Анатолий Матвиенко - На службе зла. Вызываю огонь на себя
— Когда?
— Не будем загадывать. Вряд ли скоро. Отвечайте — вас проводить до дома или остаетесь?
— А войдя в дело, больше из него не выйду.
— Не драматизируйте. Мне подходят только сознательные и добровольные помощники. Кроме используемых втемную. Учтите, наша задача ограниченная, привести их к власти да помочь на начальном этапе. Если негодяйчики дальше справятся сами, мы отвалим в сторону.
Никольский вздохнул, на несколько секунд оттягивая неприятное, но, похоже, единственно возможное решение.
— Самый последний вопрос. Вы чувствуете к Ленину и большевикам нескрываемое презрение. Вам не противно их поддерживать?
— Нет. Не забывайте, я — не человек. У меня есть отдаленный аналог вашего одобрения и порицания, комфорта и дискомфорта. Абсолютное большинство человеческих чувств и эмоций мне чужды и не очень понятны. Ленин, кайзер и, простите за откровенность, вы, господин Никольский, для меня лишь фигуры и пешки. Но на данном историческом отрезке мои интересы совпадают с общечеловеческими, российскими и лично вашими. Посему мне не понятно, почему вы мнетесь. Кстати, другие офицеры тоже. Ладно, подробности опустим. Ну?
— Согласен, — Владимир Павлович перешел рубикон и сразу почувствовал себя легче. Хотя ощущение, что вляпался в коровью лепешку, также присутствовало. — Что я должен делать?
— Деловой подход. Вариантов всего два. Первый — устройтесь на службу в контрразведку или ЧСК. Мне нужны там свои люди.
— Сомневаюсь, что удастся. Контрразведчики — военные. Они жандармерию презирают еще по прошлой жизни. ЧСК почти сплошь состоит из присяжных поверенных, близких к политиканам Временного правительства. Так что мой послужной список скорее вреден, чем полезен. Разве что криминальная полиция меня приютит.
— Не то. Тогда второй вариант. Вы же высочайших особ охраняли, так? Насколько помню — эффективно.
— При мне никого не убили. Хотя попытки случались, да.
— Значит, вам прямая дорога в охрану Ленина.
— Ему угрожали?
— Помилуйте. Он сейчас в нижней точке карьеры, скорее посмешище, нежели помеха кому-либо. Но после того, как в течение двух недель мы проведем агитационную кампанию и за ним пойдет основная масса большевиков, покушение вполне вероятно. Захватив власть и взяв Россию в ежовые рукавицы, он наверняка попадет в поле зрения моих конкурентов, любителей точечного воздействия. Тогда действительно могут возникнуть проблемы.
— Я умею обеспечивать безопасность. Однако охрану ближнего круга можно организовать только с согласия охраняемого. Наш революционер согласится на круглосуточную опеку со стороны бывших жандармских офицеров?
— Это как раз ваша задача, чтобы к моменту предложения наших услуг большевики жаждали защиты.
— Тогда я готов приступить к набору людей и организации службы. Какие средства в моем распоряжении?
— В разумных пределах — любые. Вероятно, понадобится помещение для штаба и занятий. Оно есть прямо в этом доме. Будем считать, что договорились.
Фон Шауфенбах протянул руку для пожатия. Никольский на миг задержал свою. На ощупь пальцы существа вполне обычные, сухие и теплые. А в глазах — ничего человеческого, только ледяное равнодушие.
Пока Никольский посещал сослуживцев, оставшихся на свободе, и как мог уговаривал их идти на службу к дьяволу, Ульянов опубликовал скандальные «Апрельские тезисы», заявив во всеуслышание, что пролетариат не остановится на достижениях буржуазной революции и вот-вот переведет ее в социалистическую, взяв власть в свои руки. Неожиданно у него появились отлично организованные помощники. Оживились большевистские ячейки в армии. По России прокатились митинги, на которых ораторы кричали: «Долой Временное правительство!», «Прекратить империалистическую войну!» и «Вся власть Советам!»
С большевистскими эмиссарами встречались посланники Шауфенбаха, вручая деньги от «заинтересованных кругов». В Питере и Москве печатались десятки газет, стопроцентно большевистских, как «Правда», или поддерживающих левое крыло социал-демократии.
Численность поначалу крохотной большевистской партии стремительно выросла. Разумеется, ни левые, ни их оппоненты особо не собирались сдерживать щедрые популистские обещания. Но народ проще привлечь простыми невыполнимыми посулами, нежели мудреными и столь же несбыточными.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Первые телохранители вождя пролетариата
У большевиков машины не имелось. Жалкие остатки царского гаража быстро оприходовало правительство, политическим партиям не осталось ничего. Разъездным транспортом коммунистической элиты служила обычная пролетка, запряженная в одну лошадиную силу не первой молодости.
С помещениями получилось куда проще. В Питере оставались сотни особняков, хозяева которых съехали подальше от революционного беспредела. Политические партии безжалостно изгоняли прислугу и вселялись в экспроприированную недвижимость. Прима-балерина Кшесинская наивно пыталась через суд выдворить из своего мини-дворца на углу Кронверкского проспекта и Большой Дворянской улицы засевшие там ЦК РСДРП(б) и редакцию «Правды». Она добилась судебного приказа о выселении. Вот только судебного пристава на роль героя-самоубийцы для исполнения решения не сыскалось.
Ленин с мини-гаремом из Надежды Крупской и Инессы Арманд проживал в квартире Елизаровых на улице Широкой, 48. Впрочем, революционная секс-троица там только ночевала. И вождь пролетариата, и его вдохновительницы большую часть суток проводили на митингах, собраниях, в редакциях газет, в доме Кшесинской и в Петросовете. Эти подробности Никольский с первой командой будущих телохранителей изучил по материалам, которые им предоставил Шауфенбах.
В команду вошли тридцатилетний штабс-капитан Павел Васильевич Юрченков из бывшей столичной жандармерии и его ровесник — уволенный из армии по ранению контрразведчик Владимир Карлович Бейнц, ротмистр. Основная трудность заключалась не столько в их малочисленности, сколько в проблеме навязать свою охрану большевистскому руководству. Марсианин, как про себя Никольский окрестил Шауфенбаха, смог завербовать вхожего к большевикам редактора «Солдатской Правды» Генриха Ягоду и навел мосты к Якову Свердлову. Ульянов в руки не давался. Он принимал деньги, но ограничивал непосредственные контакты только крутом давно знакомых или широко известных революционеров. Даже Керенский не смог добиться его аудиенции. Поэтому, выражаясь языком эсеров, пришлось готовить акцию.
16 апреля за пролеткой большевиков на удалении следовал экипаж с парой отличных лошадей. С ловкостью профессионального ямщика ими правил ротмистр Бейнц. Никольский, Юрченков и пара подельников изображали пассажиров. Несмотря на бороды, глубоко натянутые на уши картузы и общий затрапезный вид, генерал не рисковал лично общаться с вождем в данной ипостаси, передав активную часть акции в руки приглашенных экспертов.
Звероватого вида Яшка Кремень счел себя пострадавшим от царского режима, так как был арестован за вооруженный гоп-стоп, и лишь февральская неразбериха позволила ему улизнуть. Дезертир Феофан судимостей и арестов не имел, до сего дня промышлял мелкими грабежами и мечтал о крупных делах. Оба с недоверием смотрели на «господ» в крестьянских армяках.
— Уважаемые, — обратился Никольский к собравшимся в экипаже коллегам. — Повторяем диспозицию. К ночи наш человек поедет на Широкую, где обычно ночует. Остановим его пролетку на ходу, окружаем и грабим.
— Извиняйте, барин, — Кремень блеснул золотой фиксой. — Как же без стрельбы? Революционэры без волыны не ходют. Даже бабы. Палить начнут. Или валить всех, или ждать, как из пролетки выйдут.
— Возле дома Кшесинской нельзя. Там куча их сторонников. Делаем засаду на Широкой? — предложил Бейнц.
— Точно. Висеть за ними как фараоны цельный день — нас точно срисуют. Зашухерятся, — согласился бандит. — Но на Широкой под окнами тоже стремно.
— Ждем с десяти вечера в начале Широкой. Наш клиент в любом случае въедет с этой стороны — что с Кронверкского проспекта, если будет возвращаться из ЦК, что от Петросовета, — решил генерал. — У дома Кремень и Феофан. Мы догоняем пролетку, когда она останавливается, берем на себя кучера и охрану. Вы, господа коллеги, выходите навстречу. Сначала обыск мужчины на предмет оружия, потом забираете сумки дам. Обыскивает Кремень, остальные держат стволы.
— Ежели баба спрячет «Браунинг»? — вставил Феофан.
— Не зима, муфты не носят. И в карманах не будет — не любят, чтобы оттопыривались. Не модно это, — откомментировал Бейнц, большой любитель лошадей и женского пола. — Ощупывать их не советую. Грабеж они перенесут, а при обыске такой визг поднимут, тише будет сразу пристрелить.
