Ротмистр Гордеев 2 (СИ) - Дашко Дмитрий

С каждой трелью амулет становится всё горячее.

На Вержбицкого он не реагировал, значит, это кто-то другой и он подбирается ближе.

Судя по хищно раздувающимся ноздрям характерника, Лукашин тоже что-то почуял, да и наш тролль проявляет беспокойство.

На полянку выбегает мелкое мохнатое существо. Издали оно кажется мне крысой, но потом я начинаю различать детали и понимаю, что тварь больше напоминает чебурашку: такое же лупоглазое и ушастое. Только вместо умилительной улыбки — злобный оскал, а полной пасти зубов позавидует любая акула.

И на этого демона уже вовсю реагирует «будильник» моего амулета.

Характерник что-то шепчет вполголоса, я не могу разобрать слов: говорит то ли про какой-то взвод, то ли про воду. Наверное, поясняет, что это такое выперлось навстречу Вержбицкому, но меня имя демона волнует меньше всего.

Штабс-капитана это создание не атакует. Спокойно ковыляет поближе и садится в позу суслика. На шее у «чебурашки» кожаный ошейник с чехлом.

Вержбицкий засовывает в чехол записку, треплет тварь по холке.

Будет как-то не зашибись, ели демон свинтит, унося с собой доказательства.

— Тимофей, справишься с ним? — спрашиваю у характерника.

— Справлюсь, вашродь, — успокаивает казак. — Тварь, конечно, вредная, но не шибко опасная. Разве что кусается больно.

Он подаётся влево и уходит наперехват «чебурашке». Надо сказать, делает это весьма вовремя, Вержбицкий отпускает демона, тот немного чешется по собачьи, потом становится на все четыре конечности и бежит, быстро скрываясь в траве.

Вержбицкий разворачивается, делает несколько шагов. Мы с троллем преграждаем ему путь.

— Господа? — удивлённо поднимает правую бровь поляк. — Что вы здесь делаете?

— Сначала скажите, что здесь делаете вы! — наезжаю я.

Штабс-капитан хоть и растерян, но быстро берёт себя в руки.

— Проверяю посты.

— Позвольте, а разве вас кто-то просил об этом? По-моему, это моя обязанность, как командира отряда…

— Мы на войне и обязаны помогать фронтовым товарищам, — складно лепит отмазку Вержбицкий. — Я уже устроил разнос на одном из постов, как раз собирался на следующий… Знаете, ротмистр, не все ревностно относятся к своим обязанностям.

Он ухмыляется.

— Составите компанию, господа?

— Мы видели как вы общались с каким-то странным существом, — вставляет реплику тролль.

— Ах это… Я очень люблю диких зверей господа, а этот симпатичный лесной зверёк сам вышел ко мне навстречу и позволил себя погладить. Видимо сразу понял, что я не причиню ему вреда, — улыбка Вержбицкого стала шире автомобильного бампера. — И вообще, давайте не будем больше говорить о пустяках. Проверим посты и поспим перед вылазкой.

Метрах в ста от нас раздался противный писк, вспорхнули с насиженных мест птицы.

Мы насторожились, только на лице поляка осталась блуждать странная ухмылка.

— Что это было? — спросил тролль.

— Не знаю, — Вержбицкий был сама беспечность. — Это лес, господа. Тут всегда на кого-то нападают и кого-то едят. Пойдёмте отсюда, право слово — не вижу ничего интересного.

Он очень убедителен, немудрено, что с такими талантами и умением ездить по ушам к его мнению в полку прислушиваются. Даже Маннергейм колеблется, хотя видел всё собственными глазами.

Нет ли тут какого-то наведённого морока?

Правда, амулет молчит…

Появляется Лукашин-старший, лицо у него торжествующее. Он тащит мелкого демона, держа его за большие уши как добытого зайца.

Вержбицкий мрачнеет, его брови сдвигаются.

Я предупреждающе кладу руку на кобуру.

— Вот, ваши благородия. Споймал, как и было сказано! — хвастается Тимофей.

— Что это? — губы штабс-капитана подрагивают, но он пытается изобразить хорошую мину при плохой игре.

— Это-то? Изводу… Демон такой. Шустрый, собака, но и я не прост.

— Он как — жив? — спрашиваю я, разглядывая мелкую бестию.

— Сдох, гадёныш. Я ить его только чутка придушить пытался, да видать силу-то и не рассчитал… Хлипкий уж больно.

Я снимаю с «чебурашки» ошейник, демонстрирую Вержбицкому чехол.

— Ничего не хотите нам сказать, штабс-капитан?

— А что вы ожидаете от меня услышать?

— Дело ваше.

Вскрываю чехол, достаю скрученную папироской бумагу. Разворачиваю и вижу мелкий убористый текст на английском. Вчитываюсь и, дойдя по последней фразы, удовлетворённо киваю.

— А вы, молодец Вержбицкий. Грамотно всё изложили вашим японским хозяевам. Все наши планы раскрыли… Скажите, вы стали предателем за деньги или что-то другое? Может, вас шантажировали?

На Вержбицкого страшно смотреть, его глаза наливаются кровью, лицо становится пунцовым от гнева.

— Я — не предатель!

— Да? — задумчиво тяну я. — А кто ж вы тогда после такого? Присягу-то небось государю-императору давали… Или хотите сказать, что работаете на русскую разведку и всё это часть большой игры?

— Да, я давал присягу и обещал служить русскому императору! Но я — поляк, моя родина порабощена вами! Я сражаюсь за независимость моей Польши!

— Вот оно как… Значит, присяга и честь офицера для вас ничто…

— По сравнению со свободной Польшей — ничто! — гордо вскидывает подбородок шляхтич.

Я киваю Лукашину. Тот мигом соображает, что от него нужно и скручивает поляку руки, заодно избавляя от оружия и прочих вредных для жизни предметов.

Вержбицкий не сопротивляется.

— Готово! — докладывает Тимофей.

— Благодарю за службу! — хвалю я. — Если бы не твоя бдительность, кормить бы нам червей сегодня…

Казак довольно улыбается. Он заслужил не только доброе слово, но и что-то гораздо существенней. Вернёмся к нашим, надо представить его к награде.

— Чего вы добиваетесь? — удивляется тролль. — Бог с ней, с моралью и честью… Японии никогда не победить Россию.

— Достаточно и того, что Россия ослабеет. Тогда она выпустит из своих дряхлых рук молодое польское государство. Польша станет свободной и независимой, — излагает программу Вержбицкий.

— С тобой всё ясно, — устало машу рукой я.

— Вашбродь, — напоминает о себе Лукашин.

— Что, Тимофей⁈

— Дозвольте, я этого пана поучу маленько! — умоляюще просит он.

— Это как?

— Нагайкой по жопе отлупцую. Сделаю так, что он теперь никогда не сядет…

— Прекрасно понимаю тебя, но тут необходимы другие, более радикальные меры. Сначала штабс-ротмистра необходимо допросить: установить все его связи, контакты… Не удивлюсь, если кроме него есть и другие предатели.

— Что потом? — спрашивает Маннергейм.

— Ну не бросать же его здесь… Придётся доставить в военную контрразведку.

— У вас ничего не получится, — объявляет поляк.

— Почему?

— У меня в ворот была зашита ампула с ядом… Как раз на такой случай. Скоро яд подействует. Прощайте, господа!

Глава 3

Тело поляка дёрнулось последний раз в предсмертной агонии, выгнулось и застыло. Зеленоватая пена на губах, остановившиеся зрачки глядят куда-то мимо нас всех в небеса.

Поворачиваюсь к барону-троллю.

— У вас не найдётся портсигар?

— Извольте, — Маннергейм удивлён, но протягивает мне серебряный портсигар. — Огоньку?

— Это уже лишнее. Благодарю.

Беру портсигар, подношу его ко рту только что опочившего Вержбицкого. Внимательно смотрю на отполированную блестящую поверхность. Нет… ни малейшего замутнения… Значит, и правда, не дышит.

И что нам теперь делать с предателем? Вернее с его телом? Таскать с собой по всем нашим разведывательно-диверсионным делам? Быстро протухнет. Прерывать миссию отряда и возвращаться обратно на нашу сторону фронта? Или похоронить здесь в безымянной могиле?

— Барон, на пару слов… — возвращаю портсигар хозяину.

Отходим с Маннергеймом в сторону. Делюсь с троллем своими мыслями о вариантах посмертной судьбы пана Вержбицкого. Карл-Густав закуривает, пускает дым пижонскими колечками.

— Каждый из вариантов имеет плюсы и минусы, Тащить с собой в дальнейший рейд, конечно, не стоит. Можно ещё отрядить несколько человек и отправить их на нашу сторону с мертвецом и кучей подробных рапортов о произошедшем в придачу.