Александр Афанасьев - Под прикрытием
– Не стоит, Ваше Величество… – улыбнулся Цакая.
– Почему? – недоуменно поднял брови Государь.
– Я сам найду способ с ними ознакомиться. Пусть не так быстро, но найду. А если так распорядитесь вы… это, скажем… нарушит мое инкогнито. Пусть все продолжают думать, что Каха Несторович Цакая ловит рыбу и собирает грибы. Так будет лучше. Для всех.
Картинки из прошлого
— Внимание, минута до сброса!
– Всем приготовиться! Минута до сброса!
Два «Ястреба» шли, покачиваясь в воздушных потоках, с потушенными огнями, ориентируясь только по системам спутниковой навигации, прижимаясь к земле. В одном месте их обстреляли, но для ПЗРК высота была слишком маленькой, а от пулеметного огня они ушли, свернули в сторону, огненные трассы почти все прошли мимо. Только несколько шальных пуль взвизгнули по броне. Ответного огня они открывать не стали. Так и шли – как при прорыве линии фронта, как над вражеской территорией. Только вот территория на этот раз была своя.
Вертолет приподнял нос, гася скорость…
– Точка сброса!
– Точка сброса! – продублировал командир разведывательно-диверсионной группы специального назначения капитан Тихонов. – Группа на сброс! Пошли!
До земли метров семь, не больше – вертолетчики, конечно, подобрали более-менее подходящую площадку для штурмового десантирования, используя приборы ночного видения, но все равно опасно. Вертолеты замерли над землей…
Прыжок – словно в темную пропасть, внутри что-то обрывается, секунда свободного полета – и ноги привычно ударяются о землю, тело, пружиня, гасит энергию удара.
– Башкир – позицию занял! В секторе чисто!
– Толстяк…
Спецназовцы сыплются из машин, как горох, каждая секунда зависания вертолета вот так, неподвижно, в нескольких метрах над землей – подарок гранатометчику – плюс демаскирует место высадки и сообщает противнику о самом факте высадки. Посадить себе на хвост преследователей сразу после десантирования группы – последнее дело…
– Десантирование завершено!
– Мы уходим. Удачи!
– И вам не кашлять. С нами Бог!
– За нами Россия!
Вертолеты уходят, надрывный свист и вой турбин растворяется в ночи, гуляет по горным склонам. Два часа до рассвета. Шестнадцать человек остаются на земле – разбились на пары, залегли, стволы смотрят на все стороны света. Если кто-то был рядом, видел высадку – ему же хуже. Минута сменяется минутой, тишина постепенно возвращает утраченные ею владения.
Чисто…
— Построились!
Командир говорит приглушенно – на всякий случай. У каждого тактический переговорник, голос не услышишь и с нескольких шагов…
– Идем стандартным порядком, с головным и замыкающим дозором. Дистанция – пять метров. Предел внимания, работаем только бесшумным оружием. При обнаружении противника – действовать по второму плану. Начать движение!
Действия группы отработаны до мелочей, каждый знает свое место, как в походном, так и в боевом порядке. Второй план – сначала доложить, только потом уничтожать. За исключением, конечно, случаев, когда встреча произошла внезапно и докладывать возможности нет. Это лучше, чем первый план – огонь на поражение без команды. Все-таки своя земля, хоть и временно захваченная врагом…
– Ну что? Надумал, шакаленок?
И хлесткий удар сапогом по почкам. Гад, развязал бы – тогда б и посмотрели, что к чему.
Его не убили сразу – потому что простой смерти от пули за то, что он сделал, было мало. Из тех, кто вошел в станицу в тот страшный день, в живых остался один из троих. Такое жестокое и эффективное сопротивление настолько обескуражило исламистов, что в станицу, посмотреть на захваченных казаков, прибыл сам амир Дадаи, региональный командир боевиков. С ним человек тридцать – его личная гвардия. Все вооружены до зубов, даже два автомобиля с крупнокалиберными пулеметами. Сейчас в станице осталось человек десять – остальные прочесывали территорию на предмет поимки скрывающихся казаков. И, конечно, сам амир Дадаи.
Амир Дадаи был человеком уже пожилым и мудрым. Он был одним из немногих, кто помнил еще предыдущую войну – тогда его взяли живым, и много лет он провел на русской каторге. Освободили его «царской милостью» – по восшествии на трон Императора Александра Пятого, во время амнистии. Уже через несколько дней он оказался в Британской Индии – каторга не сломила и не согнула его. Теперь он был амиром – на первые роли он никогда не лез, в отличие от того же, страдающего нарциссизмом Бен Ладена, постоянно стремившегося покрасоваться в телеэкране с очередным грозным заявлением, но и на последних никогда не был. Если можешь что-то сделать – делай, а не тявкай, подобно шакалу. Твои дела сами все скажут за тебя. Такого принципа в жизни придерживался амир Дадаи – и жизнь он прожил, по меркам моджахеда, долгую и славную…
За то время, пока амир воевал с неверными, он успел их хорошо узнать. Русские – словно две разных нации. Кто-то – они жили в городах – представлял собой людей слабых, растленных комфортом, изнеженных – они могли и сдаться в плен, и перейти на другую сторону. Таких он не раз похищал ради выкупа. Но были и другие – в основном в армии, среди казаков, выходцы из деревни. Они были жесткими и непреклонными, они готовы были остаться на верную смерть прикрывать отход своих товарищей, они не сдавались даже раненые, предпочитая смерть позору плена, и даже подрываясь, они старались забрать с собой на тот свет как можно больше воинов Аллаха. Амир был образованным человеком, знал три языка, много читал – таких людей он мог сравнить только с японскими самураями.
Когда ему показали пацана – того самого, который изрешетил из пулемета британского инструктора и нескольких муджахеддинов, воинов Аллаха – сначала он не понял, с кем имеет дело. Даже не поверил, что это – тот самый, что убил его людей. Судя по виду – это был городской пацан, он сразу не понял, что тот из казаков. Амир любил ломать своих пленников – психологически, он считал, что просто убить врага недостаточно, если есть время и возможность – надо его унизить, растоптать, психологически сломать – и только потом убить. Сейчас – пока – у него были и время, и возможность, но пацан не ломался.
Амир перепробовал все, что знал. Сам он играл роль «доброго», его люди – «злых». Они и били парня, и имитировали повешение, и зверски изнасиловали женщину из станицы у него на глазах, а он не ломался.
Последнее средство они испробовали под вечер. Вместе с пацаном удалось взять – еще живым – тяжелораненого казака. Вчера люди амира сказали пацану, что если он не снимет крестик и не скажет слова, которые символизировали принятие ислама, они убьют этого казака. Пацан отказался. Казака убили…
А сегодня – пришло время уходить. Ничего еще не было понятно, но амир своим звериным, отточенным каторгой и долгими годами подполья чутьем понял – дело проиграно. Что-то пошло не так – и пора уходить. Иначе русские замкнут кольцо, и им уже не вырваться. Уходить он собрался только с несколькими, особо приближенными к нему людьми, обрекая остальных на смерть…
Но прежде чем уйти, надо было что-то сделать с пацаном…
– Хватит! Хватит! Пошел вон, сын шакала!
Зайдя в сарай, в котором содержался юный пленник, амир бранными словами прогнал своего подручного. Поднял стул, опрокинутый у дверцы, отряхнул его от пыли, неспешно сел. Несколько пуль проломили стены сарая, и утреннее солнце пронизывало его своими лучами. В воздухе неспешно плавали пылинки…
Амир какое-то время смотрел на прикованного бычьей цепью к стене пленника – потом встал со стула, подошел, посадил его у стены. Вытер белоснежным платком испачканные руки. Подвинул поближе стул.
– Для чего ты упираешься?.. – амир прекрасно говорил по-русски. – Если ты хотел доказать мне, что являешься воином, ты мне это доказал. Мне нужны такие, как ты, воины, но на моей стороне. Прими ислам, стань муджахеддином – и ты станешь хозяином этой земли. Ваше время прошло, это наша земля, и мы не уйдем с нее, но нам нужны воины. Клянусь Аллахом, я даже не обижаюсь на тебя за тех шакалов, которых ты перестрелял. Ты можешь заменить их всех, эти тупые бараны сами полезли под пулемет. Но если ты не примешь ислам, я не смогу оставить тебя в живых, ведь тот, кто отвергает дават[48], оскорбляет Аллаха…
Пацан с трудом поднял голову…
– Ты можешь убить меня, но ты сам уже мертв. Просто еще не знаешь об этом…
И он расхохотался, выхаркивая кровь из переломанного рта. И что-то подсказало амиру, что пацан прав. Словно кто-то – не иблис ли – подкравшись сзади, зашептал на ухо: ты уже мертв, ты уже мертв…
Ты уже мертв…
Отшвырнув стул, амир в гневе вышел…
– Сколотите крест. Если он хочет остаться христианином, пусть и подохнет, как христианин!
