Луиза-Франсуаза - Серпомъ по недостаткамъ
Денег и прочих богатств при нем не было, кроме сумки инженерной конструкции, в коей инженерные же инструменты в изобилии. А так же при нем лопата имелась вида иноземного.
Дознанием найдено, что человека под видом найма в инженерные работы неведомые завезли в степь, и ограбили. Денег, со слов, при нем было до пяти тысяч в англицких Фунтах, кои исчезли, равно как и бумаги, в портмоне бывшие, вместе с портмоном. Случай в виде землемера Федулкина и крестьянина Гаврилова не дал неведомым довершить грабеж, либо оные спугнулись молнией. Каковую и в Ерзовке многие видали и засвидетельствовали случай.
Звать человека Волков Александр Владимирович, потомственный дворянин, записан во второй части Книги. Герба своего нету, но на бумагах личных пользует герб Государев, свидетельствующий род из служивых дворян.
Претензиев не имеет, по беспамятству.
К сему прикладывается самолично таковым Волковым Александром Владимировичем о том написанная расписка.
Рапорт представил Околоточный надзиратель Епифанов"
Егорий Фаддеевич удовлетворенно кивнул, сложил бумагу, запихнул вместе с небольшой запиской в конверт. Встал, отнес в соседнюю комнату почтарю Бубонину, велел назавтра же утренней почтой отправить в уезд. Вернулся в комнату, отведенную волостной полиции, налил чаю из самовара, сел поудобнее. И снова подумал о странном молодом человеке, привезенным в Ерзовку Федькой.
Интересно, а вот ежели эта фазенда была бы важная - это пришлось бы тут прямо с ней разбираться?
Следующее утро принесло несколько сюрпризов, и не все оказались приятными. Например, выяснилось, что солома - неважная замена туалетной бумаге, а на улице за домом температура заметно ниже нуля. Дима - он встал раньше меня - ругался с соседкой, точнее, было слышно что соседка ругала за что-то моего гостеприимного хозяина, но за что - я не расслышал. Однако показалось, что и ругань эта как-то связана со мной. Похоже, не очень тут чужих любят...
Но вот каша за ночь в печи разварилась отлично, и ее на этот раз было много, по крайней мере я почувствовал себя наевшимся задолго до того, как закончилась вторая миска.
- Вот и хорошо, - ставя чугунок, в который он сгреб кашу из оставшихся трех мисок, в нишу в стенке печки, сказал Дмитрий. - Вечером еще поедим, много каши принесли, но до завтра навряд ли достоит она в тепле-то. Я тебя вот что спросить хочу - а деньги-то у тебя есть?
- Знаешь Дим, с деньгами-то у меня никак. То есть нету денег сейчас. Были - а куда делись - не знаю.
- Ты не подумай чего - он как-то вдруг опять засмущался, - я скрасть их и не собираюсь вовсе, только вот тебе ехать куда надо, а без денег-то как? До города я тебя, скажем, довезу - но в городе без денег никуда.
Денег у меня не было совсем, даже из двадцать первого века: в экспедиции ими распоряжался Василич и я свои карманные финансы просто клал в бардачок. Так что за завтраком, продлившимся довольно долго, мы обсудили перспективы поправки финансового положения. Заодно я выяснил и некоторые особенности современной крестьянской жизни. И - по ходу разговора - слегка себя 'залегендировал'.
- Я вот что думаю, никого в степи не было. Федулкин может твою одёжу забрал, только это вряд ли: я его все время видел, не останавливался он возле твоего места. Да и сам ты навряд ли так раздетым в степь ушел, не иначе злыдни какие тебя опоили и ограбили да в степи помирать и бросили, вот и болит у тебя все: били сильно. А одёжа твоя сильно дорогая была? Поди магазинная?
- Магазинная...
- Тогда не иначе мы их и спугнули, не успели тебя навовсе раздеть. А то и молнии испужались, хотя навряд ли, молнию-то Федулкин видал. Его поспрошать надо, может он и татей тоже видал. Но скорее увидели, как мы едем и убежали.
- Это точно, выходит дважды ты меня спас - мне идея с ограблением понравилась, поскольку объясняла и отсутствие денег с документами и мое неожиданное появление в голой степи в десяти верстах от ближайшего села одетым явно не по сезону.
- А ты каких будешь?
- Что значит - каких?
- Говоришь ты чудно. По-русски, не как немцы какие там, а чудно. Ты не русский что ли?
- Ну да... то есть нет. Я на самом деле русский, просто родители в другую страну уехали когда меня еще не было. Я и родился совсем в другой стране, а в Россию попал как один остался. Тут родня-то какая-нибудь, да найдется. А не найдется - так на родной земле всяко лучше чем в иноземщине.
- Ну, а что же тебя в степь-то понесло?
- Не помню. Как на пароходе плыл, помню, как какой-то помещик уговаривал меня ему в имении машины наладить - помню. Денег-то у меня русских и вовсе не было, так что решил подзаработать по дороге. А то ведь родню найти - это сколько же денег-то нужно! А что потом было - нет, не помню.
- Ну и ладно, потом вспомнишь. А без денег - беда... небось твой помещик этот тебя и обобрал. Так верно он и не помещик был, а разбойник какой. А давай ножик твой трактирщику заложим? Хороший ножик, трактирщик рубля три даст, кабы не пять. Купим пшена мешок, или даже два, а потом деньги будут - выкупишь ножик. Трактирщик у нас свой, не зажилит.
- Наверное так и сделаем - ладно, фиг с ним, с ножиком, у меня и мультитул есть. - А ты вот расскажи, как тут люди живут, чем деньги зарабатывают?
Разговор мы продолжили во дворе: Дима что-то вырубал потихоньку из палок, я же просто сидел на каком-то обрубке бревна, прикрытым для мягкости сложенной овечьей шкурой, и вырезал себе деревянную ложку - Дима намекнул, что он бы и сам мне ее сделал, да времени нет. Все-таки похоже ничего серьезного я себе не отбил - задница еще болела, но уже гораздо меньше. Сидеть уже можно, вот ходить пока еще больно. Так что руки у нас были заняты, а языки - свободны, и мы активно ими пользовались. Правда я все больше слушал, лишь иногда задавая все новые вопросы.
И я узнал, что Ерзовка того (или нынешнего) времени была селом довольно зажиточным. И - очень большим, дворов поболее полутысячи, одно слово - волостной центр. Народ в основном занимался садоводством и огородничеством, хлеб, конечно, тоже сеяли, но не сказать чтобы много - степь "выпахали" и изгадили еще деды нынешних селян и чуть не три четверти земель вокруг были к пахоте практически непригодны. Однако почти каждая семья занималась еще и извозом - благо спрос на эту услугу на Астраханском тракте был высок круглый год, да зимой можно было вполне прилично заработать на заводах в Царицыне - но это если повезет работу найти. В общем, народ, по Диминым словам, не бедствовал.
Были, конечно, в селе и бедняки (у ним Дмитрий относил тех, кто жил впроголодь, чуть ли не умирая с голоду), но таковых было немного, в основном "бездельники" или, как и сам Дмитрий, "одинцы". То есть те (из молодежи в основном), кто как-либо разругавшись с родней, выделялся из семьи в отдельное хозяйство. Дмитрий "выделился" из семьи дядьев (сам он оказался сиротой с 12 лет, да у дядьев несладко было, вот по осени и ушел от них), и "обчество" ему по традиции помогло построить какой-никакой домишко и выделило землю. И, так же по "традиции", земля была "неудобной", или, если отбросить политкорректность, для земледелия мало пригодной. Собственно, сам он как раз позавчера на надел и съездил с землемером (это который с воплями умчался, как я понял), а на молнию поглядеть повернул чтобы хоть как-то развеселиться и развеять состояние охватившей его полной безнадёги.
Хотя сам себя он пока "бедняком" не считал: за зиму (точнее с прошлого сентября) заработал на заводе около восьмидесяти рублей, лошадь прикупил, по хозяйству кое-что. Но вот в селе народ имел иное мнение, и иначе, как "неуважительным" именем "Димка" его мужики и не звали. На что он сильно обижался.
Были в селе еще и "неустроенцы". Их никто бедняками тоже не считал, но и на богатых они никак не тянули. Потому что были абсолютно, беспробудно нищими и жили они лишь милостью общины. А вот бездельниками они не были: "неустроенцами" называли те семьи, которые "пока еще" не смогли отстроиться и, соответственно, завести хоть какое-никакое хозяйство после пожара семьдесят девятого года, в котором село сгорело почти полностью: из пятисот домов целыми осталось меньше сотни. Так что они пока жили у тех, кто побогаче был, за житье - батрачили, но наделы - сохранили. И, если свободная минутка выдавалась, на своих наделах работали. Вот только мало у батрака свободных минуток-то.
Узнал я кое-что и про местный агропромышленный комплекс. Комплекс был довольно сложен и, тем не менее, весьма уныл. Уныл в смысле его, комплекса, эффективности.
Быстренько пересчитывая в уме пуды в центнеры и десятины в гектары (последние для простоты один к одному), я прикинул что урожай в 8 центнеров пшеницы с гектара тут шел за рекордный, а четыре - за неплохой, рожь давала соответственно семь и три, ячмень - до десяти, но раз в пять лет, картошка же давала до ведра с сажени (это с трех метров примерно), да и то лишь по берегу Волги, и сажали ее совсем немного, да не крестьяне, а "огородники", которые ничем, кроме огородов, и не занимались. Так что большинство крестьян жило только зерном - причем именно "жила", на продажу оно почти не поступало - для себя лишь и сеяли. Крестьянин в год распахивал гектара, то есть тьфу, десятины три-четыре, и то если семья большая, на прокорм вроде хватало. При том, что четверть, а то и треть (чаще как раз треть) зерна шла на семена. Больше было просто не вспахать - сам же Дима планировал "поднять" десятины полторы, хорошо если две - но вряд ли. То есть с голоду в основном тут не мерли - это считалось по местным меркам "середнячество", но "на внешний рынок" село поставляло исключительно вишню - вишневые сады были тут поливными, да на них собственно вся доступная вода и уходила. Кроме же садов на поливных землях ничего не выращивали просто потому что были эти "земли" склонами оврагов и никакая пахота там была невозможна: все пахоты смыло бы дождями. В садах же росла почти одна лишь вишня, и в сезон ее крестьяне продавали в Царицыне рублей на тридцать, а то и на пятьдесят - правда, в урожайный год. А в неурожайный - рублей на пять, может на десять. Ну а в голод - в голод крестьянам вообще не до вишни было.
