Олег Северюхин - В лабиринтах тёмного мира
– Андре, – укоризненно сказала Полина.
Я не стал развивать эту тему. Это все равно, если верующему говорить, что Бога нет. Но в психоневрологический диспансер или лечебницу, в народе – дурку – придется наведаться.
Проблем с пропуском не было. Был даже приватный звонок главврачу с просьбой обеспечить режим наибольшего благоприятствования.
– Ваша фамилия не Чехов? – ласково осведомился врач средних лет с чеховской бородкой и с таким редким нынче пенсне на носу. – Напишете о нас бред какого-нибудь сумасшедшего, а нам потом отдуваться и доказывать, что психи не мы.
– Не волнуйтесь доктор, – улыбнулся я, – о нормальных людях я ничего не буду писать. Меня интересует бред сумасшедших и этот же бред интересует подавляющее большинство наших граждан. Чем бредовее информация или просто информационный посыл, тем больше людей, которые во все это верят и даже хотят подражать тому, кто это изрекает.
– Интересно вы излагаете основные постулаты науки о психике, – улыбнулся главврач. – А вы знаете, что все люди шизофреники, только одни со знаком плюс, а другие – со знаком минус? И частенько бывает, что минусовые шизофреники более здоровы, чем плюсовые?
– Как это? – не понял я.
– Основными признаками шизофрении являются бредовые идеи и галлюцинации, – сказал человек в пенсне, – так вот частенько идеи и видения наших пациентов являются более здравыми, чем идеи и видения тех, кому доверены самые важные посты в нашем государстве. А врачи – они марионетки в руках плюсовых шизофреников. Прикажут и плюсовика делаем минусовиком, а не то нас выведут в минус. Разве может нормальный человек ослушаться того, кого народ облек властью? Весь народ не может быть шизофреником! Так вот, батенька, всенародная шизофрения и есть самая опасная. Народ-шизофреник. Об этом даже думать опасно, а ведь более семидесяти лет большинство были ими. Или возьмите резонёрство. Люди много говорят, но ничего не делают.
– Стоп, доктор, – я сделал останавливающий жест рукой. – Мы с вами потихоньку от общих тем скатились к политике. У нас резонеров хоть пруд пруди. Любой человек, избирающийся на избираемую должность, по сути есть настоящий резонер. И исключений в этом нет. Другие ежедневно резонируют с экрана, а воз поныне там и становится еще хуже. Мне кажется, что нормальный человек ко всем высказываниям должен относиться критически с точки зрения полезности их для общества.
– К этому я вас и подводил, чтобы вы не верили никому – ни больным, ни здоровым, ни докторам, ни чиновникам, ни политикам. У них, у каждого, в потаенном местечке мозга нарисованы либо плюс, либо минус. И еще одно. Во время разговора будьте внимательны и делайте вид, что верите всему, что вам говорят. Если захочется смеяться, то подождите того момента, когда больной засмеется сам. С кого начнете? С маньяка – постояльца гостиницы, убившего с особой жестокостью двух других постояльцев или со слесаря-сантехника, который водку пил с Брежневым?
– Давайте Брежнева, – сказал я, – из двух зол выбирают меньшее.
Глава 5
Нашу поговорку – от сумы и от тюрьмы не зарекайся нужно дополнить еще одним местом – и от дурдома тоже.
Сколько веселых анекдотов про сумасшедших, от которых люди смеются взахлеб, но, интересно, как они будут смеяться, когда встретятся с сумасшедшим наяву? Он непредсказуем, как обезьяна с гранатой без чеки и любое действие может спровоцировать агрессию или, наоборот, агрессия сменится умиротворением. Кто его знает? Хорошо смеется тот, кто смеется крайним.
Мой товарищ рассказывал, как он в лейтенантские годы отвозил в лечебницу свихнувшегося солдатика. Дело было зимой. Сдал он солдата в приемное отделении и идет в своей парадной шинели, а около лечебницы мужики в телогрейках снег лопатами очищают. Увидели его, остановились, а один здоровый верзила закричал:
– Ребята, к нам Юрий Гагарин приехал, давайте качать его, – и все толпой пошли к нему.
Приятель мой чуть ли не по пояс в снегу добежал до дверей, а они закрыты, он в них колотит, а те все приближаются.
Вдруг дверь открылась, выглянула пожилая медсестра и говорит:
– Чо, касатик, испужался? Ты не боись, это шефы с соседнего завода снег у нас убирают.
Первым в отведенную для меня комнату пришел сантехник Никифоров. Ничего в его внешнем виде и в поведении не было странного. Человек как человек. Пришел, сел и молчит. И что здесь ненормального? Вы бы стали приставать с вопросами к тому, кто вас вызвал? Недолго бы приставали.
– Здравствуй, Никифоров, – говорю я ему, – я из органов. Решили досконально разобраться с твоим рассказом. Расскажи мне еще раз и со всеми подробностями, я все запишу, а потом будем решать, что и как. Понял?
– Понял, – говорит слесарь, – я им говорил, что найдутся умные люди, которые меня выслушают. Знаете, как трудно среди дураков жить? Но я приспособился. Чуть что и по сопатке им. Я к ним не лезу, и они ко мне не лезут. Не буяню и никому ничего не доказываю. Себе хуже. Чем больше доказываешь, тем больше шансов, что тебя в смирительную рубашку закатают и уколов в разные места наширяют, а от них потом корежит. Говорят, что так же гестаповцы подпольщиков кололи всякими аминазинами, их корежит, а они антидот предлагают за данные, значит. И весь персонал у нас сплошь шарфюреры и шуцманы.
– Никифоров, ты не отвлекайся, – остановил я его, – давай, говори по делу, у меня время казенное, я тут с тобой ночи ночевать не буду.
– Понял, шеф, – сказал слесарь, и начал свой рассказ. – Шла обычная смена. Был вызов – из крана каплет. Дел на две минуты, а тут партия в домино неоконченная. Ребята меня ждут. Мотнулся я в номер и обратно. Иду по коридору и вижу – на стене кусок парусины висит и немного колышется. Представь себе, на шикарно отделанной стене с бронзовыми горизонтальными светильниками на стенах и парусина. Горничные ходят, пылинки сдувают, а тут кусок грязного брезента. Даже я внутренне возмутился. Подошел я к этому пологу и хотел дернуть. Только оттянул его от стены и вижу, что под ним проход куда-то. Люди у нас все любопытные и я тоже такой. Глянул туда, а там лес и прямо около лица ветка еловая качается. Как у Буратины. На стене картина висит, а под картиной дверь в светлое будущее.
Очутился я, значит, в лесу. У нас лето, а тут зима. Снег под ногами, а я в легком комбинезончике.
– Дай, – думаю, – метров на двадцать пройду, чтобы выход не потерять.
Выхожу на поляну и вижу, что в меня мужик целится из ружья. И на ружье оптический прицел. Стал я руками махать, чтобы не стрелял он в меня. Он ружье опустил, а ко мне уже человек пять мордоворотов бегут.
– Ну, все, – думаю, – к мафиозникам попал. Сейчас возьмут и в асфальт закатают.
Развернулся я и побежал туда, откуда пришел. А никакой двери не найду. Куда ни побегу, все лес и лес.
Когда мужики стали в меня из пистолетов стрелять, то я и остановился. Руки поднял. Мне сразу руки за спину, наручники надели, карманы обшарили, чемоданчик с инструментами отобрали и потащили к тому мужику в домик.
Домик, скажу тебе, что надо. Настоящий охотничий. В сенях колеса разные тележные лаком покрытые, бадейки какие-то, лапти на веревочках висят. В горнице везде морды звериные на стенах висят. Стол деревянный, здоровый, человек двадцать можно посадить. У стены скамейка широкая, а с другой стороны – стулья самодельные. На столе все мои инструменты разложены. И меня перед столом на здоровенную табуретку посадили.
За столом сидит мужик пожилой в сером свитере. Вроде бы я его где-то и когда-то видел, а вот где видел, никак от испуга и вспомнить не могу. Волосы у мужика густые с сединой и брови как шевелюра. Говорит басовито и как будто леденец за щекой держит:
– Ты кто такой?
– Никифоров, – говорю, – слесарь-сантехник, по вызову вот ходил…
– По чьему вызову? – хитро так спрашивает меня. – Ты на кого работаешь – на Суслова или Андропова?
– На Иванова работаю, – говорю я ему, – а из вашей кодлы я никого не знаю.
– Хорошо ты их обозвал, кодла она и есть кодла, – засмеялся мужик, – а кто такой Иванов?
– А это бригадир наш, – отвечаю.
– А он под кем ходит? – снова спрашивает мужик.
Понимаю, что организованную преступность мне шьют. Сейчас мешок на голову будут надевать и дубинкой по почкам бить.
– Слесаря мы, господин хороший, – завопил я. – Мы сантехнику чиним и никакой заказухой не занимаемся. Знаем, что все этажи по бандам расписаны, а сами ни-ни. Даже не пьем на работе. Выпил – и премиальные тю-тю.
– Ну, и сколько вам на премию выписывают? – осведомился мужик.
– Да жмут все, – сказал я, – если по тысяче выпишут и то хорошо.
– По тысяче чего? – спросил мужик.
– Рублей, – говорю я ему.
– Рублей? – закричал мужик. – Где ты видел, чтобы сантехники на премию в месяц получали тысячу рублей? Ты понимаешь, что ты говоришь? У сантехника зарплата максимум сто двадцать рублей, и премия рублей десять. Всего сто тридцать. Это только шпионы иностранные не знают, сколько в СССР сантехники получают.
