Стилист. Том II (СИ) - Марченко Геннадий Борисович

Голос полковника стал совсем уж мягким и вкрадчивым. Игорь Николаевич про себя усмехнулся, но всем своим видом изобразил глубокое недопонимание.

— Гражданин начальник, да я бы с радостью всё отдал, но ни про какой воровской общак ничего не знаю. Вы кому верите — этим пацанам или мне, взрослому человеку? Может, они сами кого-то ограбили, а меня решили до кучи приплести! Что я им сделал? Да я в жизни мухи не обидел!

— Значит, не хотите по-хорошему? — в голосе Костенко прорезался металл. — Что ж, будем по-плохому. Распишитесь вот здесь, гражданин Кистенёв, что показания с ваших слов записаны верно… Муромский!

Капитан словно ждал под дверью, которая моментально отворилась.

— Пусть конвой забирает, везут в СИЗО.

— А вещи? — хмуро поинтересовался Кистень.

— Ваши вещи будут доставлены туда же и сданы по описи. На ближайшее время следственный изолятор станет вашим родным домом.

Спустя сорок минут в ворота «Бутырки» въезжал автозак со свежим подследственным. Спускаясь на землю, Кистенёв был мрачен как туча. Доселе в стенах такого рода заведений ему доводилось бывать лишь как меценату, пытавшемуся облегчить жизнь узников, теперь же предстояло на собственной шкуре испытать все прелести изолятора.

Лишившись ремня и шнурков, он получил взамен матрас, одеяло, подушку с линялой наволочкой, серое вафельное полотенце, алюминиевые миску, ложку и кружку.

— Зубную пасту, порошок, щётку вам принесут? — поинтересовался оформлявший его лейтенант.

Кистень подумал про Ирину. Стоит ли ей сообщать, что он в СИЗО? А кто ему вообще будет передачки носить? Или всё же вернут конфискованную наличность, и он сможет на эти деньги первое время более-менее сносно существовать?

— Некому нести. И деньги изъяли.

— В СИЗО вам деньги ни к чему. Ладно, держите зубную щётку и зубной порошок.

С вещами в руках его в сопровождении конвойного полутёмными коридорами повели к месту ближайшего на время следствия пребывания. Настоящий лабиринт, разделённый на отсеки решетчатыми дверьми.

Однажды ему пришлось стоять лицом к стене, когда мимо конвоировали такого же бедолагу, он даже не смог того разглядеть — перед глазами зеленела покрытая тонкими трещинами поверхность. Потом пришлось ещё раз встать лицом к стене — когда его наконец привели к камере, и конвоир, открыв окошко, велел всем занять свои места на шконках, а затем отпер массивным ключом дверь и со словами: «Принимайте новенького» подтолкнул внутрь, после чего закрыл за ним дверь.

Характерный запашок сразу шибанул в нос, отчего Игорь Николаевич непроизвольно поморщился. Тут же захотелось приложить к лицу носовой платок.

«М-да, брат, изнежился ты, — подумал про себя Кистень. — Ничего, к новым порядкам быстро привыкнешь, хочешь ты того или нет».

Камера была вытянутой, как пенал, по бокам двухъярусные шконки, справа за дверью — отгороженное ширмой очко, по центру — вытянутый стол, за которым сидели четверо. Ещё один лежал на нижней шконке у зарешечённого окошка, сквозь которое в камеру проникали лучи закатного солнца, и читал старый номер «Огонька».

Да, знал бы, что так судьба сложится — подучил бы правила поведения в хате. Азы-то он, конечно, знал, кое-что читал, да и приходилось не раз общаться с бывшими сидельцами. Правда, те не особо любили вспоминать своё прошлое, однако изредка кое-какими воспоминаниями всё же делились. Например, как входить в хату. А вот дальше… Дальше было много нюансов, каждый из которых мог оказаться для новичка роковым.

— Смотри-ка, народ, фраер-то морду кривит. Может, ему наше общество не нравится?

Голос принадлежал одному из сидевших за столом, на котором, едва за конвойным захлопнулась дверь, тут же появилась колода засаленных, самодельных карт. На вновь прибывшего пристально смотрели несколько пар глаз, включая говорившего — худого арестанта лет тридцатив майке-алкоголичке какого-то неопределённого серо-зелёного цвета с исписанными наколками пальцами. Первым желанием Кистеня было подойти и въехать этому дрищу промеж глаз, однако он благоразумно предпочёл сначала поприветствовать жильцов хаты.

— Привет честно́й братве! На какую шконку кинуть барахло?

— Можешь кинуть к параше, по ходу, там тебе самое место, — снова подал голос худой.

Обитатели камеры, за исключением равнодушно читавшего журнал, смотрели на него с вызовом и насмешкой. Игорь Николаевич в ответ тоже усмехнулся:

— Себя туда кинь, клоун.

Худой разом перестал ухмыляться и едва заметно переглянулся с немолодым арестантом, с потрёпанной книжкой в руках лежавшего на нижней шконке у зарешечённого окошка, из которого в камеру проникали лучи закатного солнца. Игорь Николаевич без труда определил — авторитет, держит масть в хате. После чего худой встал и вразвалочку, вихляющей походкой подошёл к новичку, глядя на него чуть снизу — сказывалась разница в росте.

— Слышь, баклан, ты чё, в бубен давно не получал? Да ты щас «дальняк» языком будешь драить.

Кистень, как досадную помеху, просто отодвинул того плечом и, обогнув стол с сидевшими за ним игроками, подошёл к авторитету.

— Куда вещи кинуть?

Тот оторвался от чтения, как бы нехотя переведя взгляд на стоявшего перед ним человека с матрасом и подушкой в руках.

— А ты кто вообще будешь, мил человек?

— Игорь Николаевич Кистенёв. Можно просто Кистень — так меня с детства во дворе звали.

— Кистень, значит… Ну пусть будет Кистень. И какую статью тебе следак шьёт?

— Гоп-стоп, вроде как с подельниками квартиры подламывали. Только те пацаны на меня наговаривают, в жизни ничем подобным не занимался.

— Ну это само собой, мы все тут по ошибке.

Его фраза сопровождалась смешками сокамерников.

— Прикид у тебя знатный. Скорее, таких, как ты, на гоп-стоп берут. А на воле чем занимался?

— Числился дворником на ВДНХ, а так жил в своё удовольствие на честно заработанные.

— Где же это ты честно заработал?

— На приисках 10 лет оттарабанил.

— И много привёз? — с показным равнодушием поинтересовался авторитет.

— Сколько привёз — всё моё, на жизнь пока хватает.

— Ладно, дело твоё, Кистень, лишь бы на грев хватало… Чекан, покажи новенькому свободную шконку.

— Ага, — с готовностью кивнул худой. — Давай, сюда кидай барахло.

Кажется, пронесло. Кистень, конечно, предпочёл бы нижний ярус, но выбирать не приходилось, и он закинул матрас с подушкой на верхнюю шконку. Секундная потеря бдительности тут же обернулась проблемами, так как в следующий миг одновременный удар сзади по почкам заставил Кистеня охнуть и выгнуться дугой. Впрочем, инстинкт уже включился на полную и, не дожидаясь, пока на него обрушится град ударов, он отскочил в сторону, всё ещё с гримасой боли на лице. Бил по почкам, похоже, как раз худой Чекан, который сейчас держал в руке табурет и явно прикидывал, на какую часть тела новичка его опустить. Остальные арестанты, как ни в чём ни бывало, сидели за толом, но было видно, что в случае чего они моментально включатся в экзекуцию.

Не дожидаясь, пока в его отношении будет применено членовредительство, Кистень быстро шагнул вперёд и прямым правой отправил соперника в короткий полёт к входной двери — один из картёжников едва успел увернуться от летящего мимо него тела. Остальные тоже похватали табуреты, и Кистень понял, что от троих отмахаться будет крайне проблематично, но в этот момент прозвучал голос от окна:

— А ну ша! Угомонились!

Сокамерники замерли как вкопанные. Авторитет отложил в сторону «Огонёк», принимая сидячее положение.

— Поставили табуретки на место… Вот так. А ты можешь занимать свою шконку, никто тебя не тронет… Пока.

— Ну спасибо, — хмыкнул Кистень и поморщился от болезненного ощущения в правом боку. Ещё не хватало отбитыми почками мучиться остаток жизни.

Тем временем Чекан, встал, держась одной рукой за стенку, а на ладонь второй выплюнул сгусток крови, в котором что-то белело.

— Крест, этот баклан мне зуб выбил! Я его, суку, на перо поставлю…