Евгения Белякова - Песочные часы с кукушкой
– Отец Дмитрий.
– Стой тут, Петруша, жди! – Клюев достал платок, наскоро протер лицо и ринулся к выходу из проулка; обернулся напоследок и прикрикнул: – С места не сходи, я мигом!
И, выскочив на Николаевскую, замахал бешено руками, призывая извозчика. На его удачу, мимо как раз проезжал кэб; Клюев вскочил внутрь и выпалил:
– Никитская пятнадцать!
– A-a-allright, – флегматично ответил кэбмен.
Карл, забыв все английские слова разом, дернул портмоне из кармана, и сунул тому под нос пятифунтовую банкноту, прокричав:
– Гони! Гони что есть мочи!
Кэб тут же дернулся и понесся вперед, громыхая колесами по мокрой мостовой, ловившей последние лучи закатного солнца.
Ехать было недалеко, Карл и пешком бы добрался довольно скоро, но боялся потерять и минуту драгоценного времени. Что если Петруша не послушает его и уйдет? Где его потом искать? В ночлежках по всему городу? Не дождавшись, пока кэб остановится окончательно, Клюев спрыгнул с подножки, чуть не подвернув ногу, и, буквально подлетев к двери, затарабанил в нее.
Девушке в белом, накрахмаленном чепчике, что открыла ему, он сунул в руки шляпу и размашистым шагом влетел в приемную. Высокий, сухощавый мужчина с густыми бакенбардами удивленно на него уставился и поправил на носу пенсне.
– Карл Поликарпович? – С чуть заметным немецким акцентом сказал он. – Что-то случилось?
– Герр Блюм, дело наисрочнейшее! Прошу, отложите все дела, человек пропадает!
Мужчина положил на рычаг телефонную трубку и снова поправил пенсне.
Двумя часами спустя, в том же доме по Никитской, номер пятнадцать, табличка у двери которого гласила: «Доктор психологии, психопаталогии и физиологии мозга», доктор Блюм записывал со слов Клюева основные симптомы и весомо хмыкал, качая головой. Они находились в кабинете доктора – просторном, темном и богато обставленном.
– Понятно, весьма причудливая фантазия. – Сказал он, закончив запись и отложив блокнот. – Не буду зря обнадеживать вас, уважаемый Карл Поликарпович, состояние пациента тяжелое. Лихорадочная, бессвязная речь, путается в событиях, явные религиозные мотивы… Что непривычно для этого места – понимаете, что я имею в виду? Тут чаще встречаются различные технические фобии… Но вы, я вижу, и сам перенервничали изрядно. Кем вам приходится пациент?
– Петр. – Глухо сказал Клюев. – Его зовут Петр. Он мой помощник… был. Работал на фабрике, заведовал делами, бумагами, встречами. Доверенный секретарь.
– Тогда я не буду, пожалуй, перечислять все симптомы, вам тяжело, наверное, слышать такое… Родные его где?
– В России. Мать и сестры.
– Хм… возьмете на себя труд написать им? Пока ничего конкретного, просто сообщите, что он болен. Не вижу смысла пугать их излишне, они ведь ничем помочь все равно не смогут.
– Не смогут. – Подтвердил Карл Поликарпович. – По вопросам оплаты обращайтесь ко мне. Все, что понадобится, герр Блюм – на ваше усмотрение, лучшие лечебницы, хоть тут, хоть в Швейцарии…
– Понятно. – Доктор сделал еще одну пометку в блокноте. – Позвольте узнать еще кое-что… Паци… Петр Игнатьевич случайно не перетруждался на работе?
– Перетруждался. Он ездил… в командировку. Долгую.
– Понятно. Не подумайте, будто я хочу выведать какие-то ваши производственные тайны, Карл Поликарпович, просто скажите – его поездка была связана с делами вашей фабрики?
– Нет. Это… Это было расследование. Личного характера. Герр Блюм…
– Да-да?
Карл Поликарпович с усилием вдохнул. Петруша, как придет в себя после успокоительных, рано или поздно расскажет о Жаке, Калиостро, Южной Америке… Нет, Блюм конечно не станет тут же звонить в газеты – во-первых, не поверит, а во-вторых, существует врачебная тайна. Но вот участие самого Клюева во всей этой истории всплывет обязательно. И легче было сказать об этом сейчас, чем…
Нет, не легче, внезапно подумалось Клюеву. Горло саднит и слова уплывают в какой-то туман, стоит только представить, как он произносит фразу «Это моя вина». Невыносимо стыдно признаться, и горестно тоже.
Блюм терпеливо ждал.
– Это я виноват. – Твердо произнес Карл Поликарпович минуту спустя. – Я отправил его расследовать некоего… так скажем, подозрительную личность, связанную с моими деловыми интересами. В поездке Петруша… то есть, Петр Игнатьевич, обнаружил, как он думает, какие-то мистические события, связанные с этой личностью. Я пытался уговорить его отдохнуть, купил ему билет на пароход, чтобы он уехал в Крым. Ливадия, знаете? Ялта… Там тепло сейчас, но не жарко, и море гладкое…
– Карл Поликарпович, уважаемый, вы переволновались, издергались, – с профессиональной мягкостью в голосе сказал Блюм и похлопал его по руке, – вам самому стоит отдохнуть. Больше вопросов у меня нет. Да, вот вам капельки…
Доктор отодвинул ящик массивного стола из темного дерева и выставил перед Клюевым пузырек.
– Принимайте перед сном, две капли на стакан воды. Ничего особенного, просто успокоит и поможет вам уснуть. И не беспокойтесь, Петр Игнатьевич в надежных руках. Я какое-то время подержу его здесь, составлю историю болезни для начала, потом отправлю под присмотром в, как вы правильно предположили, Швейцарию. В Давос, слышали?
Фабрикант медленно покачал головой.
– Ну, могу вас уверить, что это лучшая лечебница для… таких пациентов. А вы, Карл Поликарпович, идите домой, выпейте капли и хорошо отдохните. Возможно, стоит на завтра взять выходной, почитать что-нибудь легкое, а еще лучше погулять на свежем воздухе…
– Спасибо, герр Блюм. – Клюев встал, сгреб со стола пузырек и сунул его в карман. – Мое почтение фрау Блюм.
Придя домой – жена уже отправилась спать, как и прислуга, – Карл Поликарпович скинул ботинки и, не раздеваясь, прошел в кухню. Там он, постояв безмолвно минут пять, вынул из холодильного шкафчика бутылку водки, взял стакан. Налил его до краев, и, достав из кармана пузырек, капнул в водку два раза, как полагалось. Выпил залпом.
– Демон, значит… – хрипло закашлявшись, прошептал он. – Человек без души… и демон. Господи помилуй, что за бред.
И, бросив пальто на полу в прихожей, побрел медленно, еле передвигая ноги, словно старик, в спальню.
Приближалось двадцать третье марта. На острове Св. Мартина рабочие заканчивали последние приготовления. Посреди острова, сбоку от ангара, где происходила основная сборка, постепенно рос, покрываясь лесами плотно, как одежкой, некий высоченный агрегат. Постепенно город наполнялся приезжими. Были среди них и возмутители спокойствия, пробиравшиеся через таможню под видом прессы или же студентов учебных заведений, но таких определяли, если не сразу, то со временем. Однако большую часть гостей островов Науки составляли, конечно же, действительные журналисты и репортеры, ученые, промышленники, инженеры и просто богатые любители зрелищ со всех континентов. Город трещал по швам – хоть и предполагался некий наплыв и для приезжих даже выстроили загодя гостиницу, мест всем не хватало. Часть гостей Совет острова постановил определить на постой к горожанам.
Диковинное сооружение становилось выше с каждым днем. Мост, соединяющий два острова, перекрыли, поставив пропускной пункт: только грузовики с эмблемой Совета сновали туда-сюда. Любопытствующие собирались на том берегу острова Св. Марии, откуда был виден механизм, о котором говорили, казалось, все вокруг, и делали ставки – на какой высоте рабочие остановятся. Смельчаки, рискуя разбить лодки о камни, подплывали ближе, делали замеры на глаз – «Бриарей» достиг отметки в десять метров, потом двадцать. Рабочих, что собирали механизм, оставляли ночевать на о. Св. Мартина, чтобы до них раньше времени не добрались репортеры. В газеты попала фотография, снятая с аэроплана – нового, почти не опробованного средства передвижения по воздуху, довольно рискового, по мнению многих. Сооружение поднялось еще на десяток метров. Паромы спешно чинили, если они требовали ремонта, украшали лентами, подкрашивали. На остров повезли разобранные до поры до времени трибуны. Еще десять метров.
К вечеру двадцать второго марта все желающие могли насладиться зрелищем подсвеченного лампами «Бриарея», будто огромный дом облепили светлячки. Сборка продолжалась до глубокой ночи. По оценкам зевак, махина достигла высоты в пятьдесят метров.
Утром двадцать третьего марта рабочие сняли брезент, покрывающий леса, постепенно, сверху вниз. И, хоть видно было плоховато – мешал туман, – собравшиеся на берегу люди ахнули, кто в восхищении, кто с опаской. Поблескивая в лучах восходящего солнца, на соседнем острове стоял гигант – невообразимо огромный металлический человек, чье лицо было обращено на запад.
Визит семнадцатый
