Андрей Посняков - Золото галлов
– Так вот, дружище Бали, – Беторикс еще больше наехал на и без того смущенного парня. – Что ты сам-то можешь сказать про этих двоих – Летагона и Кари?
– М-м-м… это самое… У Кари меж лопатками – синий журавль.
– А! Вот теперь вижу, что у тебя есть глаза. А Летагон? Про него что добавишь?
– Он это… угрюмый. Нелюдимый просто.
О! Кто бы говорил! На себя бы посмотрел – нелюдимый!
– Нелюдимый, говоришь? Как так?
– М-м-м… Он это… это самое… У него друзей нет – во! Как хворост собирать – один, за рыбой на озеро – снова один… Сам по себе ходит.
Видно было, что разговор сей давался десятнику не очень-то просто, и дело тут не в том, что Бали был вот такой непроходимо тупой деревенский увалень, о, нет, он вовсе таковым не являлся, ну, разве что напоминал с виду полного дурня – эти выпученные глаза, толстые губы, уши – как два лопуха… И – мямля, конечно, мямля – от этого никуда не денешься. Однако же в отряде его уважали – значит, было за что. Да иначе б и не выбрали Бали десятником, Беторикс ведь не с бухты-барахты его назначил – присмотрелся к людям, расспросил кой-чего… не сам, конечно же – не княжеское это дело! – через Кари. Ха! А братца-то срисовали – мол, самим Камуноригом к господину приставленный. Надо будет ему рассказать, посмеяться.
Молодой человек сейчас едва сдерживал торжествующую улыбку – видно было, что десятники после этой беседы зауважали его еще больше. Ну, а как же – ведь не одного на расспросах крайним сделал – всех! Включая «простачка» Бали.
– Значит, это Летагон следил за мной сегодня, прячась в терновник?
– Да, да, господин, именно он, Летагон Капустник, – тут же заверил Карнак Массилиец. – Ну, а как же? Раз уж он от самого всевидящего…
– А почему Летагон – Капустник? Что, так капусту любит?
– Любит, господин. Запросто может дюжину кочанов зараз умять!
– Ну, уж и дюжину! – не поверил Беторикс. – Ладно, коль уж он соглядатай… Возьмем завтра с собой – чем за мной следить, пущай лучше римлян ищет.
– Мудро решил, вождь, – удовлетворенно кивнул Фарней. – А второй? Побратима ты тоже возьмешь завтра с собой?
– Ну, а куда ж его девать? Возьму, конечно.
На том и порешили. Солнце уже село за дальним лесом, начинало быстро темнеть, и в синем небе загорелись первые звезды. Простившись с вождем, десятники ушли в лагерь, а Беторикс еще немного посидел в одиночестве, приводя в порядок мысли, после чего направился в свой шатер, где его давно ждала Алезия. Заждалась поди, женушка любимая…
Ан нет! Не заждалась! Чей это голосок от лагерного костра слышен, не ее ли? Ну да – так и есть! Вон, сидит, палкой угли ворошит, что-то рассказывают, а все остальные почтительно госпожу слушают, как и положено зависимым людям.
Шатер молодоженов – Алезии и Беторикса – был разбит в сторонке от палаток амбактов, как раз напротив развалин, неподалеку от эргастула, к которому так тянуло молодого вождя. Что он там хотел найти? Об этом спрашивала Алезия, получив не очень-то понятный ответ. Просто – «надо», «ворота в иной мир» и все такое прочее.
– Я не хочу в иной мир, – забираясь в шатер, девушка обернулась, взглянув на галантно придерживающего полог супруга. – Нет, нет, не хочу. Мне и в этом неплохо… да пусть даже и было когда-то плохо, но он ведь наш, родной.
– Ну что ты… – Беторикс хотел было что-то ответить, да замялся, закусил губу и, машинально опустив за Алезией полог, с надеждой посмотрел в небо, уже ставшее темно-синим, звездным, но далеко на западе все еще тронутое узенькой оранжевой полоской заката.
Молодой человек поежился – на дворе стоял уже конец октября, и, хотя днем разжаривало градусов до двенадцати – пятнадцати тепла, ночами иногда бывали уже и заморозки, правда, под плащом из волчьей шкуры было довольно тепло… особенно – двоим. Иногда даже – жарко…
– Что ты там встал, милый? – позвала из шатра супруга. – Опять смотришь на небо? Ждешь изумрудные тучи, о которых как-то рассказывал? Я видела такие сегодня, как раз под вечер, когда мы с тобой… ну, ты помнишь. Там, в эргастуле.
– Ты видела изумрудные облака? – забравшись в шатер, Беторикс встрепенулся было, но тут же поник головою. – Увы… сегодня последний день.
– Почему последний? Что ты такое говоришь, милый?
– Последний день месяца, называемого римлянами октябрь. Последний.
– И что с того? Будет другой месяц, а за ним следующий… Странный ты человек, о, благороднейший супруг мой!
– Да, странный, – вождь согласно кивнул, стягивая с себя тунику.
В шатре было темно, тепло и уютно, пахло свежей соломой и сеном, а снаружи слышны были отдаленные голоса слуг.
– Милая… – протянув руку, молодой человек нащупал теплое плечо жены, погладил нежно и ласково, прошептал: – Не замерзнешь раздетой?
– С тобою – нет… – шепотом отозвалась юная женщина. – Или ко мне, мой любимый… Иди…
Жаркий поцелуй. Ласки. Ах, как сладостны были эти невидимые прикосновения, словно бы во всем этом обозначилась вдруг какая-то тайна, ведомая лишь двоим влюбленным. Снова поцелуи.
Шелковистая кожа.
Горячее дыхание.
Приглушенный стон…
Жаль, в темноте не видно было глаз. Зато хорошо слышно, как бьются в унисон два сердца: тук-тук, тук-тук, тук…
Утром вождь проснулся рано, едва только забрезжил рассвет. Осторожно, стараясь не разбудить спящую жену, выскользнул из шатра – амбакты уже поднялись и разводили костер – в эти времена люди вставали рано и столь же рано ложились.
Поеживаясь от промозглой утренней сырости, Беторикс зашагал к палаткам, однако на полпути остановился, задумчиво оборачиваясь назад. Постоял, почесал затылок и, махнув рукой, свернул к эргастулу. Распахнув дверь пошире, пригнулся, вошел.
И сразу почувствовал – что-то произошло, что-то изменилось! Что?
Опустившись на колени, молодой вождь тщательно обследовал помещение, не упуская ни одной мелочи. Вот здесь, в углу – кладка расшаталась, можно вынуть камень… нет, под камнем – ничего, а под соломой? И под соломой пусто. Тогда что же он такое ощутил? Что? Что изменилось-то?
Та-ак… Задумчиво закусив губу, Беторикс вышел обратно на улицу, немного постоял и снова вошел… Точно! Дверь! Дверь открывалась вовсе не так, как всегда, а как-то туго… Именно туго!
Что же это такое? Что мешает?
Снова зайдя в эргастул, молодой человек закрыл за собой дверь, повернулся, силясь рассмотреть хоть что-то в смутной утренней мгле, едва пробивавшейся сквозь небольшое оконце.
Что-то чернело под самой петлею. Вождь протянул руку…
Обрубок шланга!
Или – велосипедной камеры…
А, ну-ка…
Есть!
В камере имелось послание, записка, небрежно написанная черной гелевой ручкой на мятом, явно вырванном из блокнота, листке.
Холодея, молодой человек поднес листок к свету…
«Здравствуйте, уважаемый Виталий Аркадьевич…»
Глава 2. Ноябрь 52 г. до Р. Х. Кельтика
Виталий Аркадьевич Замятин (он же – Тевтонский Лев, он же – Беторикс) – молодой человек двадцати семи лет, по роду основной своей деятельностью являлся ученым-социологом, аспирантом, подводившим к логическому завершению кандидатскую диссертацию на тему «Поведенческая реакция индивидуумов в условиях экстремальных групп». В качестве таковых групп Виталий выбрал сообщества исторических реконструкторов, или, как они себя называли – «реконов», выбрал и сам не заметил, как в это дело втянулся, да так, что прикипел сердцем. И было к чему… и к кому.
Люди собирались интересные, увлекающиеся, и сам Замятин с самого начала почувствовал себя в их среде, как дома. Начал потихоньку общаться, клепать доспехи да выезжать на тусовки, без которых уже не представлял себя жизни, и даже задумывался иногда – а как же он раньше-то без всего этого обходился? Без выкрашенного по древней технологии корой дрока плаща, заколотого узорчатой фибулой, покрытой красной эмалью, без верного меча на роскошной перевязи, пусть даже и тупого – чтоб под «холодное оружие» не попал, но все-таки.
Был, был во всех этих игрищах какой-то настоящий мужской дух: «Потешные» сражение… нет, скорей даже – соревнования, где было далеко не ясно, кто победит, варварские песнопения у костра, шатры, медовуха с брагой. Каждое лето – а то и не один раз – Виталий, прозванный старым реконским аксакалом «дядюшкой Энгусом» Беторик старался бросать все дела и выбираться на игрища. Всласть помахать мечом, пообщаться, душу отвести. В последнее время он даже и позабыл про свою диссертацию – просто так приезжал, как свой, тем более, что научная работа его подходила уже к завершению. И черт с ней! Главное, как все чаще казалось Замятину, было сейчас вовсе не в науке социологии, а в звоне мечей, песнях у костра, реконских байках… Так вот втянулся, что и не выскочить! Да и не хотелось, честно-то говоря, выскакивать, у многих ли современных людей есть вот такая отдушина, настоящее мужское дело? Почувствовать себя викингом, рыцарем-меченосцем, римским легионером, галлом, германским воином из Тевтобургского леса? Причем поучаствовать без дураков, полностью окунувшись в эпоху, а для этого много чего нужно было знать и уметь.
