытаниям!
ИнтерлюдияЧем замечателен Нижний зимой? О, об этом Иван Михайлович Рукавишников мог бы рассказать многое. Тут вам и белый до рези в глазах снежок, приятственно похрустывающий под ногами, тут и солнышко, чьи лучи так и отплясывают на чистеньких резных домах. Попадаются, конечно, каменные, и в преизрядном количестве — не в Сибири, поди, живем — но они именно что не портят пейзаж. На все это накладывается традиционная (или нетрадиционная, для Руси-то) трезвость Нижнего Новгорода. После одного примечательного события, имевшего место в 1378 году от Рождества Христова на реке Пьяна, южные новгородцы пьют на порядок меньше своих северных тезок. И на порядок меньше всех остальных русских вообще. А Волга, а санки, а новомодные голландские коньки…
Вот только ни о чем подобном Иван Михайлович рассказывать не собирался. Все это для одаренных поэтов, да писателей. Между прочим, надо бы парочку припрячь описывать красоты. И им сытней, и нам, очень может статься, пригодится в ближайшем будущем. Рукавишников-старший, будучи генералом банковских транзакций и гением крупно-оптовых негоций самым разным товаром, высоко ценил свое умение, и понимал, как трудно новичку и сущему неумехе пытаться тягаться с ним, бравым. Не одного такого скушали, да будет известно, и, дай Бог, не одного еще скушаем. Надо думать, и в поэтическом мире так же — начнешь сдуру природные красоты посконным языком описывать, так засмеют в два счета и мигом пояснят, где этакому описателю место.
Да и некогда, признаться, красотами заниматься. Вон он, малоприметный домик, искомая и вожделенная цель. Все гости — или, точнее, хозяева — уже собрались, пора бы и навестить их. Борис Митрофанов — местный, Николай Еремеев — москвич, как один — купцы первой гильдии. Фигуры крайне серьезные: считай, миллионов с полсотни на обоих приходится. Торговля лесом, хлебом и прочими дарами земли, которые вкушают русские люди, стройматериалами от досок до гранитных плит. Местный, вдобавок, имеет нешуточный речной флот. А москвич — один из крупнейших виноторговцев… или, точнее, водкоторговцев. А, учитывая, какую дрянь, пусть и дешевую, наливают в его кабаках (ах да, простите, с 1885 года у нас никаких кабаков и нет вовсе — есть трактиры, читайте, господа хорошие, Питейный Устав…) — очень может статься, и сивухоторговец.
Фелейзен Константин Константинович — скромнейший дядюшка, всего-то и навсего член Попечительского Совета Санкт-Петербургского коммерческого училища, 10 лет как бельгийский консул. Русская душа широка, Бельгию она на карте без колоний и вовсе не разглядит. А о том, что сей дядюшка заодно трудится на одну контору со скромным и непритязательным названием Bank of France, знает не так уж и много русских душ.
Плюс Митенька Рюмин, облеченный доверием представитель сразу нескольких торговцев разной железной снастью, от рыболовных крючков до обуховской брони к броненосцам. Он, стервец, загадочно намекает, что есть на самом деле приставочка «Бестужев» у его фамилии, но уж нам-то известно — Митенька доподлинный и потомственный Шниперсон. Из тех выкрестов, которых в процессе крещения хорошо бы опустить в воду с головой да и подержать там минуток десять для надежности. Заметим, к слову, что среди выкрестов не так уж и много мерзавцев, но если уж попадаются, то как раз такие вот Рюмины. И ведь дела ведет через место, из коего ноги растут — до чего дошло, с пуда кровельного железа хочет больше рубля барыша, у немцев покупать — и то дешевле! Ан ведь держат, доверием облекают.
Что свело вместе столь разных людей? О, далеко не только то, что все они — довольно-таки дешевые мерзавцы. У каждого из них, видите ли, вырос зуб на господина Рукавишникова. Справедливости ради — не на него, Ивана Михайловича, а на младшенького, Александра, но с момента примирения это, в общем-то, несущественные детали. Строго говоря, Рюмин вот-вот перестанет представлять хоть кого-либо. На рынке его нанимателей братец Сашенька теперь столь же серьезен, сколь броненосец «Петр Великий» в сравнении с крейсерами легкими (кажется, по науке их полагается называть бронепалубными). А коли все будет идти, как идет — так будут против него сущими канонерками. Жмись себе около берегов, пейзажи изучай, а в море-окиян не лезь.
