И аз воздам - Шопперт Андрей Готлибович

А еще вот этот кусочек: «С добычею в губах», в губах. У вороны? А сыр во рту держала – не лучше ли, дорогой Дмитрий Иванович. Или даже: а в клюве сыр держала.

– Надо же. Хм. Спасибо за честные слова, Петр Христианович, а то эти льстицы захвалили меня. Верно, вы заметили про губы и Каталани. Исправлю. Так и представляю себе этих ваших «студиозов» через век, перемывающих мне косточки. – Обер-прокурор Синода погрозил пальцем женщинам, сидящим на оттоманке у стены, и прикрикнул, хриплым, похожим на то самое карканье вороны, голосом: – Сенька, ну где жженка?

Брехт усмехнулся. На самом деле, именно жженка! Когда фильмы про гусар снимают, то они все с бутылками шампанского. Пока его немного в России и доступно оно только богатым людям. Сейчас гусары пьют жженку. Тоже не дешевый напиток, но по мозгам ударяет быстрее и в разы сильнее, и самое главное, есть процесс приготовления. Обряд. И в каждом полку он свой.

Процесс приготовления этой жженки в Мариупольском гусарском у Брехта в памяти есть. Странно недостаток голубого порошка сработал, что нужное, если, то накось выкуси, а вот ерунда типа приготовления жженки гусарской – так пожалуйста. Пей, не хочу.

Для процесса этого нужна компания, во-первых. Объем после окончания священнодействия получается приличный, и в одну харю его не – выпить.

Нужна широкая и глубокая металлическая посудина, в которую влезут все необходимые ингредиенты. И это во-вторых.

Заливаем в нее одну бутылку белого полусладкого и добавляем одну бутылку шампанского и сахар-песок. Сахара нужно около килограмма. Затем необходим ананас. Овощ этот заморский режем небольшими кусочками и также отправляем в кастрюлю.

Дальше пока просто все. Греем эту смесь на медленном огне, не доводя до кипения – как глинтвейн, около пятнадцати минут. Если нужен глинтвейн, то все готово, налетай. Но нет. Нужна жженка, а потому – продолжим.

А после начинается и сам процесс – обряд.

Над посудиной устанавливаем три перекрещенных сабли. (Если кто в наше время решит попробовать гусарскую жженку, то за неимением сабель может заменить их длинными шампурами.) Укладываем на получившееся перекрестье сахарную голову. (В наше время можно заменить выложенный пирамидкой кусочковый рафинад.) Дальше обливаем сахар ромом, лучше поискать покрепче, он должен быть непременно крепким и теплым (иначе не загорится), и поджигаем.

Когда процесс пойдет, то всей компанией нужно начинать петь гусарские песни. В противном случае тоже получится жженка, но это будет уже другая жженка, не настоящая. В наше время подойдет «Поручик Голицын» или «Давным-давно». Дальше нужно выбрать самого ответственного товарища, который будет понемногу подливать ром половником на сахар, чтобы горение не прекращалось. В идеале, за то время, пока сахар оплавится, должна уйти вся бутылка. Товарища нужно обязательно выбрать не больно разговорчивого, чтобы петь не мешал, и со стальной волей, чтобы не соблазнился на проверку рома на крепость оральным способом. Пригубит, отхлебнет, подержит во рту, определяя градусы, и заорет: «Маловато будет».

Когда сахар догорел – в кастрюлю выливается вторая бутылка охлажденного шампанского.

Всё, остается только перемешать и разлить по хрустальным непременно фужерам. Звон должен быть. Иначе тоже не жженка.

– Петр Христианович, пожалуйте к столу. И вы, Инесса Яковлевна, присоединяйтесь. Чувствуете, запах пошел. – Хвостов сделал приглашающий жест к большому круглому столу, стоящему посреди комнаты.

Глава 3

Событие шестое

Очнулся Петр Христианович от холода. Сквознячок пробегал по голым ногам. Граф пошарил рукой в поисках одеяла, сбросил, наверное, во сне. Лежал он на боку правом и справа от себя одеяло и пошукал, похлопывая по перине. Не было ни одеяла, ни покрывала, даже тоненькой простыночки и то не было. Наверное, с другой стороны, решил Брехт и, скрипя шарнирами, повернулся на спину. Что-то было не так с организмом, но пока в голове была только мысль укрыться. Граф Витгенштейн приподнял левую руку и похлопал слева от себя в поисках тепла. Нашел. Уже на втором хлопке наткнулся на что-то теплое. Провел по нему рукой. Поверхность была чуть шершавой, в пупырышках и волосиках. Но в то же время поверхность была теплая и вызывала желание повторить поглаживания. Чего противиться. Повторил. Амплитуду увеличив. На этот раз тактильные ощущения поведали графу, что ниже есть более волосатые фрагменты теплого предмета, и там исследуемый предмет теряет мягкость. А если выше? Рука, послушная сигналу гипофиза и прочих гипоталамусов, поползла по гладко-тепло-пупырчато-волосатому предмету вверх. Пупыр-чатость усилилась, волосатость уменьшилась, теплость увеличилась, как и размеры предмета. Он расширялся кверху. Наконец, рука добралась до высшей точки, и дальше начинался спуск. Со спуском генерал решил не спешить и задержался на вершине. Нужно ее внимательней изучить. Повозил Петр Христианович по ней ладонью. И это возение привело к не-ожиданному результату. Предмет тепло-волосатый шевельнулся и закинулся графу на живот. А еще что-то мохнатое в нос уперлось. Ясно, это собака к нему на кровать забралась.

– Мignon [3], – прошептала забравшаяся к нему собака. Прошептала и закинула на него вторую лапу – верхнюю… Переднюю?

Граф решил говорящую собаку погладить. Странные изгибы. А еще что-то под ногой собаки начало шевелиться и пытаться из-под ноги чужой вылезти. Но удивиться всяким шевелениям Брехт не успел, собака лизнула его в губы и сунула ему в рот неизвестный предмет, прямо как флешку в гнездо. Флешка повозилась у него во рту, потом вытащили ее, видимо, проверяли, той ли стороной вставили. Убедились, что да, правильной, и снова вставили в разъем. И так несколько раз. Потом довольно долго флешка шевелилась у Витгенштейна во рту, а затем неизвестное устройство стало высасывать из него информацию и воздух. Не, в голове у него столько информации, которую нельзя доверять никому, даже говорящим собакам. Тем более говорящим собакам. И Петр Христианович решил побороться с агрессором. Он своей богатырской силищей приподнял говорящую шпионскую собаку и повалил ее рядом с собой. Сам навис над шпионкой и решил информацию, выуженную у него, назад вернуть, свою флешку вставил в приемное устройство и стал выкачивать информацию.

– Мon amour, – прошептала шпионка и обхватила графа за спиной ногами.

Неожиданно оказалось, что у графа есть еще одна флешка, а в шпионском организме есть материнская плата с разъемом. Пришлось и туда вставить. И организм под ним, кем бы он ни был, стал мычать и дергаться. Очевидный сбой в программе. Но сбой этот был заразительным, и граф поддался этому неровному ритму. Собака под ним начала рычать, а потом перешла на скулеж и стала двигаться еще интенсивней. Ужас просто. Нужно как-то сломать это непонятное устройство. И тут нижняя флешка сама до этого додумалась и выпустила вирус в материнскую плату. Устройство дернулось еще пару раз и затихло. Сработало. Вирус угробил чуждую программу. Брехт вытащил из устройства обе флешки и отвалился от горячей оболочки на спину. Справился.

– Мon amour.

Нет, вирус программу не угробил, флешка чуждая прошлась по его уху и нырнула в ушную раковину. Нет, допускать выкачивания информации нельзя. Петр Христианович вновь взгромоздился на шпионскую оболочку и опять воспользовался обеими флешками. Устройство снова начало дергаться. Работала проклятая программа, зря радовался.

На этот раз борьба с вредоносной программой продолжалась дольше, шпионский организм извивался, дергался, мычал, рычал, шептал. Тем не менее графу снова удалось направить в материнскую плату вирус. Устройство дернулось, выкарабкалось из-под графа, прижалось к нему и засопело. Точно собака, в смысле – точно. Собака.