Александр Мазин - Вождь викингов
Ну наконец-то!
Я вылез из-за стола, попутно отбросив руку Стенульфа, который уже не ограничивался в общении с Рунгерд одной беседой, а нагло лапал маму невесты, невзирая на затесавшегося между ними какого-то там жениха.
Я вылез, встряхнулся и двинулся вдоль пирующих, сердечно похлопывая каждого по спине и поощряя пить-гулять, а минуту спустя встретился в центре «зала» с Гудрун, которую подвел туда Медвежонок.
Братец вручил мне здоровенный тесак, коим нам, жениху и невесте, надлежало вдвоем разрезать начиненный всякими вкусностями пирог.
Фигня вопрос. Только на хрена мне этот скверно выкованный кусок железа, если у меня есть кое-что получше.
По праву хозяина я не расставался с оружием (все прочие оставляли его на стойках), и Вдоводел висел у меня на бедре. Секунда – и клинок на свободе. Нежные ручки Гудрун ложатся поверх моих рук. Взмах – и пирог расходится на две идеальные половинки, причем Вдоводел даже не касается деревянного поддона, на котором пирог покоится.
Народ одобрительно гудит. Здесь есть кому заценить качественный удар.
Ну, братва, зажигайте факелы! Мы с Гудрун отправляемся на свадебное ложе.
Факелы горели. Народ шумно выражал радость. Мы их не слышали.
– Я приглашаю тебя в наш новый дом! – торжественно сообщил я Гудрун. – Вот, возьми.
– Что это? Зачем? – Гудрун с недоумением посмотрела на букет полевых цветов, которые по моему отданному загодя поручению час назад насобирала рабыня Бетти.
– Подарок, – сообщил я.
Непонимание усилилось.
– У нас… У моего народа есть такой обычай, – пояснил я. – Дарить тем, кого любишь, цветы.
Поняла. Заулыбалась.
– Подожди, любимый… – Она распотрошила букет и с удивительной быстротой сплела довольно симпатичный веночек, который и водрузила на голову чуть повыше свадебного венца.
– Когда я была маленькой и у меня не было ничего такого, – пальчики погладили золото, – я делала себе цветочные короны. Красиво, да?
– Очень!
– А теперь мы войдем? – Нет. Войду только я.
– Как так?
– А тебя я внесу на руках. У моего народа есть и такая традиция: жених вносит невесту в дом. Ты не против?
– Ты – мой господин! – Гудрун обняла меня за шею, я поднял ее и торжественно перенес через порог. Я знал, что моя девочка весит немало. А тут еще и пудовый свадебный наряд… Но своя ноша – не в тягость. Мне Гудрун показалась невесомой.
Поставив Гудрун на пол, я обернулся.
Десятки факелов, множество довольных лиц… Все эти люди – мои друзья. Но бывают моменты, когда даже друзья должны остаться по ту сторону дверей.
– Скиди!
Мой лучший ученик шагнул вперед.
– Очень прошу тебя, Скиди Оддасон, проследи, чтобы нас никто не беспокоил. Если надо, разрешаю применить оружие. Виру я заплачу.
– Не сомневайся, хёвдинг! – заверил меня мой ученик. – Медвежонок и Весельчак не станут тебе мешать, а с остальными я справлюсь!
Чистое хвастовство. Тут минимум дюжина бойцов, которые разделают Скиди под орех. Но идея понятна. Всем.
Я захлопнул дверь, разом отделившись и от гостей, и от неприличных напутствий, которые они выкрикивали, очень стараясь переорать друг друга.
– Что это? – спросила Гудрун, притопнув ногой по каменному полу. – Зачем это?
– Пол, – улыбнулся я. – По нему – ходят. Дальше пойдем!
Масляные лампы, зажженные загодя, недурно освещали холл. Я улыбнулся. Между этим домом и местом, где мы пировали, дистанция во много веков.
В обе стороны.
– Ой!
Конечно, «Ой!». Просторное помещение почти в сто квадратных метров. Пол, набранный из буковых пластин, камин, рядом с которым – высокие резные кресла французского производства и небольшой стол производства английского.
А большой стол, за которым при желании можно разместить до полусотни человек, сдвинут к большому окну, затянутому шелковой кисеей. Зимой кисею можно снять и заменить свинцовой рамой с окошечками из зеленого стекла. Сейчас они хранятся на чердаке. А в случае опасности (Средневековье, какникак) закрыть прочными ставнями с узкой прорезью бойницы.
– Разуйся!
Еще одно «Ой!».
– Он же теплый!
Так и есть. Я разрешил мастеру сделать и привычную ему византийскую систему обогрева. И попросил сегодня запустить для демонстрации. Печь для этого изыска расположена чуть ниже по склону и попутно обогревает баньку. Лишней не будет, а дрова я экономить не собираюсь. КПД у моей системы обогрева будет значительно выше, чем у открытой печи по-черному, которые стоят в «длинных» домах.
– Это – камин. Вот на этом вертеле можно жарить мясо.
При необходимости хоть целого кабана – глубина и ширина позволяют.
– А можно просто так сидеть и греться.
Что у меня еще недоработано, так это украшение стен в главном зале. Я планировал заполнить его традиционно: оружием и предметами искусства, но это – потом. Пока – голые доски, обошедшиеся, кстати, сравнительно недорого. Это для драккаров надо, чтобы каждая доска обшивки была буквально вырезана вручную, вдоль древесных волокон из правильно выросшего, правильно срубленного и правильно высушенного дерева, а тут достаточно любое прямое бревно пилами распустить.
– А кашу где сварить? – спросила практичная Гудрун.
– Пойдем, – прихватив одну из масляных ламп, я проводил ее на кухню.
Там всё сияло надраенной бронзой и медью и было оборудовано по лучшим средневековым стандартам. После наших грабительских походов недостатка в посуде и прочих кухонных штуках никто не испытывал. Весь рынок Роскилле был завален этим добром по оч-чень доступным ценам.
Само собой, и печь здесь была правильная: тут тебе и открытый огонь, и решетки, и даже большой вмонтированный котел. Объяснил, как пользоваться печкой, как чистить и прочее. Конечно, самой ей этим заниматься не придется (еще не хватало!), но теорию должна знать.
Потом повел в подсобные помещения…
Тут Гудрун застряла надолго. Даже об усталости забыла: планировала вслух, что, куда и как. Объемы и всякие приблуды вроде шкафов (я подсказал: наши столяры-плотники ни о чем таком не знали) восхитили ее куда больше теплых полов. О да, тут было где развернуться и куда складывать нажитое непосильным… хм, трудом.
А еще – деревянные двери с замками. И крепкие сундуки. Тоже с замками. Хотя главные запоры были установлены наверху. Там, где я оборудовал «сокровищницу», арсенал и, разумеется, спальню. Тудато я мою прелесть и уволок, с невероятным трудом оторвав от детального исследования вспомогательных помещений.
Спальня была реализацией моей давнишней мечты. Кровать два на три, с балдахином. Маленький камин – с одной стороны, с другой – каменная стена-дымоход камина нижнего, большого. С третьей стороны – дымоход кухонной печи, а с четвертой – большое окно, обращенное к югу. Зимой здесь будет тоже стоять рама, только не со стеклами, а с тончайшими алебастровыми пластинами.
Под ногами густющая шкура белого медведя, у стен – две ширмы-гобелена французской работы…
– Не хочешь узнать, какая она мягкая? – спросил я, похлопав по кровати.
– Хочу!
И расстегнула пряжку моего боевого пояса. Но не раньше, чем я помог ей избавиться от свадебных нарядов.
Но даже после того, как на полу оказалось всё, что было на нас надето, на кровать мы не упали. Потому что я решил сначала показать любимой устроенную по другую сторону каминной стены ванную. Само собой, мы ее немедленно опробовали: влезли в здоровенное корыто, наполненное ароматной, горячей (как приказано) водой. Ароматы – из Византии, корыто – из французского монастыря. Свечи… О, я забыл о свечах! Они горели и в ванной, и в спальне. Мы ведь теперь – муж и жена, и нам не надо «прятаться» от чужих взглядов. Следовательно, я могу тобой любоваться ежесекундно. Переливами плоти под тонкой кожей, алой прикушенной губкой, трепещущей ямкой на горле…
Я вижу свои руки, загорелые до черноты, на – белой матовой коже. Твои бедра кажутся очень широкими – из-за тонкости талии. Мои пальцы, только что – ласковые, осторожные, сейчас оставляют на ней красные отметины. Тебе так хочется – чувствовать мою силу. Снаружи и внутри. Чтобы толчки бросали тебя вперед, как толкает драккар входящее в воду весло, а хватка моих рук не пускала, бросала назад, навстречу, с еще большей силой, поскольку то было наше общее движение… Ты кричишь, снова и снова, запрокидываясь и выгибаясь. Лоно твое сжимается и пульсирует… И вдруг, обмякнув, повисаешь на моих руках… А в следующий миг уже не бьешься, а лишь вздрагиваешь, постанывая, распластавшись ничком, лицом в простыни, и теперь двигаюсь лишь я один, мягко и неторопливо, совсем в другом ритме, смиряя себя, потому что ты вся сейчас – будто голый нерв, вдоль которого скользит моя плоть…
– Что ты так смотришь на меня? – спрашиваешь ты. – Я стала некрасивой?
– Ты прекрасна! – отвечаю я честно.
Так и есть. Полночи страстной любви изменили тебя, но мне это нравится. Я вижу тебя такой, какой ты будешь лет через пять. Не юной девушкой, а женщиной. Знающей цену и вкус настоящего чувства. – Жарко! Хочешь воды? Я принесу.
