Юрий Сазонов - 17 Тамплиеры 1. Рыцарь Феникса
— Хорошо, — повторил король и хлопнул Томаса по плечу, да так, что плечо немедленно заныло.
— Отправляйся, мальчик. Возможно, это письмо спасет Шотландию… или хотя бы тебя, что уже неплохо.
Брюс улыбнулся. Таким Томас и запомнил своего короля: усталым, не выспавшимся, с хмурыми глазами и дерзкой улыбкой, предназначенной кому-то другому.
Качка усилилась, и Томаса замутило. По хмурому небу неслись облака, а через борт долетали брызги. Вдобавок ко всем несчастьям, Джон Кокрейн закончил работу в «корзинке», подошел вразвалочку и плюхнулся рядом.
Кокрейн был уроженцем Глазго — рыжий долговязый верзила лет двадцати восьми-тридцати, обряженный в матросскую куртку из грубого сукна и широкие потрепанные штаны. Едва Томас поднялся на борт, как Джон опознал в нем земляка, что посланцу короля вовсе не понравилось. Он специально выбрал это ганзейское судно с разношерстной командой, состоящей из немцев, фламандцев, норвежцев и датчан — и тут такое невезение. Впрочем, Джон производил впечатление добродушного, хотя и не в меру разговорчивого простофили, и обрадовался Томасу вполне искренне.
— Будет хоть, с кем языком почесать, а то эти германцы, если не о товарах и не о бабах, все тык-мык — слова доброго не дождешься.
В первые же минуты на судне Томас узнал, что капитан скуп, как вдова ростовщика, его старший помощник крут нравом и при случае так и норовит ткнуть в зубы кулаком, норвежцы пьют, как рыбы, датчане славные парни, но вот портовые шлюхи у них жадные, а красотки Фландрии на диво сговорчивы, потому как мужья у них, говорят, не того…
У Томаса зазвенело в ушах. Он искренне пожалел, что, сберегая деньги сюзерена, уговорился с капитаном заплатить за проезд только пять шиллингов, а остальное отработать. Теперь от болтливого лоулендера [9] было не отделаться — тот показывал Томасу, как вязать булинь, накладывать обмотки из кож на канаты, чтобы крепить парус, подтягивать гитовы, и при этом непрерывно трещал. Том натер ладони до кровавых мозолей, все названия в голове у него смешались, и, когда корабль наконец-то отвалил от причала, только и мог, что путаться у матросов под ногами. Он еще не успел приспособиться к качке и цеплялся за тросы с отчаянной силой, чтобы не полететь вверх тормашками. «Неутомимая» (как сообщил Джон, этим названием корабль был обязан любимой подружке капитана) отошла от берега и отправилась на юг. Перед тем, как пересечь Ирландское море, кораблю еще предстояло завернуть в Дублин. К вечеру небо затянуло тучами, ледяной северный ветер наполнил парус, и когг принялся резво перескакивать с волны на волну.
Томас прижался к большому раскрашенному щиту, прикрывавшему палубу от брызг, а в случае нужды и от вражеских стрел и камней. Стуча зубами от холода, юноша с трудом сдерживал рвотные позывы и думал лишь о том, как пережить ночь. Тут его и обнаружил Джон.
— Негоже здесь сидеть, — объявил Кокрейн, — скоро через борт перехлестывать начнет, чего доброго, и тебя смоет. Одного у нас так и смыло.
Подхватив Томаса под руку, говорливый шотландец потащил земляка к кормовой надстройке.
— Если разойдется как следует, придется идти в трюм, черпать ведрами воду. А пока и передохнуть можно.
Устроившись под настилом из досок, Джон Кокрейн полез за пазуху и вытащил фляжку, обернутую для удобства полосками кожи. Вытащив деревянную затычку, лоулендер хлебнул сам и передал флягу Томасу. Тот принюхался. Разило ужасной сивухой. Однако у Тома не осталось сил, чтобы спорить, вдобавок нужно было согреться. Юноша сделал большой глоток. Пойло обожгло глотку. Перехватило дыхание, на глазах выступили слезы.
— Что, прошибает? Это мой дядька и кузен у себя на ферме гонят. Лучший виски во всей Шотландии!
Томас, пробовавший выдержанный монастырский виски, имел на этот счет другое мнение, но удержал его при себе. К тому же от желудка по телу и вправду побежало тепло. Волной накатила сонливость. Сквозь дрему мушиным жужжанием пробивался голос Джона Кокрейна. Томас не сразу понял, что уроженец Глазго говорит о нем.
— А ты, как я погляжу, не из простых. Одежка потрепанная, но вроде как у благородных. Скажи, парень, ты ведь из тех, кто сражался против английских собак? Небось, сожгли они твое имение, и пришлось тебе бежать за море, чтобы не дрыгать ногами на виселице?
Томас вздрогнул. С трудом подавив желание оттолкнуть Джона, он лениво приоткрыл глаза.
— Какое там. Одежду подарил мне мой господин, которого я развлекал игрой на арфе и пением. А теперь господин умер, и решил я попытать счастья в чужих краях.
В подтверждение своих слов Томас откинул темную ткань, которой оборачивал инструмент. Блеснул черный лак.
— Эвона как…
Показалось, или в голосе рыжего лоулендера и впрямь промелькнуло разочарование? Может, Джон Кокрейн уже подсчитывал барыши, которые надеялся получить за голову Тома?
— Ну так, может, споешь? — щербато улыбнулся моряк. — Говорят, был в древние времена один певец, так он голосом мог успокаивать волны…
— Орфей, — криво усмехнулся Томас. — Вряд ли меня можно с ним сравнить.
— Не услышим — не узнаем, — донеслось слева.
В голосе прозвучал густой иноземный акцент.
Только тут юноша заметил, что под настилом собрались другие моряки и прислушиваются к их разговору. Один, белобрысый, со свернутым направо носом, придвинулся ближе.
— Ты, малый, — белобрысый говорил на ломаном английском, — зеленый совсем. Море вверх-вниз…
Он показал рукой, как пляшут волны.
— Тебя рвать…
И живописно изобразил тошноту.
— Надо что-то делать, чтобы о болезнь не думать. Ты петь, мы слушать.
Остальные одобрительно заворчали и закивали. Томас сел ровней, прижавшись спиной к сырым доскам, поставил арфу на колено и прикрыл глаза. Хорошо бы было исполнить сейчас матросскую песню старого нечестивца из замка — и Томас помнил слова и мелодию, как запоминал любую, когда-либо услышанную музыку, — но его и так с души воротило. Не хотелось еще раз мучить струны похабным моти-
вом.
И тогда на ум пришла простенькая баллада, сочиненная им самим, одна из первых сочиненных им баллад. Ему было тогда тринадцать, он бегал за пятнадцатилетней дочкой деревенского старосты, рослой и красивой девахой, и надумал пленить ее сердце музыкой. Том вспомнил каменные изгороди на вершинах холмов, лиловые пятна вереска и солнце, пляшущее в карих глазах Маргарет — и сделалось чуть легче.
Прикоснувшись к струнам, он запел: сначала тихо, но затем голос набрал силу, звонко раскатился под дощатым настилом, вырвался наружу и поплыл над палубой и над волнами.
Часть первая. Глава 2. Странное пророчество
От Дублина «Неутомимая» направилась в Плимут. Томас помнил предупреждение своего короля, что лучше обойти стороной английские порты — однако за неделю на борту поднаторел в матросском деле, сменил одежду на моряцкую куртку и штаны и загорел на ярком солнце и пронизывающем ветру до того, что никто не признал бы в этом молодом моряке шотландского дворянина. Он привык к жесткой солонине и селедке с душком (как поведал Джон, селедка была из прошлого груза, но так провоняла, что покупатели отказались ее принять), к качке и к соленым брызгам, и больше уже не цеплялся за ванты, чтобы устоять на ногах.
Выйдя из плимутского порта, «Неутомимая» пересекла Ла-Манш и в первые дни октября достигла Орфлёра, что в устье Сены. Здесь Томас покинул корабль, не без сожаления простившись с болтливым Джоном Кокрейном, и с кривоносым Питером, и с другими матросами. Ночь ему предстояло провести в городе: барка, идущая вверх по реке, отправлялась на рассвете.
Перед тем, как сойти на берег, Томас переоделся в старое платье, а моряцкую куртку и штаны тщательно свернул узелком и прихватил с собой — мало ли, под чьей личиной придется скрываться в недружелюбной французской земле. Можно было остановиться на ночь в портовой гостинице, но больно уж донимали крики грузчиков, вонь гнилых водорослей и мочи и назойливое внимание гулящих девок. К тому же Томасу хотелось осмотреть город. Время было еще не позднее — на колокольне Святого Мартина лишь недавно прозвонили к вечерне. Солнце медленно скатывалось за холм, где в небо гордо поднимались четыре башни новенького замка графов Гьельдре.
Тридцать лет назад Орфлёром стал править Рейнальд Вайсенберг ван Гельдерн, за глаза именуемый Ренаром Лисом. Хитрый граф убедил короля не взимать пошлин с иностранных купцов — надо, мол, оживить торговлю. Прошло много лет, но Лис пользовался правом все с той же сноровкой, что явно шло городу на пользу.
В городе возводили каменную стену, чтобы уберечь Орфлёр от набегов с моря. По склону замкового холма к зубчатым стенам поднимались красные черепичные крыши домов местных богатеев и торговых контор. Вокруг желтели фруктовые сады в осеннем убранстве. Ветер доносил слабый запах вянущей листвы и яблочного сидра. Поближе к порту здания были поплоше — с деревянными вторыми и третьими этажами, крытые соломой и дранкой. Третьи этажи нависали над вторыми, так что улица внизу утопала в тени. На углах возвышались мусорные кучи. У порогов домов кисла в грязи солома, через дорогу шныряли тощие кошки и жирные крысы, в лужах копошились ребятишки. Из открытых дверей трактиров тянуло жареной рыбой.
