Андрей Дай - Без Поводыря
Гигант уже набрал воздуха в бочкообразную грудь, чтоб рявкнуть что-то еще своему Митяю, и тут же сдулся. Апанас уже расставил на столе и кружки под пиво, и какую-то рыбу, и сыр тончайшими, просвечивающимися ломтиками. Еще и пробку из емкости успел вывернуть. Но вот налить, не расплескав, уже не сумел. Сил не хватило.
— Ну, за ваше здоровье, Герман Густавович, — поднял первую Безсонов. — На радость друзьям и на страх врагам!
Ячменное Крюгеровское оказалось холодным до ломоты зубной, и резким, до сикарашек в носу. Все в точности, как мне нравится. Потому как-то незаметно, в три глотка, пол-литровая емкость опустела.
— Степаныч? Признайся по чести, ты решил меня напоить?
— Как можно, ваше превосходительство, — ненатурально стал отговариваться тот. — То ли я к вам, Герман Густавович, уважения не имею?!
— Степаныч!
— Дык и чего худого в том, чтоб хорошо выпить да закусить? — как-то подозрительно по-еврейски, вдруг заявил Безсонов. — Вот и старшина наш полковой, Василий Григорьевич, говорит… Или побрезгуете?
— Ладно тебе, сотник. Вижу же, что не только за собутыльником по ночи верхом гнался. Говори уже, с чем приехал! Разлей только прежде. Негоже посуде пустой стоять.
— Дык я и говорю, Герман Густавович, — с ювелирной точностью направляя золотую струйку в кружки, все еще как-то несерьезно, завел рассказ казак. — Чудное что-то происходит. Непонятное!
Легко, как я бы графин, дюжий казак пристроил ведерный жбан на краю стола, взялся за ручку кружки, и совершенно серьезно добавил:
— Боязно нам, Герман Густавович.
— Рассказывай!
— Прежде-то, Александр Осипович и за наказного атамана был. А как его… — легкая запинка, и продолжение с блеском глаз. — С должности сняли, так из Петербурга полковника прислали. Барона Врангеля Константина Людовиковича. Вот нашего Викентия Станиславовича в Омск на круг и вызвали. Пред его отъездом мы со старшими нашими подивились переменам, да и наказали, чтоб значится, весточку присылал – как там и что. Давеча с почтой и получили… Давайте, ваше превосходительство, за Отечество наше выпьем. За мамку нашу – землю Сибирскую, и за казачье войско – ее хранящее!
Выпили. На этот раз – вдумчиво. Смакуя каждый глоточек. Наслаждаясь вкусом.
— Откуда траур-то такой, Степаныч? Случилось чего?
— Нет вроде. Только и радоваться нечему, ваше превосходительство. Был у нашей земли добрый да ласковый начальник – сняли. Командир был наиглавнейший, о казачьей доле радевший – и этого в столицу забрали. С юга, от моря Русского вести пришли – аж два полка в черносошенцы переписывать вздумали. Тамошние казаки наследнику царскому писать решили, чтоб на восток, к Великому Океану их переселил, а не в огнищан переписывал.
— Хорошее дело, — вынужден был признать я. — Тамошние границы, поди, и вовсе без пригляда пока…
— Браты из столичных на проводную депешу не поскупились. Сказывают, будто и новый командующий наш уже назначен – Александр Петрович Хрущев. Он, будто бы, хочь и из инфантерии, а кавалерию сильно уважает… И все бы оно хорошо, только рескриптом генерал-адъютант начальником округа-то объявлен, а вот генерал-губернатором – нет. Чудно!
— Ну мало ли, — пожал я плечами.
— Ага, Герман Густавович. Мало ли. Тут вы правы. Только их высокородие, господин подполковник пишет, будто в Главном управлении чинуши на вещах сидят. От писарей до генерал-майоров. И будто бы уже даже баржи с пароходами расписаны – кто на каком в Томск поплывет…
— В Томск? — дернулся я, расплескивая пенное по серой, давно не стираной скатерти. — Точно в Томск? Может в Тобольск?
— Сказывает – в Томск, — хмыкнул богатырь. — И еще, доносит, мол в Омске уже и новый наш губернский воинский начальник ледохода дожидается. Цельный генерал-майор! Поликарп Иванович Иващенко.
— А наш Денисов что?
— А Николая Васильевича наоборот – в штаб военного округа, к Хрущеву.
— Чудны дела твои, Господи.
— Дык!
— Генерал-майор, говоришь, — потер подбородок. Не помогло. Вопросов все равно оставалось больше, чем ответов. — У нас и полковник-то не особенно себя утруждал… Наш, Томский, да еще один Барнаульский – вот и все войско в губернии. Ну если, конечно, ваш Двенадцатый казачий полк не считать… И рекрутов едва ли на роту каждый год набирается. Что тут целому генералу делать?
— Так ведь прежде, ваше превосходительство, у нас и крепостей в губернии не было, — подбоченился Безсонов. — А где крепость, там и пушки.
— Ты про Чуйскую что ли? Что-то мне, Степаныч, слабо верится, что Военное ведомство наш форт приграничный решится в реестр укреплений внести. Китайцы – народ, хоть и гордый, а смирный. Воинов их ты сам видел – не нам чета. Укрепление, что Андрей Густавович выстроил, к серьезной войне и не предназначено. Я бы еще понял, если бы в наш Томск таможенное управление из Иркутска перевели. Или отдельное Западносибирское повелели создать. А тут – генерал в воинских начальниках… Странно это все и непонятно.
— Вот и я о том, Герман Густавович, — ловко орудуя толстыми пальцами-сосисками, казак сгреб наполовину полные еще кружки, и долил почти не пенящееся пиво до краев. Еще один вопрос, всегда меня занимавший! Вот почему, спрашивается, самая высокая и плотная пенная шапка только в первой кружке? А во всех последующих – только если напиток становится слишком теплым, чтоб его приятно было пить?
— Ну ладно, — в задумчивости, не дождавшись нового следующего тоста, отхлебнул, и глянул на богатыря. — За новости – спасибо. Только мне вот что так и непонятно, Астафий. Чего это ты решил в светлый Христов праздник, все бросить, и верхами отправиться меня искать?
— Дык как же, ваше превосходительство! — аж поперхнулся сотник. Полный рот квашеной капусты, так что часть даже наружу свисает. — Вы же… Как же…
— Я теперь не губернатор и не государев человек, — продолжал я пытать растерявшегося казака. — И ты мне больше не слуга. И все-таки, мороза не побоялся…
— А правду ли бают, Герман Густавович, будто Гришку нашего Потанина, ордер приходил, дабы в кандалы его заковать, да в Омск везти, а вы не послушались?
— Правда, — кивнул я. — И Потанина, и еще нескольких молодых…
— Как же это?! — богатырь с такой силой звезданул по двухдюймовым доскам, из которых была собрана столешница, что те даже взвизгнули. — Батя-то евойный, Николай Ильич, у нашего старшины, Васьки Буянова в командирах был, когда они посольство ханское в Коканд провожали. И потом тоже, когда слона вели…
— Кого вели? — я решил, что не расслышал.
— Животная такая здоровенная – слон, именуемая. Навроде коровы, только с трубой на носу и больше разов этак в пять…
— Я знаю, что такое слон, Степаныч… Я не понимаю только, откуда у отца нашего Потанина слон взялся?
— Дык хан Кокандский эту скотину нашему императору Николаю и подарил, — пожал плечами сотник. — Здоровущща, страсть! В телегу не посадишь, копыты вот такенные, а ходит еле-еле. Чуть не зазимовали казачки в Черной степи из-за этой твари.
— А Николай Потанин…
— Он тогда молоденький был, хорунжий еще. Вот ему слона под расписку и выдали. Чтоб значицца, до Омска довел. Это опосля, как животную с рук на руки в штаб сдал, он чины получил и награды. Одно время начальником Барнаульского округа пребывал. А брат его, Димитрий, и Восьмым полком, начальствовал. Как Николу под трибунал отдали – что-то он там с пехотным капитаном не поделил. Может и из-за Варьки – жинки своей. Она, говорят, редкой красоты баба была… Пехтура роту свою в ружье, а Потанин казаков свистнул. Чуть до смертоубийства не дошло.
Пиво в кружке кончилось, но интересно было слушать и жаль прерывать.
— Пока Гришкин батя на гауптвахте сидел, мать евойная, Варвара, приболела шибко. Да и представилась. А мальчонке тогда едва пяток годов-то и было. Николая Ильича и чинов с наградами тогда лишили, и богатства, на диких киргизах нажитое. Вот и пришлось Гришку к брату старшему, Димитрию Ильичу в станицу Семиярскую отправлять. Там у дядьки книжек было – цельные сундуки. Вот Гришка и пристрастился к наукам. Недолго, правда, парнишка у родича жил. Димитрий Потанин в степях от инородцев холерой заразился, да и помер. А Никола сына в Пресновскую забрал, где тогда штаб казачьей бригады по Иртышской линии стоял. Полковником там Эллизен был, и чем-то ему шустрый пацан полюбился… Пива давайте подолью?
— Чего? — отвлечься от завораживающей воображение картины всеобщей Сибирской общности, местечковости, где все друг друга знают, оказалось трудно. Где Безсоновы оказываются соседями Карбышевых, а старшина Двенадцатого полка служит в одном отряде с Николаем Потаниным. Где присланный из Омска чиновник по особым поручениям, оказывается пасынком великого Лескова, а советник Томского гражданского правления – старшим братом гениального Менделеева. Да чего уж там! Встреченный на глухой почтовой станции смотритель – юный агроном Дорофей Палыч – племянник Гуляева!
