Роман Злотников - Царь Федор. Трилогия
Часть первая
Задание — выжить!
1
Я лежал на кровати и пялился в потолок. В комнате было тихо. Ну почти… только шелестели по углам и под кроватью лапки многочисленных тараканов… Спать не хотелось. Совершенно. Я специально проспал весь день, чтобы никто не маячил перед глазами и не пытался меня расспрашивать. Потому что отвечать на вопросы я не мог. И, представьте себе, как бы по-идиотски это ни звучало, не столько даже потому, что сам не мог ничего понять и объяснить, а в первую очередь потому, что не знал… русского языка. Ну не анекдот ли? Так что сна у меня не было ни в одном глазу. А встать и заняться чем-то полезным у меня также не было никакой возможности. Потому что если бы я это сделал, то мамка, спящая на лавке в небольшом предбаннике с той стороны двери (хорошо еще, что там, потому что первые два дня они вообще постоянно торчали тут, в моей спальне), тут же кинулась бы за иноземным дохтуром, немчином Клаусом Миттельнихом. А сей дохтур мгновенно влил бы в меня успокаивающую настойку, от которой сознание сразу же становилось мутным, тянуло спать, а потом жутко мучила изжога. У них тут что, медицинские препараты специально делаются такими, чтобы принимать их хотелось как можно меньше? Впрочем, я вообще не знаю медицинских препаратов, даже приятных на вкус, которые нормальному человеку в здравом уме и твердой памяти хотелось бы принимать…
Сюда, в это тело, тело сопливого десятилетнего мальчишки, я попал четыре дня назад… Сначала я воспринял все происходящее как бред. Не, ну славно, вот только что нормально ехал к себе домой, а потом очухиваюсь неизвестно где, без трусов (их здесь не носят, прикиньте?!), лежащим на какой-то огромной и страшно неудобной кровати. А надо мной склоняются какие-то бородатые рожи в высоких шапках. Ну естественно, я заорал! А вы что, не заорали бы, если бы вам приснился такой кошмар? Сильно сомневаюсь. И все эти бородатые рожи внезапно загомонили, заголосили, причем как-то совершенно по-чудному. Причем на совершенно незнакомом мне языке. То есть нечто знакомое как-то… угадывалось, что ли, но было при этом неким образом вывернуто и почти совсем утонуло во всяких там «аз», «еси», «реку», «сиречь» и туевой хуче остального непонятного. Я немного полежал в полной прострации, пялясь на все, что творилось вокруг меня, а затем, слегка очухавшись, попытался собрать мысли в кучку и спустя некоторое время пришел к выводу, что, несмотря на то что не помню, где я, когда и как сюда попал, скорее всего, я где-то за границей. Ну разве может подобный цирк твориться дома? А вот где-то далеко за рубежами… ну ведь разные же места есть. Это только из какой-нибудь Верхней Салды волшебная «заграница» вся скопом кажется землей обетованной, а посмотрели бы салдинцы на какую-нибудь Сомали или Бангладеш… На нашем шарике есть такие места, что тридцать раз перекрестишься, что живешь в каком-нибудь благословенном Урюпинске, а не там. Уж я-то знаю, бывал… как турист, естественно, и в сопровождении пикапа с охраной. Поскольку унылая европейская ухоженность человеку, прошедшему через самую гущу лихих бандитских девяностых, довольно быстро наскучивает, и начинает хотеться чего-нибудь этакого, щекочущего нервы и вбрасывающего в кровь адреналин. Так что у меня и мысли не возникло, что я где-то в России. Поэтому я и заговорил по-английски:
— Excuse me, could you help me to get in touch with the nearest consulate of the Russian Fe… [6]
Причем начал я довольно бойко, но, едва произнеся эту фразу, тут же заткнулся. Потому что голос был не мой. Ну совсем не мой. Какой-то странный, писклявый, совсем детский. Но на окружающих это мое заявление отчего-то оказало совершенно другое воздействие. Гомон стал более громким и, я бы даже сказал, радостным, что ли. Хотя отметил я это как-то мельком, поскольку меня сейчас занимало другое. Я выпростал руки из-под одеяла, которым был укрыт, и округлившимися от удивления глазами уставился на них. Это были не мои руки! Это были руки ребенка! Такие пухлые детские ладошки, ети его мать… А когда в горницу ворвался еще один бородатый мужик, правда, в немного другой шапке, красивой такой, расшитой, с меховой опушкой, с крестиком на макушке, и, наклонившись надо мной, заботливо спросил что-то вроде: «Уз есмь здоровше же ныне санок?» — я не выдержал и заорал во второй раз. А затем потерял сознание.
Следующий раз я очнулся ночью. Еще не открыв глаза, я понял, что лежу все на той же жутко неудобной кровати, представлявшей собой примитивную деревянную раму, на которую было навалено несколько, чуть ли не семь штук (хотя точную цифру я установил много позже), пуховых перин. Так что у меня от совершенно идиотского положения тела жутко затекли руки и ноги, а также разболелась поясница. Рядом с кроватью на чем-то вроде табурета сидела и дремала какая-то бабка, одетая в глухое длинное платье и закутанная до бровей в платок, смутно напоминающий хиджаб. В комнате было сумрачно, но полностью захватить власть темнота не могла, поскольку в углу, под потолком, тускло горел примитивный масляный светильник.
Я осторожно огляделся. С прошлого пробуждения ничего не изменилось. Я задумался. Итак, вариант один — я брежу. Накурился травки, и все, что вокруг меня, это качественный и глубокий наркотический бред. Иного объяснения всему происходящему нет и быть не может. Все! Точка! Правда, я совсем не помнил, когда и с кем решил покурить травки. Последний раз я это делал в прошлом году в Копенгагене, в Христиании, куда я по приколу забурился аж на целую неделю. Классная неделя была, между прочим, но на большее меня не хватило. Совершенно травяное существование там. Не по мне… Да и трава эта тоже поднадоела. От нее после всего так во рту горчит и сушит… и никуда не хочется… Нет, я не исключал, что еще раз, как-нибудь, в будущем, мне опять ненадолго захочется чего-нибудь этакого, полной расслабухи, причудливых глюков и всего такого прочего, и я опять уеду в Копенгаген или в Амстердам покурить травки. О более тяжелых наркотиках и речи не шло. Я имею против них стойкое предубеждение. Но пока такого желания как-то не возникало. Так с чего бы это я? Непонятно… Но по большому счету это неважно. Потом вспомню. Когда выйду из глюка. А пока надо всего лишь немного подождать. Успокоенный этими мыслями, я повернулся на бок и уснул…
Пробуждение было гнусным. Несмотря на то что в комнате было светло — глюк никуда не исчез. Около кровати по-прежнему сидела какая-то старуха, одетая почти так же, как и та, что ночью, и вязала на спицах. То есть это я думаю, что она вязала, поскольку как на самом деле выглядит это занятие, я как-то не удосужился узнать. Не было ни случая, ни интереса. Я некоторое время лежал, разглядывая ее из-под полуопущенных век, а затем не выдержал и зевнул во весь рот. Старуха вздрогнула и, оторвавшись от вязания, уставилась на меня. Ну а я соответственно на нее.
— Поздорову ли, сарвич? — проскрипела она.
Или нечто очень похожее. Во всяком случае, я понял эту фразу как то, что она интересуется здоровьем, причем моим… Тут до меня дошло, что я понемногу начинаю врубаться в то, что говорят. И это снова крепко меня испугало. Я лихорадочно огляделся. Нет, это бред и только бред… А может, меня украли и сейчас держат под наркотиками? Недаром Шурик Легионер предупреждал меня, что моя последняя сделка с малайзийцами очень не понравилась Хромому. Как, несомненно, и моя реакция на это предупреждение… Вот, точно! Так и есть! Поэтому глюк и тянется так долго. Мне просто не дают возможности из него выйти… В любом другом случае эта информация меня вряд ли обрадовала бы, но сейчас я почувствовал себя явно лучше. Потому что любые разборки с Хромым все одно были лучше, чем воплощение в реальности того, что я наблюдал вокруг себя. Нет, никаких ужасов, монстров или прочей мути, совершенно точно показывающей, что я в бреду или в глюке, вокруг не наблюдалось, но признать, что я — это я, причем этот я, который здесь, находится в теле сопливого пацана, было для меня немыслимо. Поскольку это попахивало религиозными бреднями и переселением душ. А я человек жестко конкретный и верю только в то, что можно потрогать руками.
Между тем старуха, безуспешно пытающаяся что-то у меня вызнать, вскочила на ноги и быстро куда-то умелась, хоть ненадолго перестав капать мне на мозги. И я решил воспользоваться моментом и оглядеться. Несмотря на то что все виденные мною в этом глюке мужчины были сплошь бородаты, а женщины одеты в плотные одежды и укутаны в платки, что явно наталкивало на мысль об ортодоксальном исламе, в углу комнаты обнаружились иконы. Вроде бы… Я в этом не большой специалист и иконы видел издалека, в церкви, а дома у меня их как-то не было, но, во всяком случае, то, что там висело, больше всего было похоже именно на них. К тому же тот самый масляный светильник, обнаруженный мною во время прошлого ночного пробуждения, оказался лампадкой. Стены моей спальни были бревенчатыми, причем на них явно пошел настоящий дуб, а не обычная сосна. В углу комнаты, за спинкой кровати, располагалось окно. О нем я не мог сказать ничего конкретного, кроме того, что оно было довольно небольшим, витражным и пропускало свет не слишком хорошо. Само окно с той точки, в которой я находился, было не видно, но на полу виднелся вытянутый прямоугольник, перечеркнутый темными полосами геометрического витража. Я еще раз выпростал руки из-под одеяла и внимательно осмотрел их. Ладошки были небольшие, но с некими уплотнениями на подушечках, какие у меня образуются, когда мой тренер назначает мне курс работы с утяжелениями. Не мозоли, нет, просто уплотненная кожа. Хм, с какими это утяжелениями в этом глюке работают десятилетние пацаны?.. На среднем пальце левой руки имелся небольшой шрамик, как от пореза, а подушечка указательного пальца правой носила уже едва заметные следы чернил. И все это меня очень обеспокоило. Какой-то очень подробный и, как бы это выразиться, бытовой глюк получается. Я покачал головой.
