Евгений Красницкий - Сотник. Беру все на себя
Конечно, есть «адъютант» Антон. Он и спальное место приготовит, и об ужине для господина сотника позаботится, но это вовсе не оттого, что Мишка лентяй — сотнику есть, чем заняться и без этого. Сколько раз вспоминал Мишка слова деда о том, что на войне десятник, если у него в десятке все исправно, спит и ест примерно столько же, сколько и его воины, сотник — спит гораздо меньше своих подчиненных, а ест, не когда все, а когда найдется время, воевода же спит уж и вовсе мало, а есть себя заставляет, потому что от недосыпа аппетит пропадает начисто. Но это были только слова (хотя и понятные, не вызывающие недоумения или возражении), а теперь он все это испытывал на собственной шкуре.
На стоянке у Припяти, когда Мишка некоторое время был недееспособным, а Дмитрий числился пропавшим без вести, десятник Егор взял все заботы на себя, а вот в походе через лес Мишке пришлось крутиться самому, Егор лишь время от времени подсказывал, да и то деликатно — чтобы другие не слышали. Впрочем, как Мишка приметил, ратник Арсений оказывал такую же помощь старшине Дмитрию.
«Наставничество, прямо как при Советской власти. Тогда, помнится, за это даже доплачивали, помните, сэр, когда один из ваших „наставляемых“ пятый разряд получил, начальство почетной грамотой не ограничилось — еще и „тринадцатую зарплату“ вам на 25 % увеличило. М-да, все новое — лишь хорошо забытое старое. Надо будет перед дедом походатайствовать, чтобы Егору с Арсением премию какую-нибудь подкинул из добычи. А может быть и другие ратники поручикам помогают? Хотя молчун Савелий и заика Дормидонт много не насоветуют, а Фаддей Чума так понаставничает, что Матвею, запросто, работы может прибавиться. Эх, жаль, Андрюха Немой в Михайловом городке остался — от ран еще не оправился. И ведь не говорил же вообще ничего, а посоветовать мог и уверенности как-то, одним своим присутствием добавлял…».
Мишка проверил вместе с Егором караул, оглядел водопой и выпас, принял доклады поручиков и урядников, выслушал Матвея — о состоянии здоровья людей и коней, Илью — об убыли взятых с собой запасов, отдал необходимые распоряжения, заглянул к Кузьме, уже развернувшему походную кузницу, но доклада не получил, став вместо этого свидетелем ругани Кузьмы с помощником по поводу подковных гвоздей. Сути разногласий не понял, но убедившись, что работа идет, не стал встревать. Издалека послушал, как Демьян орет на кого-то из отроков: «А коли потерял, так найди, у Ильи выпроси… да хоть сам роди, а что б было!..» — тоже встревать не стал.
На ужин велел Антону пригласить старшего из проводников и десятника Егора. Это, за время перехода через лес, стало уже привычным — за едой обсуждали предстоящий на следующий день путь. Завтра, конечно, никакого движения не будет, но все равно переговорить требовалось — переход, похоже, подходил к концу, еще пара дней и Младшая дружина должна выйти к переправе, которую, по утверждениям проводника ляхи с городненцами миновать никак не могут. Самый удобный путь из Пинских в Городненские земли, и переправа для полона и стада легкая.
Так, собственно, и оказалось — старший из проводников даже предложил выбор: можно сделать один длинный переход и выйти к намеченному месту к вечеру, а можно сделать один переход покороче, переночевать, и выйти на место задолго до полудня. С молчаливого согласия Егора, Мишка выбрал второй вариант. Да, полон идет медленно, и гонят его кружным путем, по более удобной дороге, так что Младшая Погорынская дружина должна опередить ляхов и Городненцев дня на два-три, но мало ли что? Выходить к незнакомому месту лучше на свежих конях. Да и разведку пустить вперед с утра удобнее, а основным силам двигаться не торопясь, дожидаясь сведений от разведчиков.
После ужина Мишка не удержался и пошел туда, где звучал голос Ильи, то и дело перекрываемый жизнерадостным ржанием отроков — обозный старшина Младшей стражи, хоть никто ему этого и не поручал, «поддерживал морально-психологическое состояние личного состава на должном уровне».
«Ну, прямо тебе офицер по воспитательной работе! Уставшие же все — самое время спать завалиться, а ведь палкой не отгонишь…».
… Ну, значит, и выскочил тот бугай со двора на улицу! — вещал Илья. — Нет, народ-то у нас привычный ко всему, да и не робкого десятка. Опять же, на туров диких охотимся, и ничего, так что, особо бояться домашнего быка, вроде бы и не должно бы… средство угомонить всегда найдется. Но тут вся загвоздка-то в том, что убивать его или, там, калечить, не с руки — больно уж хороший от него приплод у коров. А он и рад, скотина озорная… — Илья тяжело вздохнул и развел руками, демонстрируя затруднительность описываемой ситуации. — Ну, бежим мы, значит, по улице, а он сзади… сопит так громко, даже всхрапывает слегка… веселье ему, понимаешь, удовольствие и развлечение! И нам тоже… вроде бы как, пробежаться перед обедом — размяться, аппетит нагулять… и народу, кто в безопасности за забором, поглядеть в охотку — не каждый же день такое увидишь!
И я со всеми вместе, а сзади, значит, сопит и топает, сопит и топает… но пока не близко, так что бегу себе спокойно. Да… бегу… но начинаю замечать, что народу вокруг меня как-то пожиже становится — то один, то другой исчезают куда-то. То есть не куда-то, конечно, а в сторону заворачивают, а я, дурень, все по прямой скачу, так, глядишь, и вовсе один останусь. И только я об этом подумал, как вдруг чувствую, что сопит-то у меня прямо за спиной! Догоняет, паскуда! Ну, я конечно, наддал — все равно сопит! Я еще, изо всей мочи! Сопит! Тут мне Бог поворот послал, я за угол… сопит, зараза, уже прямо в затылок дышит, почти на пятки наступает! Да что ж такое, думаю, чем же я этому бугаю так по сердцу пришелся, что он именно за мной увязался? Там, ведь, и молодки пригожие бегали и мужи посолиднее меня… одна баба, так и вовсе лукошко с яйцами несла, а двое отроков какой-то короб перли — веселее же, чем за мной пустым гоняться. Так ведь нет — именно за мной и увязался, злыдень рогатый!
А тут еще, как на грех, за тем самым углом, куда я завернул, молодуха оказалась — визжит так, что в глазах двоится, да прямо передо мной мотается, бежать мешает. А сзади-то сопит, не отстает! «Дура», кричу, «сдай в сторону, затопчу же!». И знаете, послушалась — шмыг, значит, в приоткрытые ворота. Я за ней, спасаться-то надо… сопит же! Она — на крыльцо и в дом, я за ней, но снова в задумчивости: щель-то между створками совсем узкая была — только-только проскочить — как же бугай-то в нее пролез? Но сопит, зараза.
Да-а… вот эта задумчивость меня и подвела… не заметил, что молодуха за собой двери притворила, и, со всего разбега, ка-ак… Верите ли, среди ясного дня все звезды на своде небесном в единый миг узрел, хотя глаз вверх и не поднимал — на дверь пялился! На ней, значит и узрел… А дверь, ничего, прочная оказалась — не проломил…
Как я вслед за молодухой, все-таки, в избу залететь успел, сам не знаю, но оно и неудивительно — когда за спиной так сопит, еще и не такое умудришься сотворить… Но беды-то мои на том не кончились! Только я в сенях оказался, молодуха та как заверещит: «Ты что это надо мной удумал, аспид?!», и хрясь меня по сопатке не то ухватом, не то лопатой, не то еще какой хозяйственной снастью — не успел разглядеть… Да и не разглядывания было — сопит-то тут! Прям в сенях!!!
Ну, думаю, смертушка пришла! Оборачиваюсь… — Илья выдержал драматическую паузу и оглядел замерших слушателей — Оборачиваюсь и вижу: свекр той молодухи!!! А сопит точь в точь, как тот бугай! Это ж, выходит, он за мной бег, да в затылок дышал! Вот радость-то! Не бык!
М-да… — Илья опять примолк и почесал в затылке. — Радость-то радость, но обрадоваться как следует я не успел — свекор молодухин развернулся, да как врежет мне кулаком… Нет, светил небесных, как на крыльце, я не узрел, но тоже не слабо вышло. А он опять руку заносит и интересуется: «Ты чего же, кобель блудливый, за чужими женами гоняешься?». Только я ответить собрался… оправдаться как-то…, как молодуха меня сзади опять той самой снастью… меня на ейного свекра так и кинуло! А он меня… кулак-то, что твой кувшин… и сопит, сука бородатая!
Отлетел я, значит, на молодуху, чуть с ног не сшиб, а сам думаю: вот так полетаю по сеням, полетаю, да и забьют насмерть… или покалечат. И так мне обидно сделалось… И бежал-то я по-дурному, и не от того, оказывается, бежал, от кого надо, и блудодеем теперь ославят, а молодуха-то эта мне и не нравилась никогда, и об дверь расшибся, и тут месят… а все задумчивость моя… туды ее с левого краю… Да что ж я виноват, что этот долдон сопит — от бугая не отличишь?
Подхватился я, да как бодну молодухиного свекра чуть ниже ребер! Тот враз скрючился! Ну, по правде говоря, не сам боднул… вернее, не только сам — молодуха мне сзади наподдать успела, так, что боднуть у меня не хуже того бугая получилось… прямо так на голове я его на крыльцо и вынес. А там уже народ в ворота лезет — развлечение ему, понимаешь, веселье! И, хотите верьте, хотите нет, но озверел я! Как зареву с крыльца: «Му-у-у!!!» — наступил ногой на морду того свекра зловредного, да и кинулся на людей! А сам чую — будто рога у меня выросли, и я, кого ни то, на эти рога вздеть нацеливаюсь!
