Андрей Биверов - Мятеж не может кончиться неудачей
— Решили все-таки вернуться к идее с конфискациями? — уточнил граф. — Ну что же, я не против, — согласно кивнул он. — Магнатов можно и поободрать. Тем более что после процесса над крымскими интендантами мы неплохо набили руку в этом деле.
— Вы не совсем правильно меня поняли, граф. — Я немного поморщился и добавил: — Не в последнюю очередь я хочу основательно проредить саму шляхту.
Последовала небольшая пауза. Видимо, с этой точки зрения вопрос Игнатьевым не рассматривался.
— Вы что же, Ваше Величество, хотите не просто решить наши финансовые проблемы, а заодно провести… — он повертел слово на языке и выдал: — Расшляхечивание? Вы знаете, о каких цифрах идет речь?
— Не знаю. Скажите мне лучше вы, — тут же перевел стрелки я. — Вся антирусски настроенная шляхта, это какие цифры?
— Запредельные, Ваше Величество. Просто запредельные, — как обычно, не стал разводить реверансы Игнатьев. — Речь идет как минимум о паре сотен тысяч человек.
— Ничего себе, — присвистнул я. — Это что же, получается, что у нас антирусской шляхты в трехчетырехмиллионном Царстве Польском, как дворян во всей шестидесятимиллионной России?
— И это только те, за кем мы признали дворянские привилегии, — поспешил меня обрадовать Игнатьев. — А ведь есть еще и лишенные дворянских прав после восстания тридцать первого года,[3] все еще мнящие себя шляхтой босяки. Но черт с ними, с мятежниками, с ними мы в конце концов разберемся, — махнул рукой граф. — Хотя это будет и не просто. Но вот что скажет Европа? — продолжил рассуждать Николай Павлович. — Конфискуя имущество и отправляя в Сибирь всех мало-мальски представляющих угрозу панов, мы здорово рискуем. Ведь не прошло и года, как перед нами в полный рост вставал призрак повторной Крымской кампании.[4] Если бы не наш военный флот на британских коммуникациях в Северной Америке, еще не известно, чем бы тогда дело кончилось. Думаете, удастся повторить? А как же ваши замыслы с курсом на Британию? Почему вы полагаете, Европа не вступится за поляков?
— Просто на этот раз надо, чтобы там, в Европе, все считали это нашим внутренним делом и к нам не лезли!
— Надо, непременно надо. Да что там! Это было бы просто замечательно. — Голос и взгляд Игнатьева так и сквозили иронией. — Остались сущие пустяки. Всего-навсего придумать, как этого добиться. Потому что они там у себя в Европе почему-то Польшу нашим внутренним делом не считают.
— Мы добьемся, чтобы считали через общественное мнение, граф! Как же еще! — снова начал заводиться я.
— Ваше Величество, мы не в состоянии должным образом контролировать умы ваших подданных, — намекнул на деятельность Герцена, Некрасова, Чернышевского и других представителей русской интеллигенции граф. — Мне кажется, опрометчиво полагать, что сможем контролировать умы иностранных.
Вот за что мне нравится Игнатьев, правда, нередко за это же он меня просто бесит, так это за то, что не боится со мной спорить и задавать неудобные вопросы. Хотя кого я обманываю! Он с завидной регулярностью раздражает меня во время спора, но его доводы нередко заставляют меня задуматься. И ведь он опять прав! Наши успехи на поприще информационной войны за так называемое общественное мнение во все времена были более чем скромными. Однако сейчас у нас наметились определенные положительные подвижки и на этом фронте.
Хорошо себя зарекомендовал начавший издаваться всего год назад журнал «Метла». Он в полной мере справился со своим назначением. Подготовка общественного мнения для расправы над крымскими интендантами прошла как по нотам. Сначала мы выпускали статьи, приуроченные к юбилею того или иного славного события прошедшей войны. Воспевая героизм и отвагу наших солдат и офицеров, мы неизменно подводили читателя к раздумьям: а что было бы, если бы снаряды доставили вовремя? Если бы наши солдаты были сыты, тепло одеты и не испытывали нужды в порохе? Постепенно мы стали печатать в журнале самые яркие из многочисленных баек о чудовищном казнокрадстве снабженцев, сиречь интендантов. В то время как органы, под руководством Игнатьева, скрупулезно готовили дела, требования покарать негодников слышались все громче. В один прекрасный день, вернее ночь, мы снизошли к просьбам российской общественности. Сон казнокрадов был бесцеремонно нарушен. «Черные воронки», тюрьма, арест имущества, скорый и публичный суд с безупречными доказательствами вины, а в самых громких случаях еще и подробная статья в «Метле». Общественное мнение повсеместно было на нашей стороне, жалеть арестованных никто и не думал. Тем не менее все это трудно считать достойной победой. Когда это общество любило тыловиков-снабженцев?
— Да черт меня побери, граф! У нас же такой козырь на руках, прости меня господи за богохульство! Наследник Российской империи убит польскими заговорщиками. Поль-ски-ми, — по слогам повторил я. — Разве этого не достаточно?
— Для русского дворянства — вполне. По крайней мере, вслух шляхте сопереживать никто не осмелится. А вот для Европы… Положим, Австрия и Пруссия промолчат — поддерживать поляков им не с руки. У самих рыльце в пушку. А кто нам поручится за Францию и Британию? Англичан вообще ничто не сдерживает. Русского флота в Северо-Американских Соединенных Штатах больше нет.[5] Не думаю, что стоит уповать только на то, что раз был убит внук Виктории, то в Лондоне откажутся от своих интересов. Вслух они нам, конечно, посочувствуют, напишут гневную статью в «Таймс», а может, даже раскошелятся на две. Но это не очень помешает им спустя год повторить высадку в том же Крыму. Общественное мнение, оно штука переменчивая. Сегодня одно, завтра другое. — Игнатьев вздохнул. — Как бы ваша демонстрация англофильства с отводом флота из Северной Америки не вышла нам боком. И это я еще молчу о Франции.
— Франция… — Я ненадолго задумался. — Сыграем на старом соперничестве двух великих держав. К чему плодить лишние сложности? Тем более что сожалеть об охлаждении отношений с Францией и ее напыщенным монархом нам точно не стоит. Вы не могли не читать, как через губу отвечал на все наши предложения Наполеон III в 1871 году, даже когда уже проигрывал войну Пруссии. Не стоит ожидать, что наши отношения на этот раз будут лучше без всяких на то причин. А причиной может послужить разве что добрая встряска всего французского генералитета, а заодно и монарха. Они сейчас просто галлюцинируют по поводу своей несокрушимости. Жаль только, что прусский приклад разобьет им розовые очки сразу вместе с лицом.
— Ваше Величество, вы по-прежнему хотите продолжить последовательную проанглийскую линию? — Игнатьев на мгновение задумался. — Это вполне может принести нам успех. Польша для Британии не такой уж лакомый кусочек, чтобы вот так вот явно отталкивать от себя такого союзника, как Россия с проанглийским монархом. Тем более не стоит забывать и такой немаловажный момент, что поляки больше смотрят в рот французам, чем англичанам, — Игнатьев задумался. — Да, пожалуй, должно получиться, хотя риск, и немалый, все же остается.
— Кто не рискует, тот не пьет шампанского, — философски заметил я. — К тому же, думаю, что наш риск значительно вами преувеличен, граф.
Мы надолго замолчали.
— Не слишком ли испортится наша репутация в Европе? Это стоит того? — снова выразил сомнение Игнатьев, хотя я чувствовал, что мои аргументы уже убедили его.
— Граф, мы отодвигаем всякую возможность нового бунта в Польше на неопределенный срок. Мы очищаем наши восточные области с русским населением от польского влияния, попутно устраняя большую часть носителей идей польской независимости. Да что там! На территориях Северо-Западного края польское влияние будет стремиться к нулю. Активистов станет не хватать на само Царство Польское. Я уж не говорю про то, что казна сейчас находится просто в плачевном состоянии. Не к этому ли вы все апеллировали, когда я хотел отменить выкупные платежи? Ну и, наконец, всю недовольную, чрезвычайно многочисленную и гонористую шляхту я собираюсь использовать на укрепление государства Российского. Угадайте как, граф? — зло усмехаясь, обратился к нему с вопросом я.
— Не знаю, Ваше Величество, — пожал плечами Игнатьев. — А разве не Сибирь сошлете осваивать? — Николай Павлович немного удивился.
— Нет. Точнее, не сразу. Пусть сначала десяток лет на стройках железных дорог поработают. А там посмотрим.
— Ваше Величество, вы представляете себе, КАКИЕ у нас могут быть проблемы с организацией рабочих лагерей для заключенных? Это вам не двадцатый век! Люди еще не доведены до той степени озлобления, как после всех прелестей Первой Мировой и Гражданской войн. Признаюсь, мне с трудом удалось заставить себя поверить, что все могло быть так, как выходит по вашим материалам. Мое мнение, что в случае организации таких работ вой будет стоять по всей Европе, да и внутри страны недовольство будет ощутимое. Я уже не говорю про проблему с охраной.
