Геннадий Ищенко - Возвращение
— Наконец-то! — сказала она. — Быстро мой руки и за стол.
— Грибы! — обрадовался я. — Пахнут-то как! Откуда они?
— Ты что, заболел? — спросила мама, посмотрев на меня с тревогой. — Или это у тебя такая дурацкая шутка? Сам же вчера притащил подосиновики.
— Шутка! — сказал я, ныряя в ванную комнату. — Сейчас приду.
После ее слов я вспомнил, что в этом году во второй половине лета было много дождей, и мы собирали грибы даже в начале сентября. Надо же было так лопухнуться! Нужно будет поменьше болтать и побольше слушать.
На кухне за столом уже сидели отец с сестрой.
— Куда это ты с утра бегал? — спросила сестра. — Наверное узнавать, не приехала ли зазноба?
— Оставь его, Таня! — сказала мама, заходя следом за мной на кухню. — Давайте, ешьте, а я после вас.
Сидеть за кухонным столом вчетвером было тесновато, поэтому она часто ела, накормив всех остальных. Вопрос сестры о зазнобе всколыхнул память, и я вспомнил, что Лена Цыбуленко, в которую я был влюблен уже два года, уехала по путевке в «Артек». Почему-то вспомнился сюжет из «Ералаша», где на Совете дружины пропесочивали влюбленного пионера. Это когда говорили, что как целовать, так отличниц. Я фыркнул.
— Чему радуемся? — спросил отец, накладывая себе картошки.
— Жизни, — ответил я, занявшись тем же самым.
От кухонных запахов я начал захлебываться слюной.
— Полезное занятие, — одобрил он. — Сходил бы ты еще пару раз за грибами, пока они есть, и не начались занятия. А то свежих уже долго не увидим, а у сухих совсем не тот вкус. Я бы составил тебе компанию, но нужно помочь матери.
— Обязательно, — с полным ртом ответил я. — Хоть и вредно, но вкусно!
— Это что там вредно? — спросила мама. — Грибы, что ли? Так ведь сам принес.
— Жареное вредно, — машинально пояснил я, занятый поеданием завтрака. — Сплошные канцерогены. А на подсолнечном масле вообще ничего жарить нельзя.
— Откуда взял такие слова? — сказала недовольная мать. — Сливочного масла я вам на все не наберусь. Если все на нем готовить, никакой зарплаты не хватит. И чем плохо подсолнечное? Всегда ел, а сейчас вдруг стало вредным!
— Статью читал про онкологию, — начал выпутываться я. — По-моему, в каком-то журнале в библиотеке. Там пишут, что жареное вообще вредно, а когда жарят на подсолнечном масле, вредно вдвойне, потому что при жарке оно превращается в олифу и гробит печень.
— То, что жареное вредно, мы знаем и без твоего журнала, — сказал отец, макая хлебом остатки масла. — Но это если его есть каждый день. А вы особо губу на жареную картошку не раскатывайте. Картофеля два мешка на всю зиму. Это матери только на борщи и супы. К грибам можно будет еще пару раз пожарить, а потом перейдем на каши и макароны. А скоро мой отец будет колоть кабана и пришлет сала. На сале я вам тоже несколько раз пожарю. Пальчики оближите, и никакой олифы в нем нет.
— Пусть отказывается, — ехидно сказала Танька. — Мне же больше достанется! Хоть что-то он не сожрет!
Это она намекнула на то, что я, как младший в семье, объедал ее в тех нечастых случаях, когда нам доставались какие-нибудь вкусности. Я намек проигнорировал, но мама сделала ей замечание.
— Не ожидала от тебя таких грубых слов! — сказала она. — Да еще в адрес брата!
— Я не обиделся, — примирительно сказал я. — Как можно обижаться на любимую сестру? Спасибо, мама, все было очень вкусно!
Я встал и пошел мыть руки, не обращая внимания на удивленную мать и вытаращившуюся на меня сестру. Все равно у меня не получится быть прежним, так что пусть понемногу привыкают к моим странностям. В конце концов, у меня переломный возраст.
В свою комнату я не пошел. Если бы я это сделал, мама почти наверняка, поев и помыв посуду, явилась бы ко мне допытываться, все ли у меня в порядке. Поэтому я вышел на улицу, пытаясь вспомнить, кого из ребят я в той реальности увидел до школы. И Кулагины, и Шипилины приехали в самые последние дни августа, а почему я не нашел Игоря Кулешина, я так и не смог вспомнить. Кое-кого из девчонок из Рабочего городка я тогда видел, но самому к ним подойти и завязать разговор… В школе – дело другое, а так… Слава богу, от прежней стеснительности во мне не осталось и следа, поэтому я вернулся в дом и, пока мама возилась на кухне, поменял трико на более приличные брюки и попробовал расчесать волосы. Волосы в детстве причиняли мне душевные терзания. Они у меня были материнские: густые и слегка вьющиеся. Придать им какую-нибудь форму было невозможно, особенно ту, о которой я мечтал. В конце шестого класса я даже пропустил день занятий из-за неудачной попытки убрать волосы назад. Я помыл голову, расчесал волосы в нужном направлении и туго завязал косынкой. Когда я утром ее развязал, то не мог сдержать слез: все волосы в буквальном смысле встали дыбом! Помыть и высушить их еще раз я просто не успевал, а идти с мокрой головой в середине апреля… Меня все пожалели, даже сестра отсмеялась тогда, когда думала, что я этого не замечу. Сейчас я несколько раз провел расческой по своей шевелюре и остался доволен. Было бы из-за чего терзаться! Вполне красиво, не у всякой девчонки такие. Уже потеплело, поэтому я решил ограничиться рубашкой. Дополнив свой наряд туфлями, которые купили к школе, я вышел из дома и пошел к дыре в заборе. Хотелось хоть с кем-нибудь пообщаться из одноклассников и посмотреть, как они на меня будут реагировать. Да и соскучился я по ним за лето. А я другой – так за все семьдесят лет.
Идти пришлось через территорию школы, и я не удержался и обошел ее вокруг. В школьной ограде были две калитки. Выйдя в одну из них, я направился к двухэтажным домам, где жило большинство девочек из нашего класса, в том числе и моя первая любовь. Повезло только в третьем дворе, где на лавочке о чем-то разговаривали Ольга Орловская и Ира Алферьева. Увидев меня, они замолчали. Ира была самой крупной девчонкой в классе, а у Оли была хорошая фигура и прекрасные светлые волосы, но все портили крупные черты лица. Когда я выбирал себе даму сердца, в списках претенденток они не значились.
— Привет, девочки! — поздоровался я. — Прекрасно выглядите! К школе морально подготовились?
В ответ на меня уставились две пары широко открытых глаз.
— Что я такого сказал, что вы так удивились? — сказал я, садясь между ними. — Разрешите присесть рядом? Не бойтесь, я не кусаюсь.
— Что с тобой, Грищенко? — спросила Оля. — Не заболел?
— Что, так плохо выгляжу? — спросил я пристально смотря в глаза смутившейся Ольге. — Так я вроде смотрелся в зеркало и дефектов не нашел. И что у вас за дурацкая манера всех звать по фамилиям? Учителя – ладно, у них мы везде проходим пофамильно. А мы с вами школьные друзья. За четыре года в одном классе не запомнить имени… Точно говорят про девичью память, что она короткая.
— Выглядишь ты нормально, — пришла на помощь подруге Ира. — Ты себя ведешь ненормально.
— Ну вот! — я сделал вид, что обиделся. — Уже ни с того, ни с сего записали в ненормальные. Злые вы, уйду я от вас! Вы не знаете, приехали Черезова или Цыбуленко?
— А они тебе зачем? — с подозрением спросила Оля. — Решился, наконец, подкатиться к Ленке?
— А тебе-то что? — вопросом на вопрос ответил я. — Кого хочу, того и люблю!
Я всегда думал, что выражение «круглые глаза» это метафора. Теперь я мог наблюдать воочию две такие пары.
— Опять удивились, — засмеялся я. — Я вам, кстати, о своей любви абсолютно ничего не сказал, даже того, что она есть. А то разнесете небылицы, а мне потом вас уличать во лжи. Люся с Леной мне были нужны просто для разговора, раз его с вами не получилось. Они у нас умницы и отличницы, поэтому с ними я бы общий язык нашел.
— Нет их, — ответила Ира. — Ленка из «Артека» уехала не домой, а к бабушке. За ней должна была заехать мать. А Люся с родителями сегодня уехала в Минск. Так что не с кем тебе разговаривать, Геночка!
— Здорово! — сказал я, опять садясь на лавочку. — Как заговорил о других женщинах, так сразу даже имя вспомнили, да еще его ласкательный вариант.
— Ты шутишь? — догадалась Ира.
— Наконец-то, дошло! — сказал я. — Я это лето вообще один провел. До школы осталась только неделя, а никто не думает приезжать. Я все дворы обошел и, кроме вас, никого не нашел. Изнываю, понимаете, от жажды общения, а меня заносят в ненормальные.
— Я не то имела в виду, — запротестовала Ольга. — Не ты ненормальный, а ведешь себя не так, как всегда. И разговор у тебя какой-то взрослый. Как будто мой отец говорит. Мне поначалу даже стало страшно! Была бы одна, наверное, убежала бы.
— Ну, извините, — сказал я. — Захотелось немного пошутить.
— Я тебя приглашаю на свой день рождения, — неожиданно сказала Ира. — Придешь?
— А когда он? — спросил я.
— В середине декабря.
— Если доживу, и ты не отменишь приглашения, обязательно приду, — пообещал я. — А кто вообще будет?
