Капитали$т. Часть 6. 1992 (СИ) - Росси Деметрио

— А вообще, как ощущения? — спрашиваю я Серегу. — Полет нормальный?

Серега пожимает плечами.

— Иногда мне кажется, что я это не я, — говорит он. — Или как будто это все какое-то кино. А иногда наоборот — кажется, что вот конкретно сейчас я настоящий, а раньше будто и не я был… А иногда не по себе становится.

— Почему? — спрашиваю я с любопытством.

— Потому что я понимаю, что все эти заводы, цеха и люди — все настоящее! Оно все реально существует! Оно от нас зависит, а значит и от меня в том числе.

Я улыбаюсь.

— Это называется ответственность.

— Да? — Серега смотрит на меня с подозрением. — Ну может быть. Хреновая штука эта твоя ответственность, скажу я…

— Рассуждаем на отвлеченные темы? — подключается к разговору Валерик. — О смысле бытия и нашем месте в нем?

— Так о чем еще говорить за столом? — ворчит Серега. — Вам дай волю, так опять производственное собрание откроете…

— Вот Серега чувствует ответственность, — говорю я Валерику с легкой иронией. — Свою личную, как бизнесмена и гражданина. Перед обществом, в котором живет!

— Сто пудов! — подтверждает Серега. — Вот сегодня батюшка какой-то приходил. Просил бабок на храм.

— Дал? — скептически спрашивает Валерик.

— Дал! — подтверждает Серега. — А че? Впереди новые дела! Батюшка это сто пудов хорошая примета!

— Нихрена ты не шаришь в эзотерике, — улыбается продвинутый Валерик. — Поп — плохая примета. Классиков читай, двоечник! Священник навстречу — к конкретному попадалову! Много бабок-то отвалил служителю культа?

— Да не особо, — говорит Серега с сомнением. — Пятьсот баксов.

Валерик притворно вздыхает.

— Ну всё, вилы… Да и не поп это был, скорее всего. Прохиндей какой-нибудь под попа косил. Поимел с тебя пятихатку. Их сейчас по офисам ходит, ряженных… Документы у него не проверял?

— Не проверял, — с еще большим сомнением отвечает Серега. — А че? Какие у попа документы? Ксива, что ли? Я вижу — крест, ряса, все чин-чинарем!

Валерик ржет.

Славик, бизнес-партнер Миши Афганца, произносит тост. Говорит долго и прочувствовано, а в конце речи объявляет:

— За процветание частного капитала!

Мы пьем шампанское. Какое-то французское с труднопроизносимым названием.

— Раз уж базар пошел об ответственности и всякой высокодуховной шняге, — говорит Валерик, который уже изрядно захмелел, — предлагаю обсудить умозрительную ситуацию. Готовы?

Я киваю. Серега тоже говорит, что готов.

— Короче, тема такая. Есть народ, который сидит на голодном пайке и которому детей нечем кормить. Пенсионеры, инвалиды, тяжелобольные… И есть группа молодых людей, которые в это самое время прожигают жизнь — бухают буржуйское вино, жрут деликатесы, ездят на иномарках…

— Погоди, — отвечает Серега озадаченно. — Это ты сейчас на нас намекаешь?

— Ситуация чисто умозрительная, — уверяет Валерик, показав Сереге кулак. — И вот в чем вопрос — морально ли поведение этих молодых людей? В то время, как вся страна… Ну, короче, вы поняли!

Мой друг Витя, который все больше молчал и внимательно слушал, с видом умудренного опытом аксакала, показал Валерику большой палец в знак одобрения.

— Классный вопрос, старик! И я имею на него кое-что ответить, поскольку жил в двух системах, где отношение к деньгам и богатым людям совершенно противоположное.

— Только недолго, — попросил я. — Народ собрался культурно отдохнуть, а ты сейчас задвинешь речь на полчаса.

— Мне нужно не более трех минут! — успокоил меня Витя. — Прежде всего, я расскажу вам, откуда у нашего друга Валеры в принципе возник такой вопрос. Возник он из советского воспитания. Валере, как и каждому из нас, на протяжении всей его сравнительно короткой жизни, вбивали в башку, что много бабок иметь — плохо. Кто-нибудь помнит хоть один советский фильм, в котором человек получил нормальные бабки и зажил счастливо? Вы не пыжьтесь, не думайте, нет такого фильма. И книги нет. Именно поэтому, получив нормальные бабки, наш друг Валера получил в придачу чувство вины, которое и провоцирует подобные вопросы. У тех же американцев вопрос таким образом не стоит вообще. Ты богатый? Значит боженька к тебе благоволит, значит ты все делаешь правильно и благословение с тобой!

Я постучал вилкой о бокал:

— Регламент!

Но остановить Витю, когда он начал вещать, почти невозможно.

— Я доведу мысль до конца! Вот и наш друг Сергей, получив деньги, терзается чувством вины настолько сильным, что любой прохиндей в рясе может развести его на пятихатку баксов!

— В Америке, что ли, благотворительности нет? — угрюмо спросил Серега. — Там ее еще больше!

— Точняк! — согласился Витя. — Благотворительности у них дохрена и больше. Но природа у нее другая. Американский миллионер на день Благодарения едет бомжей индейкой кормить и ему по кайфу, никакой неловкости, никакого чувства вины. Все почему? Потому что он счастлив, он знает, что с ним благодать божья и этой благодатью с окружающими делится. Или отдает бабки какому-нибудь колледжу и университету. Типа — мой вклад в развитие будущей науки. Опять же, вполне понятная история, человек хочет быть причастным к чему-то значимому, ему это по кайфу.

— Витя, имей совесть! — сказал я, теряя терпение.

— Уже почти закончил, — заверил меня Витя. — короче, почему у вас время от времени появляются подобные мысли, я вам объяснил. Чувство вины, к которому склонен каждый более-менее развитый человек. Тут проще всего будет работать полным дегенератам. А самого большого успеха добьются люди, у которых нет ни эмпатии, ни склонности к рефлексии. Теперь главный вопрос — что с этим делать? От христианской морали вы бесконечно далеки. От обычной гражданской, в общем-то тоже. Большинство людей, окружающих нас с вами, довольствуется нормальной папуасской моралью — если я украл козу у соседа, то это хорошо, а если сосед украл козу у меня, то это плохо. Насколько я могу судить, здесь собрались люди, которым папуасской морали для внутреннего комфорта недостаточно. Предлагаю держать в уме принцип естественного отбора. Если предельно упростить, то мы получим следующий тезис: «Кто смел, тот и съел». С позиций естественного отбора всякие рассуждения о морали просто бессмысленны — жизнеспособные особи живут и процветают, а нежизнеспособные — умирают. Это не хорошо и не плохо, просто один из механизмов бытия. У меня всё!

— В общем, он в чем-то прав, — сказал Валерик. — Лев же не чувствует себя виноватым от того, что он лев. А шакал от того, что шакал. Они просто живут в соответствии с инстинктами, вот и все! Еще какие-то мнения будут, господа?

— Ты, Валера, нашу классную руководительницу помнишь? — спросил я.

— Помню, — кивнул Валерик. — А че?

— Да вспомнилась ее любимая присказка: «А если все…»

— А если все переобувку забудут⁈ — подхватил Валерик. — А если все друг другу носы поразбивают?

— Ага, — кивнул я. — В принципе она нам четко про мораль объяснила. Берешь поступок. И оцениваешь его по принципу «А если все…» Очень просто же.

Витя, слушая наш разговор, сокрушенно качал головой.

— Ну, если такой расклад… — сказал Валерик задумчиво. — Получается, что мы все здесь плохие люди.

— Мы уже обсуждали этот вопрос когда-то, — кивнул я. — Мы плохие люди, которые иногда делают хорошие дела. И ничто человеческое нам не чуждо.

Закончить мне помешал официант, который прошептал мне в ухо:

— Там господин Пантелеев приехал.

— Борисыч⁈ — удивился я. — Сейчас пойду, встречу.

Борис Борисович был усталый, но энергичный. Безупречно выбрит, в безупречном костюме, с безупречным пробором.

— Празднуете? — весело осведомился он. — А я мимо ехал, дай, думаю, загляну на огонек!

— Очень правильно сделали! — заверил я Бориса Борисовича. — Пойдемте к столу!

— Ты погоди… Я два слова хотел тет-а-тет… В общем, мы сейчас ночи не спим, решаем вопросы. Решаем, решаем… Вы скупку ваучеров начали?