Сожженные мосты - Вязовский Алексей
За бруствером, на соседнем поле, возобновились полеты тарелочек, треск ружей и радостные крики. Мы же перешли к мишеням на восемьсот шагов. Десяток выстрелов – по сорок три выбитых у каждого, но у Антипки три десятки, а у поручика две. В свите зашептались, но примолкли после гневного взгляда патрона на всех и в особенности на Давыдова. Зря, князинька, зря, куда как хорошо на шестистах метрах поручик отстрелялся, а такое начальственное поведение только нервирует. Я же втихаря подмигнул Антипке и показал большой палец.
На последней дистанции стреляли вдвое дольше – поднимали планки прицелов вертикально, тщательно устраивались, пережидали пальбу по тарелочкам за бруствером, которую никто не догадался прекратить, что вызвало гримасу неудовольствия у августейшего гостя, неторопливо наводили…
– Три попадания в щит у господина поручика, четыре у… – растерянно объявил наблюдатель.
– Не может быть! – взревел дядя императора. – Дай сюда!
Он без малого вырвал из рук офицера бинокль и, резко двигая им вправо-влево, осмотрел мишени. Зачем нервничать, прицельная стрельба на километр с лишним вообще дело весьма сомнительное. Тем более из незнакомой винтовки, к тому же ни разу не спортивной, да без оптики. Вообще не понимаю, чистая же случайность и прочие статистические погрешности.
– Не может быть! Проверим сами! – бинокль без малого полетел в сторону, его подхватил адъютант.
И с этими словами великий князь рванулся к мишеням, обгоняя замешкавшуюся свиту и разбрызгивая лужи, как Петр I на недавней картине Серова, пока кто-то из догнавших его доброхотов не подсказал идти по разделяющему стрельбища брустверу.
Лучше бы он этого не делал! Стоило великому князю в два шага выскочить на гребень, как ветер задрал полу его шинели, а грянувший от соседей дуплет принес горсть дроби прямо в августейшую задницу…
Чайка-менеджмент в чистом виде – прилетел, наорал, обоср… скомкал мероприятие… Дальнейшую стрельбу пришлось прекратить, награждение проводить без особой помпы, и только после окончания вселенского воя, паники и суматохи, сопровождавшей арест обалдевшего мужичка с двухстволкой, оказание первой помощи и эвакуацию высокопоставленного афедрона. Ну да не было счастья, да несчастье помогло – недели на две великий князь из игры выбыл, а там что-нибудь придумаю.
За неделю до выборов мы еще больше ускорились. Во-первых, провели велопробег по Питеру. Уже у многих аристократических семей появились собственные велосипеды – я вкинул через «Слово» идею проехаться всем вместе по Невскому. Выбил у фон Лауница целых полдня – перекрытие проспекта, оцепление, даже трибуны с ленточкой. Не то чтобы на скорость, но самых быстрых решили поощрить памятными призами.
И принялся трястись. Ну а как будет типичная дождливая питерская погода? Все же пойдет насмарку. Не пошло. Было солнышко, даже без холодного ветра с Балтики, пригожий осенний день, желтые листья на мостовой. Специально потребовал у дворников не убирать. Это же так приятно шуршать шинами летящими листьями…
Дополнительным бонусом на пробег прибыл «инженер». Великий князь заявился не просто сам, а с дочкой Мариной и сыном Романом. Последний был просто реактивным ребенком тринадцати лет, который легко управлял велосипедом и чихать хотел на любые правила.
Собственно, он и победил в нашем велопробеге. Надо ли говорить, что на трибуны он поднимался в специальном синем жилете с логотипом «Небесной России», в которые была обряжена половина велопробега? Женской части общины пришлось, разумеется, не поспать пару ночей, вышивая все это, но дело того стоило. Фотки в газетах были загляденье! Только этот велопробег нам принес по столице дополнительных процентов пять, а то и восемь.
Второе, чем мы ударили по массовому сознанию – и это тоже была новинка, – итоговый концерт. В день голосования мы собрали массовый митинг с классической деревянной сценой, песнопениями и даже авиапролетом поручика Волконского над городом. Настоящий биплан, который наконец «допилил» Вуазен по классической схеме, тянул за собой длинную растяжку «Боже, храни Русь!».
Увы, ни Сенатскую, ни Дворцовую площадь нам не разрешили – пришлось довольствоваться садом у Исаакия. Назло Феофану и Ко, которые напрочь запретили всему клиру освещать наш митинг-концерт. На который, кстати, удалось выписать самого Шаляпина. Между своими зарубежными гастролями Федор оказался в России, и мне не без труда удалось его убедить спеть для народа в день выборов в Думу.
– Григорий Ефимович! – отнекивался певец в «Астории». – Ну зачем я вам? Власти же встанут на дыбы!
– Это почто же?
Шаляпин замялся, вздохнул.
– Я в девятьсот пятом году давал концерты в поддержку бастующих. Некоторые… превращались в митинги.
– У нас власть добрая… – отмахнулся я. – Те дела уже забыты, надо идти дальше.
– У нас власть злопамятная! – ожесточился Федор, заматывая горло шарфом. – И вам еще все припомнят!
– Почему же? – удивился я.
– А кто палача выслал из России? – Шаляпин подошел к окну, распахнул его. – Хорошо-то как!
– Кого же вы имеете в виду? – спросил я, догадываясь.
– Я про Ник Ника. И его семеновцев, которые умучили в Москве тысячи обывателей, железнодорожников…
– А про Александра Войлошникова поговорить не желаете?! – вспыхнул я.
И тут же остыл. Внимательно посмотрел на Шаляпина. Сколько ему? Тридцать? В самом расцвете… Удастся ли переубедить?
– Это вы о ком?
– О казни помощника начальника Московской сыскной полиции. На глазах его детей и жены!
– Он был из охранки!
– Нет, не был. Войлошников не имел касательства к политическим делам.
В стройной картине мира Шаляпина образовалась большая трещина. Туда я вбил еще несколько аргументов и все-таки убедил. Выступит. Без «Дубинушки», но правда и без «Боже, царя храни». Не настаивал. Зато исполнит «Течет река Волга», про которую Федор уже где-то слышал.
– Настоящая русская песня! – восхищался Шаляпин. – Кто же автор? Не знаете?
Хорошо, борода есть, а то было бы видно, как я покраснел. А так нет. Морда кирпичом, насупленный взгляд. Покачал головой.
– Хорошо, – протянул великий бас, – я согласен.
Результаты выборов оказались ошеломительными. «Небесники» получили 182 мандата! Из 441 депутата Думы. Еще бы сорок мест, и мы взяли половину нового российского парламента. Больше всего потеряли правые – они получили только пятьдесят мандатов. Октябристы тоже значительно просели – не добрали и 150 мест. Совсем мелкие фракции оказались у левых. РСДРП, трудовики, прогрессисты – провели в Думу всего тридцать человек. Ну тут я не при делах – Столыпин так подкрутил выборное законодательство, что и следующую Думу будут называть «помещичьей».
Еще 52 депутата было у кадетов. Тоже потеряли.
В трауре были и национальные движения. Мусульмане, польское коло и белорусско-литовская группа смогли получить лишь 26 представителей. Что любопытно, в Думе должно было быть 445 депутатов. Включая четырех членов от Великого княжества Финляндского. Но они так и не были избраны из-за бойкота.
– В России всего три сезона, – горевал капитан, пока мы с пробуксовкой ехали к Таврическому дворцу на открытие Третьей Думы, – самый долгий – просто грязь. А еще грязь засохла и грязь замерзла.
Ночью и правда слегка подморозило, но не так, чтобы дороги стали удобными для проезда. Какая-то каша из талого снега и воды.
– Ништо! – подбодрил я Стольникова. – Вот сейчас мы примемся за Русь-матушку засучив рукава. Замостим дороги, пустим железку по всем губерниям…
– И самолеты по всем городам, – хмыкнул капитан, зная мою любовь к авиации.
В самой Думе я сначала провел собрание фракции. Многих, да что уж там скрывать, большинство, депутатов я банально не знал. Пришлось знакомиться. Выборочно поднимал, узнавал, из какой губернии, из какого сословия. Больше всего было крестьян, потом шли мещане, в основном из иоаннитов. Эти предвыборную кампанию вели ответственно, выполняли все указания ЦК партии. Несколько купцов и промышленников, с десяток чиновников, в основном из земств.
