Татьяна Вяземская - Зовите меня Роксолана. Пленница Великолепного века
– Малиша, а откуда ты все знаешь? Как будто тебя уже не в первый раз продают.
Малиша усмехнулась невесело:
– Меня не продают. Меня подарили. Уже второй раз. То есть сперва, естественно, купили: один венецианский купец купил меня специально в подарок для одного очень знатного татарина, но, пока меня везли, мой господин скончался. Я его даже и не увидела. Его сын хотел сперва оставить меня для себя, а потом решил сделать подарок своему другу в Стамбуле. Теперь меня везут туда. А ты? Ты уже знаешь, кому предназначена?
Звучит правдоподобно. Ну, стало быть, сценарий розыгрыша продуман лучше, чем она думала.
– Нет, я не знаю. Может, и знала, но ничего не помню: видать, головой сильно ударилась.
Малиша легко выбралась из своей лохани и подошла к Стаське.
– А шишки-то и не видно! Какие у тебя волосы красивые! Прямо как золото!
В дверь постучали:
– Надо вытираться и выходить.
Вылезать из воды не хотелось, но одеваться под жадным взглядом бородатого с хлыстом хотелось еще меньше. Изнасиловать-то он их точно не изнасилует, а вот хлыстом огреть может – он ведь «в образе»!
Мимоходом Стаська бросила взгляд в большое зеркало, висящее на стене. И остолбенела. Фигура была не ее. Тоньше, как-то хрупче, что ли. Тем более странно смотрелась на этой фигурке-стебельке зрелая грудь. Размер третий как минимум. Сама Стаська все время мечтала о том, чтобы ее грудь стала хоть чуточку больше, все-таки большинство девчонок из первого размера выросли еще лет в шестнадцать, а она – застряла. Правда, мама всегда говорила, что у Стаськи фигура соразмерная и что было бы странно при таком объеме всего остального иметь большую грудь. Но та девушка, которая сейчас вместо Стаськи отражалась в зеркале, имела и плечи намного уже, и талию тоньше, а вот грудь…
Стоп! Вот дура! Зациклилась на сиськах, а главное-то до нее и не дошло! Если фигура в зеркале отражается не ее, стало быть… Стало быть, никакой это не розыгрыш. Значит, ее сознание и в самом деле переселилось в другое тело?! В тело девицы, которую везут в Стамбул на продажу…
Этого не могло быть. И вместе с тем это было. Потому что лицо отражающейся в зеркале девушки тоже было совсем не таким, какое Стаська привыкла видеть по утрам. Похожее – но все же другое. Чуть изящнее нос. Чуть тоньше брови, и рисунок их другой.
– Что ты там любуешься? Ну красавица, но, может, хватит уже? – пошутила Малиша.
Стаська кивнула и стала быстро натягивать одежду.
Отражавшаяся в зеркале девушка красавицей не была, однако лицо у нее было… интересное. Свое. Не из тех, что бросаются в глаза своей «неземной красотой», но и не из тех, которые, увидев, можно легко забыть. Но это утешало Стаську недолго. С таким лицом «в тени», в обычных рабынях, долго не пробудешь. Даже если «не высовываться» – если не мужчины заметят, так женщины. А от них пощады – по крайней мере, судя по литературе, которую она читала, – ждать не приходится.
Как же это могло произойти?! Почему она попала в чужое тело, в чужое время?! И главное – как вернуться?
Ни на первый, ни, тем более, на второй вопрос ответа у нее не было.
Глава 3
Остался позади Босфор, разговорчивая Малиша, с помощью которой Стаська выучила несколько десятков сербских и немного поменьше – турецких слов.
Теперь ее «хозяином» являлся продавец «живого товара» со смешным именем Докужтуг – она уже знала, что переводится это как «девять лошадиных хвостов», и всякий раз не могла удержаться от смеха при виде старика.
Она жила вместе с еще четырьмя девушками в крохотной каморке. Дни тянулись как рахат-лукум. «Дело было вечером, делать было нечего» – может, от этого бесконечного безделья и казалось ей, что снаружи сплошной, нескончаемый вечер? Они только ели и спали, и снова ели, ели, что-то сладкое, потом – что-то еще более сладкое, а потом – что-то совсем сладкое. Стаська сладкое вообще с детства недолюбливала, ей, чтобы не чувствовать себя голодной, обязательно нужно было слопать что-нибудь мясное, а тут от сладостей ее уже на второй день начало подташнивать. Она не ела, не могла просто, а хозяин появлялся, качал головой, цокал языком, после чего слуги приносили еще горы халвы, пахлавы и прочего, на что уже даже смотреть было невозможно.
Одна из девушек пояснила, что хозяин хочет, чтобы они набрали вес: красивая женщина – полная женщина, за красивую больше выторговать можно. Ну, в таком случае за нее он не получит вообще ничего – за две с лишним недели, проведенные здесь, Стаська прилично похудела. Ленку бы сюда, Уткину, вот человеку бы счастье привалило! Она-то, бедняга, не знает, на какие еще ухищрения пойти, чтобы парочку килограммов скинуть. Хотя – она-то сладкое обожает, не то что Анастасия.
Здесь она все чаще начинала ощущать себя Анастасией. Не привыкать, что ее так называют, а именно чувствовать себя. Стаська, молодая, безбашенная девчонка, любительница рок-музыки и пейнтбола, «свой парень», пацанка в драных джинсах, осталась где-то там, далеко или, вернее, давно.
Здесь же пришлось повзрослеть. Стаськи не стало, она превратилась в Анастасию, взрослую девушку, попавшую в трудную ситуацию и еще не придумавшую, как из нее выбраться. Кроме того, ей постоянно приходилось отвлекать девчонок. Смешно: когда они бесконечно сплетничали – это раздражало, а если вдруг одна начинала грустить или, не дай бог, плакать, тут же подключались и остальные – тогда Насте думалось: уж лучше бы сплетничали! И она сама подбрасывала девчонкам тему для разговора.
Все пленницы тут были славянки, и общаться с ними труда не составляло. «По-славянски» разговаривал с ними и Докужтуг-ага.
Дверь вдруг скрипнула, впустив толстого, грузного, гладко выбритого человека в пышных одеждах. Не турка – это было понятно сразу. Он вошел и, заложив большие пальцы за кушак, стал покачиваться с носка на пятку, разглядывая девушек выпученными жабьими глазами.
– Глядите, большой лягух пожаловал!
Такая «естественная реакция» у нее была всегда: когда она чувствовала себя неуверенно, смущалась – сразу же начинала шутить и «прикалываться». Вот и сейчас: этот лупоглазый пялился больше всего именно на нее, и она сразу же начала «дергаться». Потому и высказалась. Впрочем, девушки хихикать не рискнули, так что скалила зубы она в гордом одиночестве.
Сюда уже приводили покупателей. Они рассматривали девушек, некоторые даже заставляли раздеваться догола. Правда, Анастасии это не коснулось: видать, не приглянулась она никому. С другой стороны – даже и лучше, все-таки не пришлось пока пройти через такое унижение…
Правда, этот толстопузый сейчас глядел именно на нее, не сводил масленно блестящих глаз, и под этим взглядом Настя почувствовала себя голой. В ответ уставилась так же дерзко. Переглядеть могла кого угодно, еще в школе с девчонками на спор могла долго смотреть любому человеку в глаза.
Дверь скрипнула еще раз, впуская еще двоих: первым вошел молодой, рослый и стройный, вторым – беспрестанно кланяющийся Докужтуг-ага.
Торговец что-то сказал; что именно – она не поняла, по-турецки пока особо не понимала, но старческий палец, кривой, как высохшая ветка дерева, весьма однозначно указал в ее сторону. Значит, вот и ее время настало. Вот и ты, Стаська-Настаська, стала товаром. Куском мяса. Кому же из двоих предстояло стать ее хозяином?
Толстый и пучеглазый был противным, но при взгляде на молодого у нее по спине бежали мурашки. От страха ли? Или от каких-то невнятных предчувствий? Словом, чем к молодому – уж точно лучше утопиться.
– Сними покрывало, – велел Докужтуг-ага. Она молчала, сузив глаза. Он подошел, протянул руку и сам стащил с ее головы покрывало. Ну, конечно, товар ведь надо лицом показать! Товар… А что у нее есть, кроме волос?
– Похоже, Ибрагим, она не вполне нормальная, – повернувшись, сказал по-итальянски толстопузый молодому и захохотал – гулко, противно. – Чего она все время скалится?
– Потому что, глядя на твою рожу, не скалиться невозможно, – отрезала она, сощурив глаза. Может, жирный захочет ее ударить? Пусть только попробует!
Но жирный шутку оценил. Вернее, не саму шутку: там, признаться, и оценивать-то было нечего – оценил он то, что она еще способна шутить.
Захохотал снова, и смех его в этот раз показался Анастасии не таким уж и противным.
– Поздравляю с удачным приобретением, Ибрагим. Гляди, чтобы она тебя не покусала.
Молодой шагнул вперед.
Ибрагим. Ибрагим-паша. Ближайший друг султана. Неужели он?! Неужели… неужели ей действительно предстоит стать той самой Роксоланой?!
Да нет, просто совпадение! Мало ли в Турции Ибрагимов…
Ага, «мало ли в Бразилии Педро».
– Я ее, возможно, для подарка беру. Еще не решил, – пробормотал Ибрагим, не отрывая от нее взгляда.
Неужели и в самом деле – тот самый Ибрагим?! Сейчас Анастасия не помнила о том, что совсем недавно – или, наоборот, давно, в другой жизни, – сидя за экраном компа, думала о том, что, если бы Роксолана, та, настоящая Роксолана, сумела найти с Ибрагимом-пашой общий язык, вместе они и в самом деле могли бы перевернуть мир. Она смотрела на молодого и, в общем-то, привлекательного мужчину и с ужасом понимала, что не воспринимает его, что называется, органически. Если бы она была собакой – у нее сейчас бы вздыбилась шерсть по хребту.
