Роман Грибанов - Цена ошибки
Так что надо заправить ракеты в техбатарее, пристыковать к ним боевые части, перегрузить их на ложементы-контейнеры, а пустые тележки и заправщики и машины-хранилища отправить в ПРТБ*.
_________________________________________________________________________
*ПРТБ — передвижная ракетно-техническая база. Задачей ПРТБ было материально-техническое обеспечение ракетных бригад, в том числе ракетами второго и последующих пусков.
Майор Остащенко повернулся к радисту, сидевшему за Р-140: "дай мне комбрига, срочно!". Комбриг Устинов сразу понял смысл предложения майора. И даже выдал следующие команды двум остальным дивизионам. В самом деле, ситуация нестандартная и надо ей воспользоваться. Это в ходе боевых действий дивизион имеет фактически десять ракет, и это ему достаточно — больше он с собой не увезет, а с одной позиции даст ли противник отстрелятся по два раза — большой вопрос. Но сейчас ситуация совсем другая. Первые пуски его дивизионы выполнят со стопроцентной вероятностью. Имеют большие шансы отстрелятся по второму разу. Потом марш, сменить дислокацию надо будет обязательно. Но в этом случае бригада будет безоружна в момент марша. А если командованию потребуется нанести ракетно-ядерный удар по противнику? Перебазировать дивизионы поочередно? Но тогда есть очень большой риск потерять оставшийся на старой позиции. Нет, Остащенко прав, надо связаться с ПРТБ, запросить еще по четыре ракеты, горючее, окислитель и дополнительные боевые части в машины-хранилища 9Ф21 технических батарей дивизионов. Правда, таких мощных ядерных боевых частей, как РА-17, в ПРТБ уже нет, но более старых атомных 269А, с мощностью десять килотонн, еще достаточно. Майор Остащенко тем временем отдавал последние распоряжения своему заму по вооружению, и вечером колонна из десяти машин ушла в ПРТБ.
25 октября 1962 года, московское время 17–30. Киев, столица УССР. Цех покрытий завода номер 784 Киевского совнархоза.
Оксана с удовольствием посмотрела на свою работу. Смена еще не кончилась, а последние двадцать корпусов уже вот, висят на крючках тележки, аккуратно поблескивая свежей зеленой краской. Сейчас они уйдут в сушильную камеру, а завтра в сборочный цех, где в них уже другие люди будут вставлять какие-то хитрые механизмы и стекляшки непонятного назначения. Но ее участок план за этот месяц выполнил, а это значит, что они получат премию в конце квартала. Оксана не интересовалась, что это будут за приборы, она знала только, что другие цеха к этому корпусу делают еще и деревянные треногу — штатив. Наверное, какой — то инструмент для геологов или строителей, непонятно только, зачем в сборочном цехе такая секретность. Вот Борис уже давно, уже с начала августа ничего не пишет, вот это проблема.
С Борисом они познакомились летом 1959 года. Она тогда приехала к двоюродной сестре в городок Прилуки, Черниговской области. А куда можно пойти в июле месяце при жаре в тридцать градусов двум молодым шестнадцатилетним девчонкам в маленьком провинциальном городишке в выходной день? Естественно, на пляж, на берег озера возле города, откуда вытекала небольшая речушка. А когда они пришли туда, то с удивлением обнаружили большую группу неместных и явно городских парней одного возраста. Там она и познакомилась с Борисом, оказалось, что эта компания — их студенческая группа. Борис сказал, что они приехали на практику в Прилуки. Правда, не уточнил, что это полигонно — ознакомительная практика на аэродроме, где базировался сто восемьдесят четвертый тяжелый бомбардировочный полк Дальней авиации, недавно перешедший с поршневых Ту-4 на реактивные и ракетоносные Ту-16. Да ее, честно говоря, это и не интересовало. Ее интересовал сам Борис, умный, прочитавший казалось все книги, про которые она только слышала, очень внимательный и ласковый. Днем он пропадал на аэродроме, где занимался своими непонятными самолетами, а вечерами она приходила и встречала его возле больших палаток, стоящих в военном городке, где жили студенты. И они бродили часами по ночным окраинам Прилук, целовались до одури и смотрели на темное южное украинское небо с мириадами звезд. И обнявшись, тихо сидели на лавочках возле украинских беленьких домиков, вдыхая ошеломительно чудесный запах цветущих левкоев и флоксов. Потом Борис уехал в свою Тулу, учиться дальше, взяв у нее адрес и пообещав, что будет писать. Сестра посмеялась над ней, мол, все, уехал твой москаль, забудь. Но он ей действительно стал писать, потом приезжать к ней в гости на каникулы. Этим весной он приехал к ней в марте, уже в отпуск, после своей защиты дипломного проекта. Рассказывал, что распределился в очень хорошее место, подмосковный Калининград, в семи километрах от столицы, сорок минут езды на электричке. А потом просто и буднично сказал ей слова, которых она так долго ждала. Что ему осенью обещают в КБ дать комнату в коммуналке, и как только он ее получит, они поженятся. А работать она может и на его заводе в Калининграде, там тоже постоянно требуются люди, тем более в цех покраски. Но он бы не хотел, чтоб она там долго работала — для детей вредно. Ее с ним будущих детей. Поэтому они что-нибудь придумают получше с ее работой. Вот за эту основательность Борис ей сразу и безоговорочно понравился. И теперь от него нет писем, уже три месяца. В последнем письме он написал только, что его внезапно забирают в армию, офицером. Это значит, что счастливая семейная жизнь откладывается. На сколько? Она и не подозревала, что в этот момент ее Борис стоит возле точно такого же прибора, который на самом деле называется "спецтеодолит из комплекта приборов 8Ш18" и тоже думает о ней.
25 октября1962 года, московское время 16–00. На северо-западе ГДР. Позиционный район третьего дивизиона 159 ракетной бригады.
Ракеты стояли вертикально на пусковых столах уже почти целый день. Они начинали казаться уже будничной, привычной деталью пейзажа. Все щели были вырыты, работы по маскировке давно закончены. Днем вместо утреннего сухпая уже приехал на машине старшина из хозвзвода бригады, привез в бачках нормальный горячий обед. К вечеру посыльный привез капитану Живодерову подписанный и проштемпелеванный комдивом счет немца. Капитан подозвал к себе Бориса: "Товарищ лейтенант, отдайте эту бумагу немцам в котельной. Заодно договоритесь о том, чтобы бойцы могли где-нибудь там могли умываться и мыть столовые принадлежности. Да и познакомиться поближе с хозяевами этого места не мешало бы, неизвестно, сколько мы здесь стоять будем". Борис пошел в котельную. Хромой пожилой немец не особо хотел разговаривать, взял бумажку, буркнул "Данке", и скрылся у себя в кабинете. Зато с двумя немками, Мартой и Хильдой, Борис проболтал двадцать минут, сразу найдя общий язык. Договорились, что бойцы батареи будут умываться и брать воду в пристройке котельной, душевой — санузле. Марта и Хильда, веселые и разговорчивые женщины до тридцати лет, явно скучали без общения, да и с кем им было общаться, с этим хромым бирюком? Разговор в основном шел через Марту, высокую блондинку с грубоватыми чертами лица, хорошо знавшую русский. Борис с удивлением узнал, что директор — это как раз Марта, Хильда работает тут бухгалтером, а хромой бирюк, оказавшийся Юргенсом, всего-то инженер котельной. Еще был кочегар, но как сказала Марта, "он сейчас усердно кидает уголь, отрабатывая ваши деньги". Остальные рабочие прибудут на фабрику только в понедельник, 29 октября. Хильда по-русски говорила, как Борис по-немецки, то есть почти никак, но зато все время смеялась над попытками Бориса произнести что-то на ее родном языке. И была покрасивее Марты, поменьше ростом, темноволосая, с правильными чертами лица, чем-то напоминая Оксану. Вспомнив Оксану, Борис заторопился на позицию. Доложив капитану о договоренности с немцами, Борис подошел к своей установке, смотря задумавшимся взглядом на теодолит. Сзади его тихо окликнул подошедший от своей пусковой Александр Савичев.
— Ну что, Борисыч, ты, говорят, с немками познакомился?
— Хочешь и тебя познакомлю? Мне это не нужно.
— А ты что, все своей хохлушке письма пишешь? Чем-то она тебя серьезно зацепила..
— Писал, и приезжал даже. И на свадьбу тебя пригласить собирался, ждал, только когда комнату получу, а то в общаге сам знаешь какая семейная жизнь — на тридцать комнат один толчок и одна кухня с умывальником. А теперь не знаю, когда та свадьба будет, и будет ли вообще. А у тебя как в этом плане? — Спросил Борис.
— А я и сам не знаю. Александр действительно не знал. Тогда, когда он собирал по телефону своих сослуживцев в свою комнату на импровизированные проводы в армию, вместе со всеми неожиданно пришла и Леночка. Сидели долго, пели песни, танцевали, а когда все уже заполночь расходились из накуренной комнаты, Леночка неожиданно вызвалась помочь ему с посудой. А потом, когда посуда была вымыта и выставлена на кухне (утром соседи разберут, где чья), он, набравшись смелости от выпитого, обнял Леночку, стоявшую у зеркала. И удивленно услышал, когда Леночка, уткнувшись лицом ему в грудь, проговорила: "Ну наконец-то решился, чурбан бесчувственный". Утром она ушла, раньше, чем он проснулся, оставив на столе записку со своим адресом и одним словом "напиши". Он написал два письма, одно сразу, еще в Москве, после военкомата, когда они с Борисом коротали время до поезда, не спеша потягивая пиво в "Ладье", в Столешниковом переулке. И второе, через неделю, когда приехав в Кременчуг, вечером сидел в офицерской общаге, отходя после заполошного очередного дня сплошных тренировок с пультом управления. Но ответа не получил ни на одно.
