Владимир Свержин - Создавая истину
– Так точно, – прошелестело в ответ.
– Тогда вперед! – Лейтенант вскинул ППШ и начал карабкаться вверх по склону. За год его войны Ивану еще не приходилось лицом к лицу сталкиваться с фашистами. Он слышал, как колотится где-то высоко, почти в горле, неожиданно гулкое сердце. «Вперед, вперед!» – командовал он себе, шаря глазами по сторонам и водя стволом автомата вслед за взглядом. Позади басовито зарокотали гаубицы. В ответ им ударили орудия с немецкой стороны.
«Ну вот, началось! – понял он. – А снарядов-то все еще лишь на пять минут боя!»
«Скорее, скорее», – он сделал ещё несколько шагов, проломился сквозь кусты орешника и замер как вкопанный, не веря своим глазам. Перед ним, угрожающе глядя пушечным стволом в сторону позиций дивизиона, стоял танк, покрытый зелено-бурыми пятнами камуфляжной раскраски с ветвями, закрепленными на бортах. Чуть вдали стоял ещё один, дальше скорей угадывался, чем виднелся третий железный монстр. Люки танков были открыты настежь, все три бронированных чудовища казались безжизненными, экипажей не было видно. Лейтенант уставился на ближайшую громадину, пытаясь сообразить, что происходит. И тут до слуха его из ближайших кустов донёсся стон.
– А ну стой! – зачем-то крикнул Гершельзон, поворачиваясь на звук. Из-за куста вскочил немец в офицерской форме с совершенно измождённым лицом. Танкист не торопился поднять руки, наоборот, шарил где-то внизу.
«Пистолет вынимает!» – догадался Иван и нажал на спусковой крючок. Не тут-то было! Автомат молчал.
«Заклинило», – с ужасом подумал лейтенант, метнулся к немцу и, прежде чем тот успел что-либо предпринять, ударил левым боковым в челюсть, да с такой силой, как никогда не бил на ринге. Аж кулак заныл! Фашист нелепо дёрнулся и, взмахнув руками, рухнул на землю.
– Ко мне! Окружай! – закричал политрук, приходя в себя от первого шока.
Со всех сторон послышалось дружное «Ура!» и невнятные звуки короткой рукопашной схватки.
– Товарищ лейтенант! – подскочил к нему Григорьев. – А что же вы не стреляли?
– Автомат заклинило.
– Так вы ж его, того… с предохранителя не сняли, – ухмыльнулся вестовой.
– Ну и ладно, – чуть обиженно ответил Гершельзон, закидывая за спину оружие. – И так управился. Вон, отдыхает, красавец!
Они заглянули за куст, где в глубоком нокауте валялся немец. Представшая их взору картина была до того нелепа, что не расхохотаться просто не было сил. Матёрый гитлеровец с железным крестом на груди лежал со спущенными штанами. Рядом с очень внятным объяснением того, почему его не было в танке.
– Ты гляди! – держась за живот, хохотал ефрейтор. – Немчина-то на дерьмо изошел.
– До чего народ предусмотрительный! – вторил ему политрук, указывая на грязные обрывки карты. – Ишь! И бумаги с собой прихватил.
Он вдруг перестал смеяться.
– Григорьев, ты гаубицы слышишь?
– Так точно, товарищ лейтенант.
– А ведь пять минут прошло.
– Прошло… Ну слава богу! Значит, успели!
Солнце ласково освещало зеленые, облупившиеся стволы гаубиц, еще горячие после утреннего боя. Сейчас от дивизиона осталось лишь три исправных орудия, но главная задача была выполнена: немцы не прорвались. Майор Певчих сидел на пустом зарядном ящике посреди зарослей сирени и с интересом разглядывал пленного офицера. Лицо немца было зеленоватым, взгляд страдальческим. Казалось, даже плен донимал его меньше, чем боль в животе.
– Иван Осипович, – повернулся к политруку командир дивизиона. – Наш-то санинструктор его смотрел?
– Так точно. Дал ему отвар из дубовой коры.
– Ну а сейчас-то он говорить может?
– Да вроде может.
Лейтенант Гершельзон, закончивший перед войной третий курс факультета иностранных языков, переадресовал вопрос пленному. Тот утвердительно кивнул.
– Уточни у него имя, звание, номер части.
– Гауптман Конрад Маркс, – отчеканил танкист – Командир сводного батальона…
– Чё он там про Маркса лопочет?
– Говорит, что его зовут Конрад Маркс.
– Родственник что ли?
– Василь Матвеич, как же он может быть родственником? Маркс – еврей, а фашисты, сами знаете как…
– Вот ты, Иван, хороший парень, как есть герой. Но все ж таки думай, что говоришь. Какой же Маркс еврей. Он – наш.
– В каком смысле?
– Ну то есть немецкий, конечно. Но наш, пролетарий. – Майор Певчих вытянул из кармана расшитый кисет, задумчиво разглядывая немца, свернул самокрутку и чиркнул зажигалкой, сделанной из винтовочной гильзы. – Спроси у него, он родственник или не родственник?
Гауптман Маркс числил родными немецкий и польский языки. За время учебы недурственно овладел французским и отчасти английским. Но его любимая бабушка, уроженка Варшавы, время от времени говорила с ним по-русски. Так что он сносно понимал этот язык.
– О, да! – заулыбался Конрад, услышав вопрос лейтенанта явно еврейской наружности. – Карл Маркс! Да-да!
– Вот видишь, – покачал головой Певчих. – А ты говоришь. Знаешь что, Осипович, давай-ка звони в политотдел дивизии, пусть забирают этого с…ного красавца к себе. Не хватало нам еще родича самого Карла Маркса в расход пустить. Пусть они там голову ломают, что с ним делать.
* * *Дежурный по штабу округа постучал в дверь кабинета:
– Товарищ генерал-майор, разрешите обратиться!
– Обращайтесь!
– Вам звонок из Москвы. Переключить?
– Из Москвы? Переключи, конечно.
Спустя несколько секунд телефон зазвонил прямо на столе у командующего артиллерией округа.
– Генерал-майор Певчих слушает.
– Василь Матвеич! Григорьев у аппарата.
– А! Это ты? Ну здравствуй-здравствуй! Рад тебя слышать. По работе или так?
– Или так, конечно, – начал бывший вестовой. – Но, сами понимаете, и по работе немного.
– Ага. Стало быть, в «Воениздате» мои стариковские писания тебе отдали?
– Ну, Василь Матвеич, кому же, как не мне. Я всё-таки ответственный редактор. А с чего это вы так: «стариковские писания»? Хорошие мемуары. И слог живой, не суконный. И фактаж широко рассматривается, и название мощное – «Огонь под огнем».
– Григорьев, что-то ты чересчур нахваливаешь. А ну говори быстро, что не так?
Бывший вестовой тоскливо вздохнул.
– Командир, ну если вот так вот честно, есть несколько замечаний. Не подумайте плохого. Не от меня. Сверху.
– Ладно. Не юли, как гимназистка на сеновале.
– Помните операцию «Кульнев», тот бой у горловины? Ну после которого весь корпус Майнцдорфа капитулировал.
– Дурацкий вопрос, Григорьев! Помню, раз о том написал.
– Ну вот об этом. Есть пара замечаний.
– Ты ж сам знаешь, что там всё правда.
– Ну кому как не мне! Но, во-первых, вы упоминаете, что по милости полковника Карасёва в дивизион были доставлены снаряды не того калибра, что поставило операцию на грань срыва.
– Что ж там не так?
– Василь Матвеич, дорогой! Всё так. Да вот в чём загвоздка. Вы там у себя в Забайкальском военном округе не в курсе наших московских пасьянсов, но по старому знакомству шепну: на этой неделе генерал армии Карасёв будет назначен заместителем начальника тыла нашей, как поётся в песне, «несокрушимой и легендарной». Неудобно получится. Тем более, как я слышал, к празднику вам собираются очередную звездочку дать. К чему на ровном месте наживать себе такого врага?
– Так уж и на ровном? – раздражённо буркнул Певчих. – Да ладно. Откорректируй там как-нибудь поаккуратней. Мол, кто-то не подсуетился, ети его мать.
– Спасибо, Василь Матвеич. Со вторым вопросом сложнее. – Григорьев сделал паузу. – Это насчёт Медузы.
– Что такое? – Генерал-майор от волнения встал из-за стола. – Ну? Давай не томи. Я по голосу твоему слышу, что ты о нём что-то узнал.
– Василь Матвеич! По правде говоря, всегда знал, – голос редактора звучал глухо и виновато.
– Григорьев, ну не скотина ты после этого?! Я его обыскался, по всему Союзу, по всем военкоматам письма разослал! Тишина мертвая! А ты все эти годы знал и молчал?
– Командир! Его нет в Советском Союзе.
– То есть как это?
– Да вот так. Вы ж тогда, ну когда дивизион на переформирование отвели, полк получили. А мы с Иваном Осиповичем рука об руку до Одера дошли.
– Ну?
– А что «ну»? Девятого мая война закончилась, а, как сейчас помню, одиннадцатого августа капитана Гершельзона арестовали.
– Как это «арестовали»?
– Приехали с автоматчиками и арестовали за самоуправство и разграбление социалистической собственности. Помните те брёвна, из которых мост построили? Они по очень высокому заказу в Москву шли. А Иван Осипович начальнику состава расписку оставил. Вот по ней его и взяли.
– Вот так-так! – доставая из пачки с горной вершиной и всадником папиросу, сдавленным голосом проговорил Певчих. – А ведь его тогда орденом Боевого Красного Знамени за это дело наградили. Что же выходит? Одной рукой наградили, а другой посадили?
– Так и выходит.
