Милена Завойчинская - Дом на перекрестке (трилогия)
— Топить, — он сплюнул через дырку в зубах.
— Чего? — я вытаращилась. — Спятил?
— А че с ним еще делать? Все одно сдохнет скоро. Да и вообще, нечего курей таскать, — пес печально взглянул на меня, на мальчишку и, воспользовавшись паузой, прилег в пыль.
— Ну ты даешь, — я не знала, что возразить такой непосредственной логике. — А родители узнают, зад не надерут, что ты зверюгу мучаешь и топишь? — я нахмурилась.
Собаку мне было жалко, и позволять его тащить и топить я, разумеется, не собиралась. Только пока не могла решить, что делать.
— Не-а, не надерут. Папка не скоро еще приедет, а мамка с малыми занята, — этот прохиндей снова сплюнул с пыль.
— М-да. И что, много курей стащил? — я опустила глаза на собаку.
— Да не, ни одной не успел, я его хворостиной огрел.
— Так топить тогда зачем? — я приподняла брови. — Не стащил же.
— Так это сейчас не успел, а завтра стащит. Шо ж я цельными днями его караулить с хворостиной должен? — мальчишка, искренне недоумевая, моргал на меня.
— Логично, — я задумалась. — Тогда давай так, отдавай мне этого заморыша, я его накормлю, а он пусть мне двор охраняет.
— Сдурела, что ли? — вытаращился на меня мальчишка. — Ты ж его не удержишь! Он же это… Ну…
— А это мы еще посмотрим, — хмыкнула я.
Я не сомневалась, что если пса откормить и подлечить, он и сам не захочет от меня уходить. А собака мне и вправду не помешала бы. Все же одна живу, мало ли какие лихие головы задумают навестить одинокую девушку в доме на отшибе.
— Не-а, не отдам. Лучше утоплю, — малец прищурился, явно на что-то намекая.
— Ладно, — я сделала вид, что думаю, хотя и так было ясно, что это наглое сельское дитятко торгуется. — Вот тебе «Сникерс» и несколько леденцов. Возмещение ущерба, за неукраденных курей, заметь. А ты мне животное давай, — вытащив из карманов штанов сладости, я вытянула их на одной ладони, а вторую демонстративно протянула к веревке.
— Эт че? — мой юный собеседник вытянул шею, заглядывая.
— Шоколад и леденцы. Гони животное, — я прищелкнула пальцами.
Это дитя, по которому самому хворостина плачет, подумало. Бочком подошло, одной рукой цапнуло сладости, второй сунуло мне конец веревки и бегом сорвалось с места. Я только головой покачала. Ну и нравы у подрастающего поколения…
А несчастная собака с печальным и больным видом скорбно сидела у моих ног.
— Ну что, животное. Пошли уж, накормлю. Не все ж тебе курей, тьфу ты, кур таскать у селян, — я легонечко потянула за веревку в сторону калитки.
Барбос не сопротивлялся, только печально вздыхал, и мы пошли в дом. Кормить мне, откровенно говоря, его было нечем. Поэтому беседуя с ним вслух на тему того, что я понятия не имею, чем надо кормить собак по-правильному, а потому пусть ест, что дают, налила ему полную миску супа. Пес, решив, что ему тоже все равно, как уж там по-правильному, суп съел. Ведь явно лучше тарелка супа, чем не украденные куры?
Завершив свое несостоявшееся гуляние приобретением живности, я планы поменяла, и села сортировать изразцы и складывать их них паззл. Все равно нужно ведь это сделать? Вот и будем считать, что у меня выходной. Паззл складывался плохо, не люблю я это дело и не умею. И выходила картинка какая-то непонятная. Не то карта, не то атлас. Но карта чего понять я не могла. Или я что-то не так складываю, или это просто фантазийная картинка. Параллельно я вслух разговаривала с псом, который лег ближе к двери, и настороженно наблюдал за мной.
Перерыв сделала через пару часов, предложив псу помыть его. Сильно настаивать я боялась, а ну как укусит? Делать потом уколы от бешенства мне совсем не хотелось. Пусть их делают сейчас не сорок, а всего три, но и этой радости нам не надо. Посему я разговаривала с псиной осторожно, вежливо, предлагая и ожидая реакции, чтобы в случае его несогласия не огрести. Предложение искупаться было принято благосклонно, так что нагрев воды я выкупала его в тазу во дворе. В процессе мытья на шее у этого барбоса обнаружилась скрученная серебристая проволока, которую я, аккуратно распутав, сняла. Быстро вытерла его тряпками и пустила сохнуть в кухню. Тогда же, сама умирая от страха, что вдруг глупое животное меня укусит и, ласково заговаривая зубы, промыла ему гноящиеся глаза чаем и закапала капли. Так и прошел день. Пес вел себя тихо, ел, что даю, ложился, где говорю, снова вытерпел манипуляции с глазами, и вообще произвел впечатление очень неглупого животного.
На ночь я сначала хотела отправить его спать на крыльце, но потом пожалела и, прогулявшись с ним ненадолго за калитку, оставила в доме. Пусть спит в холле, там пол деревянный, в любом случае лучше, чем на улице. Внимательно выслушав меня, он свернулся калачиком у двери в кухню, а я заняла свое место на раскладушке. С одной стороны, спать сегодня было не так страшно, как в прошлые ночи, все же живая душа рядом. С другой стороны, душу эту я сегодня видела впервые, и что там, в глубине этой бродячей собачьей души, одним богам ведомо. Не сожрал бы меня ночью… С этими оптимистичными мыслями я и заснула.
Проснулась ночью от собственно возгласа. Снилось мне перед этим что-то тягостное, неприятное и, похоже, я во сне разговаривала. Фух. Встряхнув головой, решила сходить попить воды. Резко опустив ноги с раскладушки, я рывком встала. Только вот вместо коврика, постеленного под ноги, ноги ощутили что-то живое и гладкое. Я заорала, это «живое и гладкое» вскрикнуло, и дернулось из-под моих ног. Остановить свое движение я уже не могла и тоже дернулась. В итоге пролетела вперед и приземлилась на четвереньки, а сзади кто-то сдавленно шипел и шебуршался.
— А-а-а, грабят, — я с воплем метнулась к стене и включила свет. Выругалась и прикрыла глаза рукой.
Глаза к свету сразу привыкнуть не могли, а потому продолжая вопить, я их прикрыла и терла. Со стороны раскладушки донеслись звуки такие же радостные, как и у меня. Судя по всему, этому «живому» тоже не понравился такой резкий переход от темноты к яркому электрическому свету.
Наконец, проморгавшись, я присмотрелась к нарушителю моего ночного спокойствия и обомлела. Спрятавшись за раскладушку и высунув оттуда голову и плечи, на меня смотрел парнишка лет шестнадцати на вид. Темно-русые, почти серые волосы были неаккуратно подстрижены и торчали во все стороны. Заспанные ошалевшие глаза, светло-карие, скорее даже желтые, смотрели на меня не то в испуге, не то с осторожностью.
Грабитель! Как есть грабитель! Прознал, что живу тут одна, и вломился ночью. А-а-а, еще и насильник! Ишь, уже и разделся! Ну, я тебе сейчас покажу!!! Колония для несовершеннолетних по тебе плачет! Я бочком подобралась к плите и ухватилась за сковородку.
— А ну выходи! — пальцы крепко сжимали ручку сковороды.
— Госпожа, не гневайтесь, — грабитель выходить не торопился, а постарался наоборот, поглубже спрятаться за мою постель. — Я не хотел вас пугать.
— Выходи, сказала! Выходи, а то хуже будет! — чем ему может быть хуже, я не знала. Но меня это не останавливало в моем праведном гневе. Страшно ведь!
— Госпожа, — проблеял этот тип и покраснел. — Я не одет.
— Я вижу, извращенец! Выползай и натягивай свои штаны. Я не буду смотреть ниже пояса.
Юный несостоявшийся грабитель, извращенец и насильник мялся, и выходить не спешил. А я начинала терять терпение. К тому же я тоже не одета. Мало приятного стоять перед каким-то голым юнцом пубертатного периода в микроскопической пижамке. Он это тоже осознал и старательно отводил глаза.
— Госпожа, — выдал, наконец. — У меня нет одежды. Можно я в ваше одеяло закутаюсь?
Я мрачно кивнула. Один черт уже, все равно не засну в ближайшее время, аж трясет от испуга и возмущения. Парнишка замотался в мое одеяло и выполз. Оказался он тощим, довольно высоким, и по-подростковому угловатым.
— Ну и? Кто такой? Что ты здесь искал?
— Госпожа…
— Да прекрати ты меня госпожой называть, — я поморщилась. — Тоже мне, нашел рабовладелицу. Пока мы с тобой тут разбираться будем, можешь по имени звать, Вика я.
— А я Тимар, — он поклонился. — Госп… Вика, вы не бойтесь, я не собирался причинять вам вред. Просто смог наконец-то обернуться, как вы проволоку серебряную сняли. Днем боялся напугать вас, вот ночью и… Но холодно было на полу, так я на коврике. Думал, что успею обратно в волка, пока вы не проснулись.
— Та-а-к, — у меня дрогнули руки.
Псих! Или это я уже псих. А если и нет, то к тому, чтобы стать неврастеничкой весьма близка.
— Что значит, обернулся? И причем тут волк?
— Так это, — он непонимающе взглянул на меня. — Оборотень я. Только застрял в звериной ипостаси, серебряная проволока не позволяла сменить облик.
Вот тут, честно скажу, у меня дрогнули и коленки тоже, а в голове нарисовались картинки из фильмов ужасов про оборотней и вурдалаков. Так и знала! Влипну я с этим домой и всей этой нереальной историей в какую-нибудь бредовую ситуацию. А в том, что она уже бредовая у меня сомнений не было. Так как я уже успела убедиться, что все окружающие мой дом видят совсем иначе, чем я. Для меня — это грязное, но целое строение. Для всех прочих — остов без окон и с провалившейся крышей. Я как-то не удержалась и по-соседски поговорила об этом с дядей Мишей. Так вот он мне описал то, что видит, и я содрогнулась. Причем не от страха, а от абсурдности ситуации. Вот и сейчас…
